Сирены - ван Ластбадер Эрик - Страница 5
- Предыдущая
- 5/162
- Следующая
В ванной Дайна замешкалась. Застыв перед зеркалом, она увидела в нем свой мгновенный образ по ту сторону пространства и времени. Прибрежной волной ее заносит в прохладную комнату с кафельными стенами. Все движения замирают. Она ничем не отличается от мертвого изваяния, дрейфующего в море бледного рассеянного света. Не отрывая взгляда от своего отражения, она медленно присела и отвела назад пышные льняные волосы, волнами спадавшие на худые плечи. Она разглядывала собственное лицо в зеркале, точно фотографию или изображение на экране, отмечая про себя четкий овал, широко расставленные фиолетовые с золотыми крапинками глаза, длинные и узкие, с чуть опущенными уголками, выделяющиеся вперед скулы. Она почувствовала, что похожа больше на мать, чем на отца.
Вдруг она расплакалась, хотя всего мгновением раньше была твердо уверена, что этого не случится. Судорожно всхлипывая, она опустила голову, закрыла лицо руками и принялась слегка раскачиваться из стороны в сторону, находя пусть слабое, но все же утешение в безостановочном движении. Перестав плакать, она поднялась и, пустив воду сильной струёй, долго умывалась.
В шуме воды ей послышался голос Марка, шепчущего:
«Любимая! Любимая!» Дайна встряхнулась, чувство жалости по отношению к себе самой не вызвало у нее ничего, кроме жалости.
«Будь взрослой! – яростно приказала она себе. – На кой черт он тебе нужен?» Ответ на вопрос был прост, и тело Дайны знало его в совершенстве: весь вечер, спеша домой, она улыбалась, думая о близости с Марком.
Наскоро стащив одежду, она залезла под душ, а минуту спустя уже натягивала на еще влажное тело голубую шелковую блузку. Вначале она подумала о джинсах, но они как-то не подходили к сегодняшней ночи, и поэтому она одела юбку из темно-синего и бледно-желтого ситца. Она оглядела себя, переводя взгляд по очереди на тугую высокую грудь – грудь Ким Новак, как однажды сказал ей в шутку Рубенс – узкую талию и длинные ноги танцовщицы.
Ночь и серебристый «Мерседес» умчали ее прочь, и она вздохнула посвободней, укачиваемая быстрой ездой. Встречный поток воздуха играл ее волосами, и огни долины, окруженные таинственным ореолом в сгустившихся сумерках, казалось, подмигивали Дайне сквозь просветы стремительно надвигавшейся на нее листвы деревьев.
Двигатель пульсировал в такт сердцу Дайны. Пролетая мимо высокой каменной ограды, за которой на мгновение исчез аромат жимолости, сменившийся запахом бензина, Дайна вспомнила об улицах Нью-Йорка, вечно полные ревущей, пьянящей жизни, не замирающей ни на секунду и завораживающей своей грубой силой.
В ее сознание проникли странные тревожные отклики периода в ее жизни, когда у нее не было ничего своего, даже человека, к которому она могла бы обратиться. Одинокая, переполняемая страхом и подавленной яростью, Дайна нашла единственный способ, позволявший ей выжить – выйти на улицу. Только там люди обращались с ней, как с полноценной личностью, думающей и чувствующей и живущей своей собственной отдельной от всех жизнью.
В Дайне вдруг вспыхнула старая привязанность к Бэбу, и слезы вновь покатились по ее щекам. «Не делай этого, – стиснув зубы, шептала она. – Ты уже однажды шла по этому пути и знаешь, куда он ведет». Дайна поежилась. «Я почти на краю, – думала она. – Новые глубины, в которые меня толкает Марион, сами по себе наводят ужас и без подлости, учиненной Марком прямо у меня на глазах. Чтоб ему провалиться!» Она чувствовала себя отрезанной от внешнего мира, и роскошные дома, вереницей тянувшиеся вдоль дороги, не показались бы ей более чужими, даже если б она прилетела из другой солнечной системы.
Дайна с размаху вытерла ладонью глаза, рванула рычаг переключения скоростей и, почувствовав, как «Мерседес» рванулся вперед, притормозила на крутом повороте. Над дорогой собирался туман, клочья которого проносились мимо, похожие на обрывки призрачных парусов, и Дайне вдруг стало по-настоящему страшно. Ей показалось, будто все вокруг растворилось в пустоте, такой же кошмарной как та, что царила у нее в душе.
