Знахарь - Александрова Марина - Страница 3
- Предыдущая
- 3/3
III
жизнь царского двора понемногу начала терять прежний блеск. Последние годы своего правления царь проводил вдали от Петербурга — во дворце в Гатчине или в Крыму. Зимний дворец, где раньше была сосредоточена придворная жизнь, опустел. Когда наступило время Николая II, практически прекратились официальные приемы. Царь любой ценой старался не приглашать к себе министров и советников, предпочитая получать их доклады письменно. Все реже появлялись при дворе уважаемые и выдающиеся личности. Непонятно было, живы ли они вообще. Ни царь, ни царица не проявляли к ним интереса. Не хватало также новых молодых государственных мужей и дипломатов. Царь не умел, да и не хотел привлекать новых, достойных людей. Целеустремленным политикам не хватало просто стимула для крупных политических баталий между интригующими дипломатами, которые когда-то держали всю Россию в напряжении. Они самоустранились, оставляя поле борьбы карьеристам мелкого пошиба. Так и ближайшие родственники царственной четы — дядья и тетки, кузены и кузины — исчезали с горизонта один за другим. Из года в год сокращалось число приборов на столе, за которым во время официальных приемов собиралась вся семья. И теперь семья, как правило, собиралась лишь на траурных богослужениях, когда кто-то из князей умирал или становился жертвой покушения. Представители древних родов также все реже бывали гостями в Царском Селе. Часть из них самоустранилась, остальных царь мягко устранил сам. Холодные и лживые спутники императора — министры, полководцы, высшие церковные иерархи — были ненавистны царю. Они приводили его в отчаяние своими вечными докладами, и царь был счастлив, когда ему удавалось отделаться от них. Филипп был сам свидетелем того, как курьеры и адъютанты часами ожидали в приемной, потому что царя в данный момент не интересовали важные события, происходящие где-то в мире. Экзотические привратники в белых тюрбанах целыми днями скучали и зевали у дверей, которые теперь редко открывались для гостей. Царица ненавидела, боялась и не терпела своих придворных дам, этих княгинь и графинь, молодых и старых. По ее мнению, они были «плохими, лживыми, готовыми в любой момент предать, начать интригу, распустить слухи». Мужчины, по ее мнению, были куда благороднее и не такие лживые лицемеры. Филипп, теперь уже зная, что Николай и Александра опасались любого постороннего человека, был благодарен Распутину, который без труда сумел убедить сиятельных особ в крайней преданности молодого знахаря. И первой поверила ему царица. Она же и поддержала Вырубову, когда та решила познакомить Филиппа с принцессами. С тех пор Филипп грезил мечтой увидеться с Татьяной. Та, первая встреча была так неожиданна и скоротечна, что у него не было в тот момент ни одной мысли в голове. Он просто смотрел на нее и не мог понять причину своего смутного беспокойства. * * * — …Вы составите мне компанию, мой молодой друг? — вдруг донесся до него голос Анны. — А? Что? Простите, я задумался, — рассеяно ответил Филипп. Нилов, внимательно следивший за ним, неприятно рассмеялся, но не произнес ни слова вслух. — Я предлагаю вам встретить великих княжон с прогулки, — очаровательно улыбаясь, повторила Вырубова. Филипп и сам не заметил, как встал и предложил руку Анне. — Да, конечно. Они вышли из дома и под строгим надзором охранников и в сопровождении конвоя солдат, пошли к воротам. — Вы странный человек, Филипп. У вас была бы выдающаяся судьба, так как личность вы, несомненно, сильная. Но оказавшись в тени Распутина и затерявшись в круговерти непростых событий вы стали совершенно незаметны. Вам не жаль себя? — спросила Вырубова. Он понял, что она имела в виду его чувства, испытываемые к молодой княжне. — Вы умная женщина, Анна, я восхищен вашей проницательностью, но, поверьте, я готов стать даже неодушевленным предметом, лишь бы быть рядом, — нисколько не смущаясь, ответил Филипп. — Вы влюблены? — осторожно спросила она. — Думаю, вам не понравится описание, которым я определяю свое состояние, — он внимательно посмотрел ей в глаза и, убедившись, что этой женщине можно доверять, добавил: — Это жалость. Тут показалась карета и Анна помахала рукой выглядывающей Татьяне. При виде молодого человека щеки княжны стали пунцовыми, а из кареты послышался дружный девичий смех. Словно из-под