Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 5

• Предыдущая
• 5/28
• Следующая

Этим-то своим шестнадцатикамерным зрением я вижу, как один из помощничков Горбуна приносит паяльник и удлинитель.

— Ну что, детка, — ласково спрашивает Горбун, — Князь тебя послал по мою душу или за чемоданчиком?

— Да ничего такого не было, — говорит бес, — а просто один человек попросил меня принести этих бумажек, я поглядел, где их можно достать, и принес.

— Какой-такой человек?

Бес глупо хихикает и изрекает, падла:

— Да вон он, в твоем кармане, — и кивает на мою черепашью физиономию.

— А парень-то уже того, тронулся, — комментирует амбал.

— И думать нечего, — заявляет Горбун, — это работа Князя. — Вечно у него такие придурки в банде. Обиделся, значит, на меня за Полесск. Ладно. Я ему такой Полесск устрою. Я его урою. Я его…

И Горбун в кратком, но исчерпывающем выступлении разъясняет любопытным слушателям, что именно он сделает с Князем. Некоторые его обещания явно не правдоподобны с физиологической точки зрения.

— Бывайте, ребятки, — говорит Горбун и делает ручкой.

— А этого?

Горбун проводит рукой у себя под подбородком.

— В Москву! — кричит Горбун, как три чеховских сестры. — Мне нужен Князь, а не его «шестерка». Слышь, Лось? Кончишь с этим — и в Москву.

Дверь за Горбуном захлопывается.

Лось — то есть амбал — переводит свой «люгер» на автоматический огонь и начинает стрелять. «Люгер» без глушака. Шум стоит обалденный. Отработанные гильзы сыплются на пол, как пшеница из элеватора. Я (то есть бес) становлюсь похожим на дуршлаг. Это очень неприятно, когда тебя расстреливают на твоих же глазах. Если этот бес просто прикинулся мной, это его дело. Но если это и вправду мое тело, то моя душа просто на глазах лишается жилплощади.

Лось опустошает магазин и перестает стрелять.

Бес стоит у стенки и кротко моргает. Из него хлещет, как из простреленного нефтепровода. Затем он встряхивается, шепчет чего-то и стоит целый и невредимый.

— Е… — говорит Лось, — и пуля его не берет! Ну ладно, я пока раздумал стрелять.

Бес берет своей правой рукой левую руку, и левая вдруг отнимается от плеча. У беса, впрочем, тут же отрастает новая, а левая рука превращается в обломок водопроводной трубы.

— Мама! — говорит Лось, от изумления забыв более ядреные выражения. И тут же экс-конечность обрушивается ему на голову. Лось вырубается.

Любитель стирки и глажения бросается к дверям. Правая рука беса растет с непостижимой скоростью, обгоняя бегущего бандита. Пальцы беса смыкаются на его макушке в тот момент, когда он уже возится с дверью, удлиняются, чтобы было удобней держать, и — бац — голова бандита с приличным даже для СУ-27 ускорением сталкивается с дверной фанерой. Обе пришедшие в столкновение стороны несут тяжелые и невосполнимые потери. Дверь раскалывается. Бандит падает затылком о пол. Он вот-вот отдаст душу… гм, я теперь сомневаюсь, что он отдаст душу Богу.

Бес шепчет заклинание, и я опять превращаюсь в человека.

— Ну что, пошли, — говорит Асмодей.

— Где мои ребята?

— Померли, — разъясняет бес, — ты один живой остался.

Я нагибаюсь над поверженным Лосем и вынимаю из его руки «люгер». «Люгер» слишком легок — видно, Лось расстрелял всю обойму. Я шарю в кармане Лося, нахожу запасную обойму и вставляю ее. Лось открывает глаза и, видимо, начинает приходить в себя. Ему, наверное, кажется, что у него в глазах двоится, потому что перед ним стоят два совершенно одинаковых Шарифа Ходжаева. Лось чего-то шепчет.

— Сдача за ребят, — говорю я и спускаю курок. На лбу Лося расцветает красный первомайский пион. Я поворачиваюсь и стреляю в затылок второму боевику — мертв он там или не мертв, а выстрелом покойника не испортишь.

— Вот теперь пошли, — говорю я бесу. Бес довольно улыбается. Его сегодняшнее появление пополнило топливные запасы ада по крайней мере пятью грешниками. А до полуночи еще далеко.

Мы выбегаем на крыльцо. Нашей тачки нигде нет — видимо, «шестерки» Горбуна уже устроили ей ремонт с пристрастием. В пяти метрах от меня стройный юноша в камуфляже любовно моет серебристый бок шестисотого «мерседеса». Юноша улыбается несколько ошеломленно, но тут моя пятка въезжает поперек его улыбки. Юноша влетает задом в урну для мусора, установленную у крыльца лет десять назад и с тех пор не опорожненную. Он все так же ошеломленно улыбается, однако теперь в его улыбке не хватает двух зубов.

