Дело о пропавшем боге - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая

Люди слушали его внимательно, как слушают тех, кто умеет драться.

– Великий Ир, – сказал Нан, – пришел в этом году в Харайн, чтобы спасти его. Он вынул жилы из вашего тела и мозг из ваших костей и даже сейчас, вместо того, чтоб напасть на нас, вы ждете, пока сын Ира именем Ира поднимет против вас весь Харайн.

Слова Нана произвели некоторое впечатление. Чему он, впрочем, был обязан не содержанием речи, а своей победой над Барсуком.

– Сыны Ира, – сказал шаман Тоошок ехидным голосом, – неплохие шаманы. Они ходят до восьмого неба, потому что сам Ир живет на восьмом небе. А я, старый Тоошок, умею ходить на трехсотое, – и Тоошок с неожиданной ловкостью подпрыгнул, взмахнув плеткой.

Нан презрительно засопел.

– А, – сказал он, – восьмое небо сильнее трехсотого. Сыны Ира не лгут и не видят лживых снов, и когда они говорят, что вы лечат человека, они его обязательно вылечивают.

– И ты, вейский чиновник, думаешь, что в этом – сила Ира? – насмешливо спросил Тоошок. – Сын Ира может вылечить больного, но не может покалечить здорового! Куда годится шаман, который не умеет даже порчи наслать!

– И однако, – возразил Нан, – ты приходил поклониться Иру.

Краем глаза Нан заметил, как вошел в шатер молодой воин, пробрался к князю и стал что-то толковать ему на ухо. Маанари довольно улыбался, оглаживал рукой бороду, масляно глядел на Нана.

– Я пришел убедиться, что это не бог, а меньшая половина бога, – возразил шаман. – Я пришел убедиться, что те, кто поклоняется такому богу, как Ир, непременно проиграют войну.

В эту секунду Нан почувствовал, как острое лезвие кинжала осторожно потерлось о его лопатку, словно костяной крючок о рыбью губу, и тут же его ухватили за руки, на этот раз цепко и толково.

Князь Маанари глядел на вейского чиновника лениво и плотоядно, как кот на мышь.

– Ты явился в наш лагерь, – сказал он, – чтоб сглазить меня и посеять смуту в моей дружине. У тебя длинный язык, веец, но я позволил тебе говорить, чтобы все видели: у меня нет тайн от моего народа. Но сейчас у нас есть серьезные дела, которые мы обсудим и без твоей подсказки. – И, подводя итог демократической дискуссии, князь распорядился: – «Уведите его».

Нан, не сопротивляясь, вышел из шатра. Сразу же за порогом ему вновь тщательно закрутили за спиной руки и только потом убрали от спины кинжал. Князь развлекался речами вейского чиновника, дожидаясь важных вестей, – и Нан с тоской предчувствовал, каких именно…

Нана провели через весь лагерь и впихнули в маленькую па латку в северном углу. В палатке было душно и темно. Тут Нана связали целиком, так, что он не мог пошевелиться, и кинули на щедро отмеренную кучу соломы. Двое ветхов расположились у входа. «Ну и предосторожности», – подумал Нан. Сопровождающий насмешливо справился, нет ли у вейского чиновника каких-либо особых желаний?

– Выспаться в последний раз, – буркнул Нан. Ветх засмеялся, кивнул одобрительно и вышел.

Нан пролежал на соломе остаток дня, напрасно пытаясь устроиться поудобнее.

Не прошло и пяти минут, как столичный чиновник понял, что тюфячок ему придется разделить с изрядной компанией вошек, – и некого было распечь за антисанитарное состояние казенной гостиницы. Вожди обсудили дела, и в лагере началось народное собрание. Все-таки дружины что-то не поделили: то ли лишний горшок каши, то ли будущую завоеванную империю. Нан надеялся, что и его собственные слова могли выйти Маанари боком – вот втемяшатся они в голову какому-нибудь военачальнику, брякнет он их вслух… Все-таки народные собрания должны быть не менее непредсказуемы, чем закрытые переговоры…

Два сторожа воротились с собрания и стали рассуждать о богатствах столицы империи. Представления об этих богатствах у них были самые приблизительные. Один из дружинников сказал, что посереди Небесного Града есть золотой шатер о тысяче колышков. В шатре может пировать целое войско, а посереди шатра стоит дерево с золотыми яблоками, и этих яблок столько, что если каждый дружинник Маанари возьмет по яблоку, то еще десять яблок останется самому Маанари.