земли, появилась еще дюжина охранников, которые встретили девушек и проводили их в дом. Филипп же, наскоро попрощавшись с Вырубовой, медленно побрел в гостевой отсек. Утром он уже садился в машину к Боткину, когда к нему подошла Анна Вырубова и незаметно передала маленький листок бумаги. Филипп дрожащими руками спрятал его в перчатке, и машина тронулась. * * * Когда белые вплотную подошли к Екатеринбургу, в городе начались повальные аресты. Забирали всех, кто мог оказать хотя бы потенциальную помощь белогвардейцам. Положение стало невыносимым. То там, то здесь почти каждую ночь раздавалась стрельба. В числе опальных у новой власти оказалось много прежних друзей и знакомых Одинцова. Да и на него самого поглядывали косо, но у него в душе горел свой огонь, испепелявший все чувства. Поэтому, видимо, его и не тронули — остановила некая мощная сила, исходившая от него. Не было в нем ни боязни, ни страха, а жила надежда, что сумеет он что-то сделать для княжон и всей царской семьи. Не подавал о себе вестей и Емельян Сваров, исчезнувший вместе с маленьким Георгием, и сейчас это Филиппа даже радовало: он мог целиком посвятить себя одному. * * * В записке Татьяны было несколько строк из Максимилиана Волошина. Прочтя их, Филипп понял, что он как человек представляет собой со стороны. «Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, Тому, кто жив, но брошен в темный склеп, Кому земля — священный край изгнанья, Кто видит сны и помнит имена, — Тому в любви не радость встреч дана, А темные восторги расставанья!» «Значит, ей видно мое состояние? Какую маску я бы ни надел, ей все же удалось меня разгадать. А ведь мы виделись всего два раза, и те два раза — лишь мимолетно. Ах, как эта девушка похожа на Диану. Они даже думают обо мне одинаково!» Филипп чувствовал, что на него надвигается с неизбежностью какая-то катастрофа. С каждым днем это чувство усиливалось, и он стал физически ощущать угрозу своей жизни. Но не боялся. * * * Летняя ночь 18 июля была душной. Резкий запах травы и цветов, казалось, наполнил комнату до краев. Филипп не спал. Смятые, немного влажные простыни противно липли к телу. Он ворочался на постели, словно больной, и никак не мог уснуть. День выдался тяжелый. Санитарный поезд совершил сегодня гигантскую работу. Сотни больных и раненых за день прошли через руки врачей и медсестер. Боткин на предложение Филиппа отдохнуть после работы в парке, отказался и вернулся в дом к царствующим особам. Семья императора находилась в Ипатьевском Доме. Во избежание угрозы для их жизни, якобы усилившейся из-за близости фронта, никого, кроме обслуживающего персонала, многократно проверенного, сюда не допускали. Что происходило в доме, никто не знал, а если и знал, то молчал, так как говорить об этом было категорически запрещено. По поведению и настроению приближенных Филипп мог составить собственное мнение, и он не ошибался. Дом, где сейчас жил Филипп, находился недалеко от ставшего в последнее время известным всему городу Ипатьевского особняка. Ближе к часу на улице послышался шум мотора. Филипп наскоро оделся и вышел из дома. Душа была полна смятения и непонятного ужаса. Приближаться к временному пристанищу Романовых он не стал. Взобравшись на пригорок, он с каким-то отрешенным видом наблюдал за происходившим во дворе. Залаяли собаки, автомобиль сильно шумел. «Что там происходит? Почему такой шум среди ночи?» — недоумевал он. Спешно одевшись, он направился туда, уже уверенный, что грядет неизбежное. Так же точно он знал, что уже ничем не сможет помочь, но все равно продолжал идти вперед. Не идти, а бежать, и казалось, никакая сила не сможет остановить его. «Только смерть! Только смерть остановит меня и помешает сделать то, что я должен был сделать еще тогда, когда я отдал свою Диану. Я не хочу больше переживать этот ужас, это одиночество потери. Я не вынесу!» — крупные капли холодного пота скатывались по лицу и слепили глаза. Голова горела, руки дрожали. Вот уже видны ворота, вот и солдаты охраны, пока еще не заметившие Филиппа. Они были очень взволнованны, нервно переговаривались и курили. Вышел Кабанов. Филипп часто видел его у дома Романовых. Он что-то резко сказал охранникам и те, побросав окурки и не глядя друг на друга, вошли в дом, закрыв ворота. Филипп стал молотить кулаками по воротам: — Откройте! Откройте! Не смейте, вы не имеете