Искатель. 1961-1991. Антология - Привалихин Валерий - Страница 37

• Предыдущая
• 37/107
• Следующая

Он вспомнил, как ждал Чака с деньгами, как тот вошел в комнату. Не вошел, а застыл в проходе как вкопанный, явно не ожидая увидеть его, Пока. И испугался тоже. Вполне возможно, что он был готов предать Пока.

А ведь теперь Чаку ничего не стоит уехать с новой порцией денег.

По кисти Пока побежал апельсиновый сок: он совсем забылся от этих мучительных мыслей и начисто раздавил апельсин. Выбросив остатки плода, он вытер руку о джинсы.

Люси и оптовый покупатель наконец завершили сделку. Теперь они улыбались и жали друг другу руки.

Через запруженную народом набережную Пок взглянул на маслянистую воду гавани. Маслянистая поверхность играла всеми цветами радуги. Тут он увидел Бразенстайна.

Пок сразу узнал этого дородного красавца. Работая барменом в клубе «Пятьдесят», Поку приходилось мириться с безмерным самодовольством этого типа, с его снисходительностью — ничего, мол, индейцы тоже люди. Бразенстайн всегда был с ним вежлив, и Поку эта вежливость была еще невыносимее, чем откровенная грубость других членов клуба. Индейцы тоже люди!

Пок вспомнил, как Бразенстайн громогласно увещевал Джефферсона Лейси, который в открытую презирал цветных.

«Ты не можешь не признать — они люди старательные, трудолюбивые. Да наш клуб только на них и держится. Мне они нравятся. Люди милые, симпатичные. Что-что? Ну, Джефф, это уж ты, извини меня, хватил лишку. Сделать их членами клуба? Может, еще и негров пригласить?»

Пок чувствовал, как в нем закипает ненависть. Бразенстайн… что это он там тужится около тумбы?

Семья Тохоло исповедовала католическую веру. Живя дома, Пок всегда ходил с отцом на воскресную мессу.

Стоя на коленях в тускло освещенной церкви — мерцающие свечи внушали ему религиозный трепет, — Пок сквозь переплетенные пальцы, прикидываясь, что молится, наблюдал за отцом, преклонившим колени рядом. Отец смотрел на алтарь с такой безмятежностью, что Пока охватывало отчаяние. Познать такую безмятежность ему было не суждено.

Он вспомнил слова, какие произносил священник в своем поспешном, затасканном обращении к прихожанам.

«А затем воспоследовал поцелуй Иуды, и остался он в памяти людской как знак предательства».

Бразенстайн теперь смотрел прямо на него, и Пок понял: тот его узнал. Бразенстайн вытащил платок и вытер им лицо, и Поку стало ясно: Бразенстайн предает его.

Роковая клетка в мозгу Пока вспыхнула белым сиянием, будто взорвалась электрическая лампочка.

Затравленно, словно животное, почуявшее опасность, он глянул направо, потом налево. Инстинкт подсказал ему: этого сигнала ждали притаившиеся поблизости полицейские.

Джупитер Люси что-то строчил в книге заказов. Покупатель из отеля, довольный заключенной сделкой, уходил прочь.

Лепски увидел, как Бразенстайн картинно машет платком. Значит, этот индеец — Тохоло! Он включил переговорное устройство.

В эту секунду Пок сунул руку под полку, и его коричневые пальцы сомкнулись вокруг рукоятки автоматического пистолета ноль тридцать восьмого калибра. Тонкие губы вытянулись в зверином оскале, обнажив зубы.

Подняв голову, Люси увидел безумное, убийственное выражение в глазах Пока, он тут же кинул свою книжку и незаметно смылся.

Лепски тем временем передавал в микрофон:

— Бразенстайн опознал Тохоло. Перехожу к операции.

Бразенстайн поступил так, как ему велел Террелл. Он начал уходить. Его походка была неверной, страх еще не улетучился. Ладно, остальное — дело полиции. Что до него, в жизни на подобное больше не согласится. Он удалялся, и тут ему в голову пришла мысль: ведь эта история для него — настоящий клад! Друзья наперебой будут приглашать его на обед и, завороженные, слушать, как он помог полиции взять Палача.

Он уже начал расслабляться и предвкушать приятные минуты в обществе друзей — и тут в затылок ему врезалась пуля, вылетевшая из пистолета ноль тридцать восьмого калибра.

