Плавучий город - ван Ластбадер Эрик - Страница 4

• Предыдущая
• 4/101
• Следующая

Правопорядок в нынешнем Сайгоне был пустым звуком. Долгие годы находясь в состоянии войны, этот город, да и вся страна, забыли, а может быть, никогда и не знали, что такое правопорядок. Повсеместно здесь царствовала анархия. Полиция имела меньше власти, чем армия, армия меньше власти, чем темные силы, которые окопались на задворках общества и диктовали стране свои законы. Это были люди, выросшие в безумном хаосе войны, которая велась веками то против ханов, то против камбоджийцев или французов, то против китайцев или американцев. Война изменила их психику, их генотип; жестокость и наркотики стали нормой для желторотых юнцов. С самых юных лет они привыкли к оружию, к смерти и до конца своих дней с упоением играли в страшные мужские игры. Коррупция давно разъела все слои общества, и любой чиновник во Вьетнаме с удовольствием брал взятки. Таков был образ жизни. Но Ван Кьет почему-то отказывался от долларов. Почему? Только страх мог победить его алчность, а это значит, что кто-то там, в самых верхних эшелонах власти, дергал за ниточки, заставляя плясать под свою дудку даже старшего инспектора сайгонской полиции. Необходимо было переводить, расследование в принципиально новую и опасную плоскость. И именно поэтому Николас оказался здесь, и именно поэтому Синдо смотрел на него так обеспокоенно.

Это был среднего роста, худощавый человек со старообразным лицом. Такое лицо, даже если долго приглядываться, совсем не запоминалось, оно не имело никаких особых примет, что было явным преимуществом для человека его профессии. Многим коллегам приходилось здорово потрудиться, чтобы стать неприметными.

Николас, лениво потягивая пиво, продолжал наблюдать за тараканом, который, в отличие от него, чувствовал себя в этой гробнице «третьего мира» как дома. Он добродушно разглядывал насекомое, считая его своего рода аборигеном, у которого можно было поучиться, как выжить в этих насыщенных испарениями джунглях, называемых городом. У Синдо тоже, наверное, надо было перенять много полезного, потому что он бывал в этом городе частенько, имел среди вьетнамцев большое количество друзей и осведомителей, Линнер же редко заглядывал в Сайгон.

Из соседнего номера доносились ритмичные удары, стоны и влажное чмоканье, было слышно, как сотрясается постель — за стеной неистово совокуплялись. Но Синдо, казалось, ничего этого не замечал, он спокойно вытащил пистолет из кобуры и, обращаясь к Николасу, сказал:

— Я купил вам пистолет американского производства, Он стоил мне целое состояние. Прекрасное оружие. Вы умеете стрелять?

— Умею. Но я никогда не пользуюсь оружием.

Синдо затушил каблуком окурок сигареты и закурил следующую.

— Учтите, это Сайгон, — проворчал он, — а не Япония. Здесь и ребенок может стрелять. Что вы станете делать, если кто-то захочет вас убить?

Николас был ниндзя, но он был также и тандзян, наследственный член синкретической секты тренировки ума, гораздо более древней, чем любое военное искусство. Сутью тау-тау был кокоро, мембрана всей жизни. Подобно тому, как в физическом мире возбуждение атома является основой всего движения — не только человеческого, но движения света, теплоты и звука, — возбуждение кокоро является основой умственной энергии. В основе тренировки тандзян лежало преобразование мысли в действие.

Акшара и Кшира — Путь света и Путь тьмы — были исходными основами учения тау-тау. Николас обучался в духе Акшары, но тем временем Кансацу, его сенсей, тайно внедрил в него некоторые принципы Пути тьмы. Были люди, которые верили, что для высокотренированного разума есть возможность исповедовать как Акшару, так и Кширу, однако с течением веков темная сторона неизменно оказывалась слишком сильной, подавляя тех адептов, которые пытались постичь ее, развращая их без их ведома, а поэтому в духе Кширы редко кого обучали.

Однако, углубившись в изучение тау-тау, Николас понял, что и у Кширы есть свои притягательные стороны, ему стало ясно, что Путь света в некотором смысле несовершенен. Так он создал собственную теорию, которая заключалась в том, что в начале веков тау-тау соединяло в себе светлое и темное начала, но постепенно люди потеряли способность обуздывать Кширу.