— Рвем когти, — командую я, зашвыривая Асмодея на переднее сиденье и сам плюхаясь за руль.

«Мерседес» срывается с места, поддав бампером ведро с водой, из которого омывал его юноша.

Вслед за нами на крыльцо гостиницы выскакивают подручные Горбуна и начинают деловито палить вслед удаляющемуся «мерсу». Шум стоит изрядный. Свинца вокруг выпадает больше, чем над предприятиями «Дальполиметалла». Когда выясняется, что проку от этого немного, бандиты запрыгивают в синий «джип чероки» и ломят вслед.

Наша тачка подпрыгивает на поворотах, как воробей перед воробьихой, и желтые фары «чероки» лыбятся на меня из зеркала заднего вида. Мы, кажется, отрываемся…

— Нам направо, — вдруг говорит бес.

— Куда направо! Там тупик!

— Там не тупик. Там дом Горбуна. Там книга.

Я вдруг понимаю, зачем он меня вытаскивал из ванны и что ему нужно. Ему нужна книжка с заклинаниями, которая осталась у Горбуна и без которой он не может вернуться в родные пенаты. Ему нужен я, чтобы прочитать заклинания. Без этих двух ингредиентов бедный бес обречен скитаться в нашем мире до конца вечности, который вряд ли наступит в обозримый исторический период.

Я — ценный кадр. Я незаменим. Впервые в жизни.

Мы наконец вылетаем на шоссе, под носом у важного белобокого автобуса, который испускает негодующий вопль, и я гляжу на приборный щиток и начинаю ругаться. — Что такое? — встревоженно спрашивает бес.

— У нас кончается бензин.

— А что такое бензин?

— Та штука, которую подают в мотор, чтобы он работал, — пояснил я.

Асмодей с интересом воззрился перед собой.

— Ты хочешь сказать, что бензин — это та водичка, которая поступает в стальную банку, а оттуда — в четыре колбы, которые ходят вверх и вниз?

— Ты что, видишь сквозь капот?

— А как же?

— В общем, ты прав.

Бес задумался. — А в машинах преследователей — тоже бензин? — поинтересовался он.

— Да!!!

— А что, если я перелью бензин из их баков в наш — это нам как-то поможет?

— Мужик, — с чувством произнес я, — это было бы в кайф!

И тут же указатель бензина пошел вправо.

— Стой, — заорал я, когда стрелка подошла к отметке сорока литров, — стой, перельешь!

— Но я взял бензин только у одной машины, — запротестовал бес, — а что делать с остальными?

— Вылей его на дорогу, — говорю я, — или нет, погоди!

Я радостно щерюсь.

— Слушай, Асмодей, — говорю я бесу (да ну его с его иудейским именем), — ты видишь, как устроен двигатель? Ты видишь, что после того, как в цилиндр впрыснут бензин, сверху подается искра, от которой загораются бензиновые пары?

— Ну да.

— А теперь сделай так, чтобы на автомобилях преследователей эта искра была подана не на цилиндр, а в бензобак…

Я не договорил. Руль вышибло у меня из рук. Я взмыл в небо задницей кверху и увидел далеко под собой разлетающийся в разные стороны «мерседес». А сам бес стоял среди всего этого бедлама как ни в чем не бывало и оглядывался с видом шестилетней девицы, разбившей любимую чашку дедушки. Ему-то было нипочем! Подумаешь, взорванный бензобак! Если подумать, так у них там в аду именно такой климат. Он, можно сказать, грелся на солнышке и чувствовал себя как дома.

Тут траектория моего полета изменилась, я пошел на снижение, спланировал головой в кусты и вырубился.

Проклятый двоечник пустил искру в бензобак. Но, естественно, перепутал. Он пустил ее в наш бензобак.

Через двадцать минут я и Асмодей въехали в широкий двор виллы Горбуна. Меня выволокли из джипа, где я сидел, зажатый, как котлета в гамбургере, провели в дом и дали изрядного леща. Я пролетел короткое расстояние по воздуху и с шумом обрушился к двум маленьким ножкам, одетым в кроссовки «адидас» тридцать восьмого размера. Я трепыхался довольно вяло, как таракан, у которого отрезали голову. Потом я попробовал было приподняться, но тут одна из кроссовок не по размеру больно врезала мне по шее, я ойкнул и уставился глазами вверх. Надо мной, как Останкинская телебашня над муравьем, высился Горбун. В руках он держал злополучную колдовскую книжку.

• Предыдущая
• 5/28
• Следующая