Жизнь и смерть Кришнамурти - Латьенс Мери - Страница 39
- Предыдущая
- 39/55
- Следующая
«Суть учения Кришнамурти состоит в утверждении, которое он сделал в 1929 году, заявив, что «Истина — это страна без дорог; человек не может придти к ней через организацию, убеждения, догму, церковную или ритуальную, философское знание или психологический метод. Он должен найти ее через зеркало взаимоотношений, через понимание содержания собственного ума, наблюдение, а не интеллектуальный анализ или самоанализ. Стремясь к безопасности, человек создал в самом себе образы — религиозные, политические, личные, которые представляют собой символы, идеи, веру. Груз их довлеет над человеческим мышлением, отношениями и повседневной жизнью. Вот в чем причина наших проблем, которая разделяет людей во взаимоотношениях. Восприятие жизни человека сформировано концепциями, понятиями, существующими в его уме. Содержимое его сознания — само сознание. Содержимое это является общим для всего человечества. Индивидуальность — это имя, форма, поверхностная культура, которую воспринял человек из окружающей среды. Уникальность личности не в поверхностности, а в полной свободе от содержания сознания.
Свобода — не реакция; свобода — не выбор. Человеку лишь кажется, что если есть право выбора, то он свободен. Свобода есть чистое наблюдение без всякой направленности, без страха наказания или вознаграждения. В свободе нет мотива, свобода лежит не в конце эволюции человека, а в самом начале его существования. Наблюдая, открываешь отсутствие свободы. Свобода находится в нашей каждодневной жизни, в осознании без выбора.
Мысль есть время. Мысль рождается с опытом, знанием, которые неотделимы от времени. Время — психологический враг человека. Наше действие основано на знании и, следовательно, времени; вот почему человек всегда заложник прошлого.
Когда человек осознает движение своего сознания, он видит различие между мыслителем и мыслью, наблюдателем и наблюдаемым, переживающим и переживанием. Он обнаружит, что такое различие — иллюзия. Поэтому остается просто наблюдение, т.е. способность проникновения в сущность без тени прошлого. Такое вневременное проникновение приводит к коренному изменению ума.
Полное отрицание — сущность положительного. Когда отрицается все то, что не является любовью, — страсть, удовольствие, тогда остается любовь с ее состраданием и разумом».
Это больше, чем простое утверждение, но разве можно передать точнее и более ясно? Возможно К. недостаточно подчеркнул в вышеприведенном резюме свое понимание создания образа. У всех нас есть образ как себя самих, так и окружающих. И эти образы, собственно, встречаются, реагируют, и испытывают боль. Именно образы мешают подлинным отношениям между людьми — даже самым близким отношениям.
Возвратившись в Малибу из Индии в феврале 1975 года, К. отправился с Мери Зимбалист на один день взглянуть на Арья Вихара и Сосновый коттедж, которые после завершения тяжбы, стали собственностью американского фонда; вместе с Лиллифельтами они прогулялись до участка рядом с Дубовой Рощей, где предполагалось построить школу. Когда через две недели К. приехал вновь, он почувствовал, что атмосфера в коттедже, которая отталкивала его при первом посещении, изменилась. 1 апреля он возобновил дневниковые записи, начатые в Броквуде в 1973 году; он вел их в течение трех недель. 12 апреля, в прекрасный безоблачный день он выступил с первой из четырех бесед в Дубовой Роще, где он не говорил с октября 1966 года.
Когда вместе с Мери К. снова прибыл в Броквуд, я показала ему сигнальный экземпляр первого тома его биографии — отчет о его жизни вплоть до роспуска Ордена. Естественно, вначале он взглянул на иллюстрации, надолго остановившись на фотографиях Нитьи. Затем он стал меня спрашивать, как воспримет книгу человек со стороны, что «обычный биржевой маклер подумает о ней?». Я лишь нашлась ответить, что вряд ли «обычный биржевой маклер прочтет ее». Судя по рецензиям, тем не менее, странная история захватила множество людей, которые, казалось, не могли быть заинтересованы, а из того количества писем, которое я получила, следует, что книга помогла десяткам людей лучше понять К., хотя некоторые были весьма удивлены, узнав о его теософском воспитании. Когда после чтения книги Мери Зимбалист спросила К., почему, если Учителя существуют, они разговаривали с ним раньше и перестали теперь, он подал мысль: «Нет нужды в них, потому что Бог здесь». Следовало бы слышать, каким тоном произнес он эти слова, чтобы установить, был ли ответ серьезным или нет.
