Только голуби летают бесплатно - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

А еще больше ей хотелось убежать и позвонить отцу. Если бы это было возможно.

– Олег Васильевич, – сказала Аня, – я правильно понимаю, что компания должна многим и очень многим?

– Да.

– И ни денег, ни активов у нее нет, потому что активы проданы компании SkyGate, а деньги от сделки попали не в Россию, а в оффшор?

Олег Васильевич кивнул.

– То есть если вместо того, чтобы сидеть здесь и угрожать, вы предъявите мне иск и обанкротите компанию, то вы окажетесь одним из сотен кредиторов, дерущихся за сомнительную честь поделить между собой обстановку вот этого кабинета, которая, хотя и роскошная, но на три миллиона не тянет?

Олег Васильевич откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

– А ты быстро соображаешь, – сказал он, – для семнадцатилетней пацанки.

– Мне девятнадцать, – гордо сказала Аня. – Вы же не можете получить эти долги законным путем? А я не могу выплатить все долги, сколько бы я ни старалась?

– Допустим.

– Вы угрожаете убить меня, если я не верну долг. Ну так меня же все равно убьют? Не за первую половину долга, так за вторую.

– Это твои проблемы.

– Нет, это ваши проблемы. Потому что если вы меня убьете, денег у вас не прибавится. Только на убийство потратитесь.

Олег Васильевич разглядывал рыбок.

– Если вы не могли получить эти деньги два года, значит, ваш долг не так уж дорого стоит, – сказала Анна, – Предлагаю так: я возьму эти документы, и если они не врут, то в течение недели вы получите миллион. Договорились?

Олег Васильевич думал не более двадцати секунд.

– Договорились, – сказал он.

Он был уже около аквариума, когда Аня внезапно сказала:

– А у отца были безнадежные долги?

– А?

– Вы говорите, что убивают только за безнадежные долги. Так были ли люди, которые уже отчаялись получить от отца деньги?

– Аэропорт «Международный». Эдик Каменецкий. Он судился за долги. И проиграл.

Оставшись одна, Аня задумчиво прошлась по кабинету. Если бы в раю были кабинеты, то этот бы принадлежал не меньше чем Святому Петру.

Из кабинета вели три двери одна в приемную, а вторая – в переговорную комнату, тихую и безликую, с овальным стеклянным столом и светящимся потолком; за третьей дверью Аня ожидала найти туалет, но там был не туалет. Там был спортивный зал, с тренажерами, зеркалами и большим кожаным диваном. Диван, видимо, тоже числился как тренажер.

Ванная была дальше. Душевая кабина с электронными табло и водонепроницаемым телефоном походила на капсулу «Шаттла».

Аня вернулась в кабинет. Она отражалась в паркете, аквариуме и бронированных окнах. Худенькая, беленькая и в рваных джинсах. Зачем она перекрасилась в блондинку? Это Лиза, с которой отец был в «Ритце» три года назад, была блондинкой. А у вчерашней Марии были немыслимо короткие волосы и искусно растрепанная челка. Темно-коричневая, чуть посветлее, чем волосы самой Ани еще месяц назад.

Аня села в отцовское кресло. Оно располагалось на возвышении, и Аня поняла, почему человек, стоявший по другую сторону стола, казался ниже человека, который сидел.

Некоторое время Аня изучала бумаги в ящиках, а потом подняла телефонную трубку и нажала на кнопку с надписью «Вика».

Секретарша вошла, улыбаясь дежурной улыбкой. Сейчас, когда мужчин не было, секретарша не так колыхала бедрами.

– У вас есть комбинация от сейфа? – спросила Аня.

– Нет. Во всей компании ее знал только Семен Аркадьевич.

Ане почему-то было страшно в этом кабинете. Каждую секунду казалось, что вот сейчас отворится дверь и войдет ее отец. Такой же бледный и холодный, как вчера.

Аня взглянула на часы.

– Мою машину ко входу, – сказала Аня, – и перенесите совет директоров на четыре тридцать. Где мои охранники?

– В столовой, – сказала секретарша, – обедают.

– Я выйду через переговорную. Не предупреждайте их, что я уехала.