На протяжении столетий цель адептов тандзян заключалась в том, чтобы сформировать сюкен, то есть научиться полному взаимодействию Акшары и Кширы. Однако это было очень трудно.

Сюкен можно было достичь только с помощью корёку, озаряющей путь силы. Николасу говорили, что Микио Оками обладал корёку, и это сыграло решающую роль в его продвижении к власти, в достижении им превосходства над всеми другими оябунами якудзы. Поэтому Николас был лично заинтересован в том, чтобы найти Оками живым и здоровым. Он хотел вытянуть из него тайну корёку, а через нее — сюкена.

— Убери пистолет. — Линнер отстранил от себя оружие и заговорил о другом, потом спросил: — У тебя были друзья на войне?

Синдо внимательно посмотрел на Николаса сквозь завесу табачного дыма. Он стоял, привалившись спиной к засаленной стене, как сутенер в борделе.

— Я знаком с людьми... по обе стороны, — Синдо затянулся сигаретой и шумно выдохнул дым. — Мне показалось, что это вас удивляет.

— Не очень. В вашем бизнесе...

— Теперь у вас появился реальный повод не доверять мне...

Так вот оно что! Николас понял, что его желание выяснить для себя кое-какие вопросы Синдо воспринял как недоверие к нему со стороны работодателя.

— Если бы дело обстояло так, — сказал Николас, — я бы немедленно разорвал контракт.

Синдо оторвал плечо от стены и спросил:

— А что вы сами знаете о войне?

Николас на мгновение задумался, потом ответил:

— Война сильно травмировала психику американцев — об этом много писали, но появилось и другое, более страшное зло. Молодые ребята из предместий и маленьких городишек научились на этой войне пользоваться автоматами, реактивными гранатометами, другим страшным оружием. Им внушили, что убивать — нормально, этого от них и ждут. И я убежден, некоторым убивать понравилось. Они испытывали при этом нечто вроде кайфа, который появляется под воздействием сильного наркотика. Война и стала для них этим наркотиком, и теперь они не могут обойтись без нее. Жить в обществе, где властвует закон, они просто не могут, ибо на войне им дали право самим решать, кого казнить, кого миловать. Вот они и продолжают этим заниматься...

Синдо посмотрел на Николаса, прищурив глаза от дыма и нахлынувших чувств.

— Да, — произнес он, — именно так все и есть. У меня был любовник. Когда-то он служил здесь авиатехником. После войны он не смог, не захотел больше жить. И по его просьбе я сам застрелил его...

Николас удивился, что Синдо рассказал ему то, что люди обычно держат в тайне, и никак не отреагировал на его слова. Собеседники какое-то время сидели молча, прислушиваясь к воплям и стонам за стеной — парочка в соседнем номере все еще продолжала трахаться. Наконец Николас произнес:

— Он скоро придет, если придет вообще. А вам пора уходить.

— Я все же считаю, что с вашей стороны было бы ошибкой встречаться с этим человеком один на один.

— Но ведь только я знаю все особенности микросхемы нейронной сети. Если он начнет задавать вопросы вам и вы ничего не сможете ответить, это вызовет подозрение, — тогда нам конец.

— Мы могли бы вместе...

— Нет. Мне сказали, что встреча должна быть с глазу на глаз. Если человек, которого я жду, увидит, что нас двое, он немедленно смоется. На его месте я бы тоже так сделал.

Николас снова принялся наблюдать за улицей. Она была очень оживленной, то и дело по ней проносились трехколесные велотакси и старые грузовики советского производства, испускающие ядовитые выхлопные газы. В толпе сновали стайки оборванных мальчишек, солдаты в форме цвета хаки двигались плечом к плечу с буддистскими монахами, полуодетыми проститутками и искалеченными войной людьми. Во Вьетнаме теперь было полно инвалидов — бывших солдат и детей, обезображенных ядовитыми химическими дефолиантами вроде «оранжевого агента», с помощью которого американцы уничтожали посевы рисовых полей мирных жителей. И мысли Николаса, как это уже бывало неоднократно, возвратились к Микио Оками. Оками был кайсё — старшим оябуном якудзы и близким другом отца Николаса, полковника Дэниса Линнера; они подружились во время американской оккупации Японии в конце 40-х годов. Николас пообещал своему отцу помочь Оками, если кайсё когда-нибудь попросит его об этом.

• Предыдущая
• 4/101
• Следующая