Восьмидесятилетие К. выпадало с 11 на 12 мая. 11 числа из Индии в Броквуд прибыл доктор Пачуре, чтобы провести в Европе несколько недель, наблюдая за здоровьем К. В середине месяца прибыл также Дэвид Бом; состоялись четыре из его двенадцати бесед с К. Бом только что прочел биографию. Он спросил К., был ли отмечен момент, когда пришло изменение. К. ответил отрицательно; физическая боль во время «процесса» сделала его более чувствительным, равно как и страдание от утраты брата, но следов они не оставили.
Одну из бесед того года в Саанене К. посвятил очень важному, как он выразился, вопросу — может ли быть полная свобода от психологического страха? «Если суждено освободиться от страха, — указывал он, — нужно освободиться от времени. Если бы не было времени, не было бы и страха. Интересно, понимаете ли вы? Если бы не было завтра, а только сегодня, то страх, как движение мысли, исчерпал бы себя. Страх рождается от желания пребывать в безопасности. При полной психологической безопасности, страха нет; но ее не может быть, если человек хочет, желает, ищет, становится». Далее он продолжал:
«...мысль всегда пытается найти место, где бы она могла обосноваться, обосноваться в смысле удерживать что-то. То, что создает мысль, фрагментарно и характеризуется полным отсутствием безопасности. Следовательно, совершенно безопасно быть абсолютно ничем, когда ничего не рождается мыслью. Быть абсолютно ничем означает полное противоречие тому, что выучил... Знаете, что значит быть ничем? Нет ни амбиций, что не означает отсутствия развития, — ни агрессивности, ни сопротивления, ни болевых барьеров. Безопасность, рождаемая мыслью, не является безопасностью. Вот абсолютная истина».
К. убедили отказаться в ту зиму от поездки в Индию из-за чрезвычайного положения, объявленного миссис Ганди в июне; в течение этого периода ничто не могло быть опубликовано или публично произнесено без санкции Комитета по цензуре. К. же совсем не собирался отказываться от своего отрицания авторитета и тирании; не было смысла ехать, если нельзя говорить вслух, а если высказать вслух, то попасть за решетку. После встречи в Броквуде К. возвратился в Малибу, проводя каждый уикенд в Сосновом Коттедже и разговаривая с родителями и учителями будущей школы в Дубовой Роще.
Хотя объявленное миссис Ганди чрезвычайное положение действовало всю зиму, К. решился отправиться в Индию, получив заверение от Пупул Джаякар, ближайшего друга миссис Ганди, о том, что в своих беседах он волен говорить о чем пожелает. Он остановился в Нью-Дели у Пупул, жившей на одной улице с миссис Ганди. Вскоре после приезда у К. состоялась длительная частная беседа с миссис Ганди. Остается только догадываться, была ли связь между разговором и ее удивившем всех решении провести общие выборы в 1977 году. Сам К. полагал, что о такой связи говорить можно.
По просьбе К. представители фондов Кришнамурти встретились в марте 1977 года в Охае. Ему теперь хотелось, чтобы как можно больше находилось их сейчас с ним вместе. Особенно он желал, чтобы американцы и европейцы, ранее не бывавшие с ним в Индии, в будущем сопровождали его. Он был убежден, что чем чаще люди видятся, тем теплее будут их отношения. Ревность и конкуренция были настолько ему чужды, что он никогда не понимал их в других. На одной из встреч попечителей в Охай К. сказал: «Если люди приедут сюда и спросят: «Что для вас значило жить с этим человеком?», сможете ли вы передать им? Если бы хоть один из учеников Будды был бы жив, разве не поехал бы кто-нибудь на край земли, чтобы увидеться с ним, узнать из первых уст, что значило жить в его присутствии?» В этом упоминании о Будде и его учениках К. ближе всего подошел к ассоциированию себя с Буддой, хотя тем, кто не знал К. трудно представить насколько в подобном сравнении отсутствовало самомнение. Когда нет собственных эгоистических интересов, нет места чванству. «Человек», о котором К. вел речь, не имел к нему личного отношения. Между тем, как быть с его постоянным возвращением к мысли, что ни у кого нет авторитета представлять его после смерти и что отношения гуру с учениками отвратительны? Не слишком ли просто? Когда он просил попечителей быть как можно ближе к нему, разумеется, он надеялся, что по крайней мере одному-двум из них удастся постичь глубину восприятия, чтобы пройти полную психологическую трансформацию, которая позволит им освободиться как от него самого, так и от других подпор? Это совсем не похоже на обожествление гуру их учениками. Если кто-нибудь заявляет о своих полномочиях говорить от имени К., то такой человек не подвергся трансформации.
- Предыдущая
- 39/55
- Следующая