Дверь отцовского «Мерседеса» была тяжелой, как люк бронетранспортера, и Бах из новых колонок звучал, как в консерватории. Было странно ехать и думать, что если бы отец не затеял менять аудиосистему, он был бы жив.

Было странно ехать в аэропорт всего через сутки после прилета.

По дороге Аня заехала в магазин. Ей надо было купить черные брюки и черный свитер, и тут выяснилась новая трудность. Во-первых, в магазине не принимали ее «Визу». Во-вторых, Аня вспомнила, что у нее на карточке довольно мало денег, а деньги из сейфа на даче она взять даже как-то не подумала.

Приемная генерального директора аэропорта «Международный» была сделана по последнему писку моды времен Московской Олимпиады. За длинной конторкой трудились сразу четыре секретарши. Дверь кабинета была отделана светлым деревом.

– Вы к кому? – спросила одна из секретарш.

– К Каменецкому.

– Вам назначено?

– Скажите, что приехал генеральный директор компании «Авиарусь».

Секретарша очень внимательно оглядела Аню, потом поднялась из-за конторки и скрылась в двери кабинета. Она вернулась через минуту.

– Прошу, – сказала она.

Эдуард Каменецкий сидел в кабинете за длинным столом черного дерева. Каменецкому было лет шестьдесят, он был большой и удобный, и напоминал надувного мишку с седой шерсткой на голове и внимательными серыми глазами. Завидев Аню, он поспешно полез ей навстречу, запутался в ножках руководящего кресла и чуть не упал.

– Анна Семеновна Собинова, – сказала Аня.

Каменецкий открыл рот и закрыл его.

– Понятно, – сказал Каменецкий. – Мои соболезнования… А… э… кто вас назначил гендиректором?

– Я – владелец контрольного пакета, – ответила Аня.

Каменецкий нерешительно хлопал глазами.

– И что же вас привело ко мне?

– У моего отца было много кредиторов, но только вы судились с ним. Вы проиграли и были очень недовольны. А вчера его убили.

Каменецкий помолчал. Аня смотрела на его седые волосы и широкое лицо, источенное морщинами, как старый комод – жуком-древоточцем, и думала, что ее отец уже никогда не поседеет. И у него никогда не будет столько морщин.

– Анечка, у вас… какой-то странный акцент. Вы…

– Последние годы я провела в Англии, – сказала Аня, – и я получила master of arts по экономике. Так что я знаю, кто такие кредиторы и что такое арбитраж.

– А, – сказал Каменецкий, – да, master of arts – это серьезно. Хотите чаю?

Чай был заварен и принесен хорошенькой секретаршей, и к чаю явились русские шоколадные конфеты и восхитительный зефир.

– Да, так насчет арбитража, – сказал Каменецкий, – я действительно судился с вашим отцом и действительно имел к нему претензии. Понимаете, он поссорился со своим аэропортом и попросился летать из нашего. Так как за Собиновым водится эта привычка – не платить, мы составили договор. В договоре было сказано, что Собинов рассчитывается с нами ежемесячно, а если он этого не делает, то мы можем забрать у него самолеты. Четыре Ту-154 и один Ил-96. «Ил» тянул на десятку, а «тушки» были старенькие, два-три миллиона долларов каждая. Это вполне перекрывало стоимость обслуживания «Авиаруси». Я подписал договор. Он не рассчитался.

– Но вы забрали самолеты?

– Видите ли, Анечка, с точки зрения авиакомпании, самолет – это то, что летает и перевозит груз. Или пассажиров. А с точки зрения юристов, самолет – это то, на чем имеется бортовой номер, номер двигателя, ну и еще парочка цифр. Собинов взял отданные в залог самолеты и содрал с них все, что можно. Все запчасти. От двигателей до стоек шасси. То, что осталось, он поставил к стеночке и сказал: «Забирайте». По моим прикидкам, только ремонт «Ила» обошелся бы нам в восемь миллионов долларов. Я обратился в суд и проиграл. В договоре указан борт номер такой-то? Да. Борт номер такой-то вам отдают? Да. Чего вы еще хотите? Формальный суд я проиграл, неформально мне обращаться… не хотелось. Знаете, тягаться с человеком, за которым стоит Стас, себе дороже. Так что Собинов полетал из нашего аэропорта полгодика даром, а на съэкономленные деньги купил себе, говорят, яхту.

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая