Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/57
- Следующая
Шаваш кивнул и пояснил:
– Вашхога еще не допрашивали. Собственно, по-настоящему его будут допрашивать в столице.
Араван задумался.
– Опасное дело – везти такого заговорщика в столицу.
Шаваш промолчал.
– Вы ведь арестовали лишь шестерых из восьми его приспешников, сколько я слышал? – спросил араван, задумчиво отхлебывая чай.
– Двое покончили с собой, – ответил Шаваш.
– Только двое, только! В век испорченных нравов даже для самоубийства не хватает мужества, а сколько раз потом им придется пожалеть об этом!
– Я вас так понял, – спросил Шаваш беззаботно и не понижая голоса, – что вам жалко Вашхога за его непредусмотрительную трусость, и вы желаете ему избавления от лишних страданий?
Араван оглянулся на занавешенную полку и кивнул.
Оба помолчали.
– Да, господин судья недаром говорил мне на Иров день о компрометирующих наместника бумагах, Нас, вероятно, подслушали – а ведь это, стало быть, были бумаги о заговоре?
– Нет, – ответил Шаваш. – Это были жалобы на разорение наместником деревенских убежищ, мы нашли их у судьи в потайном шкафу.
– Само провидение помогает нам, – удовлетворенно заметил Нарай. – Преступник убил человека, но самым важным – бумагами – не смог завладеть. Со стороны моего бедного друга было очень предусмотрительно держать их не в управе, а в потайном месте.
Шаваш откинулся в кресле и покачал головой.
– Судья не прятал бумаг в потайном шкафу, господин Нарай. Это сделал после его смерти по вашему приказу письмоводитель Имия, – он уже во всем признался. И вы прекрасно знакомы с их содержанием, потому что сначала они находились у вас. Вы думали, что вдова примет Имию за привидение, а мы – за посланного наместником взломщика. И посчитаем бумаги причиной убийства судьи. Убийства, совершенного вами.
Господин Нарай едва не опрокинул чашку.
– Вы с ума сошли? Зачем мне убивать человека, исполнившего мое приказание?
– Судья Шевашен исполнял приказание не ваше, а господина наместника. И вы поняли это, когда он потребовал с вас двести тысяч за присутствие ваших людей на допросах. Вернее, вы поняли, что если вы не заплатите этих денег, он вас предаст. И вы сказали – «хорошо». Но у вас не было таких денег, господин араван, хотя, право, любой из ваших подчиненных успел наворовать втрое больше!
– Этого никто не мог слышать! – пробормотал араван растерянно и приложил руки ко лбу охранительным жестом.
– Это слышал сам Ир! – отвечал Шаваш. – Слышал и велел духу убитого явиться желтым монахам и все рассказать. И сам Ир велел отцу Лииду нарушить обычай и свидетельствовать против вас перед властью, чтобы все еще раз узнали: нельзя безнаказанно осквернить Иров день.
Шаваш имел свои собственные соображения насчет происшедшего в монастыре. Наверняка разговор о допросах и деньгах был подслушан каким-нибудь желтым монахом. Но желтые монахи гордились тем, что к мирской власти непричастны. Они рассказали Нану о разговоре – но никогда не стали бы свидетельствовать о нем перед судом. Вчера, вероятно, отправившись в монастырь, Нан предложил на выбор: либо отец Лиид предстанет перед судом в качестве обвиняемого в измене, либо отец Лиид предстанет перед судом в качестве обвинителя аравана Нарая.
Тем не менее Нану не хотелось доводить дело до суда, и весь его план держался на зыбкой надежде на суеверность аравана.
А что, если старик сейчас вспомнит, кто мог его подслушать! А что, если он ухмыльнется и скажет, что я вру и что Ира в монастыре и след простыл? А что, если он просто перестанет быть суеверным, коль скоро это уж очень невыгодно?
Но араван закрыл глаза, побелел и не шевелился.
– Сегодня вы задернули занавеску, – сказал Шаваш, – чтобы духи-хранители не слышали, как вы предлагаете мне убить беззащитного в тюрьме человека. Четыре дня назад вы убили человека, и когда вы испугались, что вас увидят с орудием убийства, вы выбросили его в колодец, который, по слухам, сообщается с преисподней! Вы слишком суеверны для хорошего убийцы, господин араван!