права! — потом он обернулся и крикнул в онемевшую ночь: — Люди! Люди, кто-нибудь, предотвратите этот ужас! Это грех для России! Нас накажет Бог за это! Он кричал так до тех, пор пока не услышал режущие слух гулкие выстрелы. Хотя лаяли собаки, гудел мотор, в окрестностях эхом отдались эти страшные звуки. Филипп, выбившись из сил, сполз на землю и, уткнувшись лицом в колени, завыл. По-настоящему. От безысходности, от всепоглощающего горя, от безвозвратности случившегося, от безмолвия небес в такой момент, когда в маленьком доме рушилась справедливость. Он даже не услышал, как из дома начали выходить солдаты. Ворота открыл Дмитрий Коршунов. Он заметил человека и тут же подбежал к нему. Узнав Филиппа, он изумился, но не мог позволить, чтобы его товарища заметили. Ведь его сразу же убьют. — Филипп! Филипп! Вставай, Филипп, уходи сейчас же! Если тебя заметят — убьют. Убьют и меня вместе с тобой. Ты не знаешь, что здесь произошло, понятно?! Тебя здесь не было! — он присел рядом и стал изо всех сил тормошить лекаря. — Филипп, пожалуйста! Только в благодарность за спасение моего сына, Филипп, уходи! Я не хочу, чтобы тебя убили! — шептал он ему, чуть не плача. Одинцов понимал, что подводит и Дмитрия, и самого себя. У того, что сейчас здесь произошло, не должно быть свидетелей. Его непременно убьют, если заметят. Дмитрий рискует, причем, вдвойне. У него на руках сын, которого он воспитывает один, и если с ним что-то произойдет, маленький Ярослав останется сиротой. Филипп это понимал, но не мог сдвинуться с места. Мысль, что он не выполнил своего предназначения, не давала ему сил подняться и уйти. — Дмитрий! — послышался голос Юровского. — Чего ты там возишься?! Филиппа словно подтолкнуло. Он вскочил и бросился бежать. В здании Горного института и в доме напротив зажглись огни. Он бежал на них, не замечая ничего вокруг. Его царапали ветки деревьев, рвали одежду цепкие пальцы кустарников, он спотыкался о камни и пни, но все равно продолжал бежать. Выстрелы загремели ему вслед. Он чувствовал, как кровь течет по телу, но не обращал на это внимания. Перед мысленным взором маячили лица Дианы и Татьяны. Они обе ласково улыбались и протягивали руки ему навстречу. «Ты свободен! Ты наконец свободен! Ты мой! Ты мой!» — он путал их голоса, их образы, их руки, но бежал и бежал к ним. Солдаты, испугавшись случайных свидетелей, пару раз выстрелили без разбора в темную, непроглядную ночь. Две пули, две жизни, две случайности… Дмитрий Коршунов был не самым примечательным человеком, и имя его не увековечено в истории России. Может быть, это и правильно. Но он не заслуживал участи случайного свидетеля этих событий. Он волею рока стал одним из тех, кто совершил его. Филипп вдруг осознал, что Дмитрия больше нет, так как услышал его смех позади себя, и страшной болью в руке отозвались все его страдания и беды. Кровь обагрила белую сорочку на груди и огромным пятном расползалась по телу. Он не чувствовал боли, наоборот, ему казалось, что из тела вместе с кровью выходят страдания и мучения последних дней, облегчая его душу. Он становился легче, легче становилось и на душе, и он уже парил над землей. Он посмотрел на руку. Алый огонь, словно молодая кровь, бешено полыхал в камне перстня. Чудовищная боль корежила тело, но он продолжал бежать. Очнулся он, когда ноги уже сводило судорогой. Посмотрев вниз, он увидел, что полностью погрузился в прохладные воды реки. Устремив взор в светлеющий горизонт, пошел дальше… Эпилог Из центра пришел приказ снять охрану с дома особого назначения и под страхом смерти забыть обо всем, что здесь произошло. Дмитрия Коршунова, одного из солдат охраны, совершенно незаметного человека, решили похоронить быстро и незаметно. Через неделю, когда поутихли страсти по поводу расстрела императорской семьи, далеко от Екатеринбурга к берегу Нижней Пышмы прибило обезображенный труп молодого мужчины. — Свят! Свят! Пречистая дева Мария! — возвел к небу дрожащие руки старик, живший отшельником, и стал неистово молиться, призывая Бога принять душу усопшего. Емельян, прищурив ослабевшие глаза, выбирал место на берегу, где мог бы похоронить бедного утопленника. — Э-эх! — крякнул он и, скрывая отвращение к бренным останкам, издававшим зловоние, перевернул труп. Кольцо он увидел сразу. И когда до него дошло, кто перед ним, Емельян мешком осел на землю и застыл. Не