С яростным стоном она наклонилась вперед, нащупала рукой кассету и, вставив ее в магнитофон, до отказа повернула ручку громкости. Динамики взревели, выдавая резкий электрический рок в исполнении «Хартбитс»: пронзительные, отрывистые ударные накладывались на мощный фундамент баса. После вступления, исполненного на гитарах и клавишах, она услышала гневный голос Криса. Каждое слово отдавалось в ее ушах, точно выстрел:
Сколько раз я пытался
Настичь тебя, сломать тебя,
Догнать и растерзать тебя.
Ты знаешь, я все равно найду тебя...
Дайна откинула голову назад, подставляя разгоряченное лицо под струю прохладного воздуха.
Связанному по рукам и ногам
С резиновым кляпом во рту,
Мы теперь не убежим.
Я был схвачен силой
В глухой ночи...
Ветер бил ей в лицо с такой силой, что Дайна невольно оскалилась. На минуту она забыла обо всем на свете, просто отдаваясь мощному потоку музыки, увлекавшему ее за собой, подобно океанскому отливу.
Я был схвачен силой
Без честного поединка.
Желто-голубое полушарие Лос-Анджелеса простиралось далеко внизу у подножия холма. Там под облаком тяжелого смога ощущалось биение жизни, точно заключенная в подземелье душа стремилась вырваться наружу из мучительных тисков огромного города.
Дайна стремительно понеслась навстречу ей.
«Вотерхаус» представлял собой массу ослепительных огней, отражающихся и раскачивающихся, точно скопление светящихся морских существ на поверхности воды. В этот час на Марин дель Рей не было видно обычной толпы, и Адмиралти Вэй выглядел пустынным (хотя человек приезжий, возможно, стал бы придерживаться иного мнения на сей счет). Большие яхты возле причалов превратились в двухмерные тени, и их мачты походили на антенны, посылающие таинственные сигналы в небеса.
Из многочисленных ресторанов Лос-Анджелеса Дайна любила этот больше всего. Она знала в нем каждого человека, а они, в свою очередь, чтобы ей здесь было хорошо и уютно. К тому же он располагался достаточно далеко от Родео Драйв и Беверли Хиллз, где собирались любители героина и прочих модных наркотиков, к которым она питала непреодолимое отвращение.
Ресторан был выстроен на самом берегу, чтобы оправдать свое «морское» название. Внутри вдоль стен его стояли огромные бочки из морского дуба, украшенные именами самых экзотичных портов мира: Шанхая, Марселя, Пирея, Одессы, Гонконга, Макао и, даже, Сан-Франциско. С потолка свисали тяжелые морские тюки в сетках из пеньки.
Это было большое и довольно шумное место, навевающее на Дайну воспоминания о сельских кабаках в Новой Англии. Та сторона ресторана, что была обращена к океану, представляла собой огромный, обнесенный стеклом, балкон, откуда открывался потрясающий вид на гавань.
Как обычно, «Вотерхаус» был забит до отказа, но метрдотель Франк, улыбаясь и отпуская невинные комплименты насчет ее внешности и одежды, провел Дайну к одному из лучших столиков на балконе, чем привлек всеобщее внимание. Однако тем, кто стоял в длинной очереди, извилистой лентой протянувшейся вдоль стойки бара, было сказано вежливо, но твердо, что им придется ждать, по крайней мере, час, пока появятся свободные столики.
Дайне почти мгновенно принесли заказ: порцию рома со льдом и ломтиком лайма. Ей показалось, что целую вечность она сидела, время от времени делая маленькие глотки, глядя в зеркале за стойкой бара на отражение других посетителей, поглощавших то, что лежало у них на тарелках, и туповато смотревших друг на друга. Впервые ей показалось, что она понимает их.
Она отвернулась, сосредоточившись на собственном отражении в стакане. Дайну привлекла линия ее носа, немного искривленного. «Слава богу, я так и не исправила его, – подумала она, – хотя мать хотела этого».
Другое дело Жан-Карлос. Дайна не испытала ни малейшего волнения, поднявшись на второй этаж школы, основанной им на 8666 Вест-стрит в Лос-Анджелесе.
- Предыдущая
- 5/162
- Следующая