Шаваш поднялся из кресла. Он подошел к завешенному окну и раздвинул тяжелые многослойные занавеси. В приемном покое сразу стало светлее, свежий ветер подхватил и понес прочь из комнаты навязчивый аромат «мира и спокойствия». В саду, у беседки, обсыпанной огромными цветами клематиса и пестрым росовяником, сидели и играли в кости трое человек в желтых коротких куртках стражников. Один из них поднял голову, и Шаваш помахал ему рукой. Стражники снялись с места и неторопливо побрели по дорожке к дому.
Шавашу было жалко старика. В конечном итоге судья был сволочью, много большей, нежели араван.
Но Нан, встав на сторону Айцара, вместе с тем сильно опорочил его изменой племянника. Весть о преступлении аравана была идеальным противовесом для этой измены; и наоборот – было бы опасно, хотя и несложно, приписать Вашхогу еще и убийство. Истина случайно совпала с интересами Нана и Айцара – что ж, тем лучше для истины.
Шаваш оборотился. Араван сидел, вытянув шею и глядя в раскрытое окно на людей в желтых куртках. Рука его растерянно поглаживала полуостывшую чайную чашку.
Шаваш внимательно посмотрел на чашку. Араван смутился, почему-то вынул ложечку из чашки и положил рядом.
– Я не виню инспектора, – надтреснутым голосом сказал араван Нарай, – великий Ир против меня. Но ведь господин Нан арестовал господина наместника!
Он вдруг что-то сообразил и изумленно уставился на Шаваша.
– Вы хотите сказать, что сговор наместника с горцами – это на самом деле?
«Он только сейчас понял, – подумал Шаваш. – Он только сейчас понял, что, чтобы утопить наместника, ему вовсе не надо было прибегать к теоретическим рассуждениям о порче нравов. Ему не надо было подтасовывать фактов, ему надо было всего лишь – знать их». Господин араван слишком много рассуждал о принципах идеального мироустройства. И не заметил маленькой подробности реальной политической ситуации в провинции Харайн: вражды между дядей и племянником, вражды, о которой только что разносчики на улицах не кричали.
– Да, – сказал Шаваш, – это реальный заговор. Он мог бы быть предотвращен с вашей помощью. Но он предотвращен с помощью господина Айцара, который, – Шаваш не удержал улыбки, – пожертвовал племянником для блага родины.
Араван растерянно молчал. За все время беседы он так и не притронулся к завтраку, только выхлебал полчашки чаю. Теперь он заторопился, суетливо придвинул вазочку с инчевым медом, набрал полную вязкую ложку и принялся счищать ее в чай. Потом рассеянно поглядел на чашку и долил в нее сливок. Нерешительно взялся за край, поставил чашку на место и поискал глазами по столу. «Чего он ждет», – подумал Шаваш. Нарай потянулся за вазочкой с вареньем. За стеной послышались внятные, неторопливые шаги стражи. Нарай выпустил вазочку и поднял на Шаваша глаза. Шаваш смотрел прямо и не улыбаясь на чашку в его руках. Нарай поднял чашку обеими руками и начал пить большими жадными глотками. На четвертом глотке старик поперхнулся и выронил чашку. Белое сладкое пойло разлилось по столу, промочилось в стыки яшмовых инкрустаций, закапало на пол. Араван дернулся, как большая, пойманная на крючок рыбина, завалился в кресло и затих там, запрокинув голову.
Что-что, а непредусмотрительным трусом араван Нарай быть не захотел.
Шаваш, отводя взгляд от запрокинутого лица, понюхал свою собственную недопитую чашку: чай тоже, едва различимо, пах горьким миндалем. Шаваш брезгливо, чтоб никто не выпил по ошибке, выплеснул чашку на пол. Его сочувствие аравану несколько уменьшилось.
Нан очнулся, притороченный к столбу посреди поляны. Голова раскалывалась, в горле саднило, Руки, скрученные за спиной, распухли и омертвели. Нан открыл глаза, с ресниц тут же закапали капли пота, и пьяное солнце завертелось над дальним лесом.
Лагерь жил своей обычной жизнью. Порыв жаркого ветра принес откуда-то запах паленого мяса; пробежала, виновато поджав хвост, крупная рыжая собака; сверкнул на солнце расшитым чепраком и скрылся под пригорком одинокий всадник. Рядом двое горцев в толстых железных ошейниках, не торопясь, заваливали яму. Человек, надзиравший за ними, устроился в тени дерева и неспешно уминал вислоухую лепешку.
- Предыдущая
- 46/57
- Следующая