замечая ни запаха, ни мух, слетевшихся в огромном количестве, и даже времени, он тяжело вздыхал и предавался воспоминаниям, которые и вызывали из его впалой груди эти вздохи. — Эх! Сынок, сынок! Ну как же так? А? — он плакал, гладя шершавой рукой голову Филиппа. Несчастливая судьба постигла всю семью Плетневых. Убили сначала Ивана Ивановича. А в тот памятный, черный для России год Стаса повесили большевики. Вера Степановна, решившаяся было бежать за границу, была застрелена и похоронена в общей могиле. Емельян думал о них, и печаль омрачала его сердце. Он корил себя за то, что остался в живых, но в то же время ему надо было думать о маленьком Георгии, единственном живом человечке, к которому Емельян испытывал огромное чувство любви и нежности. И которому он когда-нибудь отдаст это колечко. Единственное доказательство существования в прошлом семьи Георгия. «Это наш семейный амулет. Переходит он от отца к сыну или просто по мужской линии. Удачу он несет или позор. Надо правильно жить, чтобы люди тебя уважали, вот тогда и благоденствием тебя Господь не оставит», — вспоминал Емельян слова Филиппа. — Не далась, видимо, тебе жизнь, как ни старался. Оно и понятно, — старик по-своему пытался оправдать смерть Филиппа. Ведь не бывает в жизни очень правильных решений и ходов. * * * Похоронив Филиппа, Емельян долго стоял над могилой, опершись о черенок лопаты. Глаза его смотрели вдаль, он улыбался, покачивал головой, вспоминая события недавних, а как будто давно прошедших дней, а потом взгляд его возвращался на этот маленький холмик, и он опять тяжко вздыхал, закуривал новую цигарку и глаза его грустнели. На крыльце показался малыш. Утирая глаза пухлыми кулачками, он заулыбался, завидев Емельяна. — Де! — крикнул он протяжно. Емельян очнулся и, повернувшись к малышу, вмиг забыл все невзгоды и потери. — Иду, иду, мой родненький! — опираясь на лопату, Емельян лихо заковылял к домику. Подняв мальчонку на руки, он вошел в маленькую хижину, служившую временным пристанищем двум людям, жестоко пострадавшим в этой страшной людской буре. Георгий стал играть бородой деда, а тот, смеясь, вертел головой из стороны в сторону. Потом, пригрозив мальчонке пальцем, посадил его на лавку. — Де! — на этот раз голос мальчишки был резок и звонок, глаза блестели, а маленьким упрямым пальчиком он показывал на кольцо, завладевшее пальцем Емельяна. Малыш увидел то, что больше никто на земле не смог бы заметить, поэтому взгляд его детских глаз выражал не по-детски серьезную озадаченность. Алый сполох взметнулся по камню и погас, словно призывая хозяина забрать его. Ребенок стал капризно кричать, требуя колечко. — Вот порода! Свое сразу угадывает, — смеясь, делился своими выводами с невидимым собеседником Емельян, — ладно, ладно, не кричи. На, поиграй, но смотри — не потеряй! — он протянул мальчишке кольцо, назидательно при этом грозя пальцем и объясняя значение этой вещи маленькому обладателю дорогой семейной реликвии. Реликвии, которая сама определяет жизнь ее обладателя и строит его судьбу. В этом было назначение вещи — в ней была какая-то неизбежность, предопределенность. Емельян и раньше догадывался, что благодаря родовому амулету Филипп стал таким человеком, но, не выдержав испытаний, выпавших на его долю, поддался влиянию чужих сил. А в маленькой польской деревеньке близ Познани Катрин-Катерина Збигнева-Бородина с нескрываемой любовью смотрела на своего маленького сына. Она совершенно забыла об обещании, которое дала Филиппу, но вчера ночью увидела его во сне и вспомнила. — Когда-нибудь, милый мой Анджей, ты поедешь на родину своего настоящего отца и станешь сильным, красивым, как и он. Я сделаю все, чтобы выполнить клятву, данную твоему отцу, — она ласково поцеловала спящего сына и отправилась встречать своего мужа. А далеко в сибирском крае, у могилы Филиппа, мудрый старик поклялся, что воспитает Георгия, следующего обладателя семейной реликвии, достойным человеком, которому кольцо принесет счастье и богатство. Может, у них и получится… Оглавление Пролог Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14 Глава 15 Глава 16 Глава 17 Глава 18 Глава 19 Глава 20 Глава 21 Глава 22 Глава 23 Глава 24 Глава 25 Глава 26 Глава 27 Глава 28 Глава 29 Глава 30 Глава 31 Глава 32 Глава 33 Глава 34 Глава 35 Глава 36 Глава 37 Глава 38 Глава 39 Глава 40 Глава 41 Эпилог
- Предыдущая
- 3/3