Слушая указания Террелла, Лепски на миг выпустил Бразенстайна из поля зрения. Он услышал выстрел, поймал глазами падавшего Бразенстайна и тотчас перевел взгляд на Тохоло… но индейца у лотка уже не было.

Мозг Лепски лихорадочно заметался в поисках решения. Как быть: сообщить о происшедшем или немедля броситься за Тохоло?

За этот короткий миг сомнения все индейцы, работавшие во фруктовых рядах и видевшие, что произошло, устроили страшную неразбериху, и Поку удалось ускользнуть.

В следующую секунду на берегу поднялась настоящая паника, отовсюду неслись крики, а индейцы носились взад и вперед, якобы охваченные ужасом, внося в общую панику достойный вклад.

Лепски понял: преследовать Тохоло бессмысленно, даже и знай он, в какую сторону бежать. Между ним и лотком Люси колыхался теперь уже непроходимый людской барьер. Двое индейцев, изображая панику, перевернули лоток конкурента, и волны апельсинов покатились к ногам Лепски.

Он включил радио и доложил о случившемся.

В управлении его слушали Террелл и Беглер.

Когда связь кончилась, они обменялись долгим взглядом.

Беглер, кажется, никогда не видел шефа обескураженным, а сейчас понял, что и этого большого, крепкого человека можно выбить из седла — так внезапно побелело лицо Террелла, такое потрясение читалось в его глазах.

— Выходы из прибрежной зоны перекрыты, Джо? — спросил Террелл, поднимаясь на ноги.

Встал и Беглер.

— Перекрыты.

— Что же, тогда будем его выкуривать, — заключил Террелл. Он вытянул ящик стола и достал оттуда полицейский пистолет и крепежные ремешки для него.

— Шеф, — с тяжелым сердцем произнес Беглер. — Давайте поеду я. Должен же кто-то остаться здесь. Будут звонки… и вообще…

Терпел окинул его тяжелым взглядом.

— Операцию буду проводить я, — сказал он негромко. — Здесь останешься ты. Я послал своего друга на смерть. Это уже личное. — И он вышел из кабинета.

Чуть поколебавшись, Беглер по радио связался с Лепски.

— Том, к вам едет шеф, — сообщил он. — Взял в голову, что смерть Бразенстайна — на его совести. Он в таком состоянии, что может полезть прямо на пулю. Ты меня понял?

— Понял, — ответил Лепски и выключил связь.

Пока захлестнула волна дикого злорадства, когда он увидел, что Бразенстайн упал. А теперь бежать — и немедля. Нажимая на курок, он знал, что будет делать в следующую секунду.

Бразенстайн только падал, а Пок уже пригнулся и стрелой метнулся в лавчонку, ярдах в четырех от лотка с фруктами.

Лавку эту держал восьмидесятилетний индеец, он продавал всякую всячину: от луков и стрел, бус и ожерелий до крокодильей кожи. Он был одним из осведомителей Ошиды. За товар, попадавший в лавчонку, платил Ошида. Людей, которые докладывали Ошиде о том, что происходит на берегу, было немало.

Старого индейца звали Микко. Когда прогремел выстрел, он сидел в дверях своей крошечной лавчонки и нанизывал на нитку стеклянные бусы.

Пок метнулся мимо него в темноту лавки, а старик как ни в чем не бывало продолжал шерудить длинной иглой в коробке с бусами и подцепил сразу восемь штук.

Он знал, что через несколько минут все побережье будет запружено полицейскими. Он видел, как Пок стрелял. Глупый, плохой поступок, но совершил его индеец. Про Пока и его «подвиги» Микко знал. Когда он услышал о них впервые, его это позабавило, он даже покивал головой в знак одобрения, но теперь Пок вел себя как безумный, и это Микко уже не нравилось. И все же Пок оставался индейцем.

Микко и отец Пока были близкими друзьями. Микко жалел старика — уж слишком он честный. Как он будет страдать, когда обо всем узнает. Ведь рано или поздно Пока поймают. Никуда ему не деться. Но все равно индейцы должны защищать друг друга. Полиция придет к нему в лавку — обязательно придет! — а он скорчит дурацкую рожу и прикинется глухим. Все-таки ему восемьдесят лет. Никто не удивится, что индеец в таком возрасте и безмозглый и глухой.

И когда Пок проскочил к задней стене лавки и открыл дверь, что вела к верхнему ярусу лавчонок, Микко уяснил, что свой маневр он знает твердо.

• Предыдущая
• 37/107
• Следующая