– Эки бабьи сказки, – равнодушно сказал второй дружинник, – таких деревьев не бывает. А вот я рассчитываю, что у такого князя, как император, кобылиц должно быть не меньше двух тысяч, и молоко из-под них всегда свежее, и свиные стада вряд ли плохи.

К вечеру, широко шагая, в палатку вошли двое, шуганув стражников. Князь Маанари непринужденно, как на постель больного друга, сел на солому у изголовья Нана. Нан перекатился на спину и стал вглядываться в темное отверстие входа, где стоял второй человек, одетый по-вейски, в джутовых башмаках с об мотками, серых штанах и лиловой подпоясанной куртке.

– Я пришел сказать тебе спасибо, инспектор, – заговорил Маанари. – Ты убрал у меня с пути лишнего и трусливого союзника и подарил мне союзника храброго и нужного.

Нан выматерился про себя. То, чего он боялся, произошло.

– Вы мне любезно сообщили, господин инспектор, – раздался с порога насмешливый голос, – что горцы в этом году разоряют деревни дотла. А как же вы забыли сказать, что разоренное-то они сбывали господину Айцару, который теперь, вашими стараниями, набольший в провинции.

Мятежник Кархтар, нагнувшись, вошел и сел рядом с Маанари. Глаза его чуть поблескивали в сумерках.

– Набольший? – спросил Нан. – Значит, араван Нарай арестован?

– Араван Нарай мертв.

Нан закрыл глаза.

– И вы решили отомстить за его смерть?

– Смерть чиновника – не повод для мести, – сказал Кархтар, поднимаясь с соломы вслед за князем.

– Постойте, князь, – позвал Нан вслед. Маанари с готовностью остановился.

– Вы сегодня потеряли день, сидя в лагере. Вы ждали, пока к вам присоединятся разбойничьи шайки?

– Я ждал, пока ко мне присоединятся единственные люди в империи, которые умеют воевать, – отчеканил князь на своем великолепном вейском и вышел.

Вот теперь стало слышно, как в лагере начинается предпоходное шевеление.

Нан лежал и думал о том, что ветхи не трогали Ира, потому что Ир нужен лишь тем, у кого нет меча или кто не верит в абсолютную силу оружия. Но араван мертв и, следовательно, сыном Ира быть не мог, наместник покидал ночью свой покой, чтоб переспать со шлюшкой, Айцар – чтобы побеседовать с Роджерсом.

Значит, Ир – либо в руках землянина, либо исчез сам. В последнем случае не произойдет ничего, в первом – произойдет что-то очень неожиданное для всех сторон.

Конечно, всегда есть шанс, что Келли просто застрелит шустрого Лунного Брата, но больше шансов на то, что оправдается поверье: сына Ира нельзя не только убить – нельзя захотеть убить…

Но каковы бы ни были у будущего избранника планы переустройства мира – он, скорее всего, рассчитывал их проповедовать крестьянам и чиновникам, а не князю Маанари. Интересно: повлияет ли на его социальные расчеты такая посторонняя мелочь, как вражеское завоевание? Или сын Ира, наоборот, решит, что Маанари – как раз то, что нужно для про ведения его замыслов в жизнь? Или обратится сам в новую веру?

Маанари имел шанс добраться до вейского трона призвав себе на помощь всех недовольных Веи и объявив себя новым воплощением Иршахчана.

Маанари не имел шансов удержаться у власти, уничтожая социальный костяк Веи. Другое дело – уничтожить то, что казалось на этом костяке наростом, деформацией, гнилью. А гнилью было все: и казнокрадство чиновника, и продажность судьи, и оборотистость предпринимателя, и разрушение общины, и зло употребление вельмож, и скачущие цены на городских рынках, и нарушение государственных монополий…

Нан лишь избавил Маанари от неперспективного союзника. Завтра весь Нижний Город будет на стороне князя. Ну что ж: в истории Веи бунтовщики присоединялись то к вражеским, то к правительственным войскам: смотря по тому, кто казался сильнее.

Уже совсем стемнело. В палатку внесли светильник, сразу же запахло прогорклым паленым жиром, и вслед за ним, пригнувшись, вновь вошел князь Маанари.

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая