Ложь «новых хронологий». Как воюют с христианством А. Т. Фоменко и его единомышленники - Лаушкин Алексей Владимирович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/32
- Следующая
Николай Александрович же после таких критических выступлений заявлял, что историки и филологи ничего не могут ему возразить. Характерно, что точно так же поступают сейчас А. Т. Фоменко и его сторонники.
В выходивших позднее, уже при Советской власти, томах одной большой книги, названной Морозовым «Христос», уже и евангельские тексты представлялись как зашифрованные описания астрономических явлений. Все события, изложенные в Новом Завете, Николай Александрович истолковывал аллегорически. В качестве «истинного прототипа» Христа он называл святителя Василия Великого. (Причем имя Василий представлялось автором как искажение титула «великий царь». Этот «великий царь», с точки зрения Морозова, был прототипом основателей и других известных религий – Гаутамы Будды, Мухаммеда и др.)
И опять-таки, никакой серьезной аргументации для подобного отождествления не приводилось. Морозов поступал достаточно просто – он находил несколько весьма условных совпадений в датах и выдавал их за точные доказательства. Например, Морозов отмечал, что 1 января отмечается память святителя Василия Великого (это дата его смерти) и одновременно – 1 января – начало христианского года (на самом деле начало церковного года – 1 сентября). Следовательно, Василий Великий и Христос – одно лицо. Но ведь в реальности 1 января вспоминается не день смерти Иисуса, а Его Обрезание.
Следующий аргумент звучит настолько неправдоподобно, что приведу дословную цитату: «Иисусу перед распятием не было 50 лет, а по «Житиям святых» великий царь (то есть святитель Василий Великий – Г. Е.) умер 50 лет от роду 1 января 379 года в Кесарии, в которой и родился. Вы видите, что хронологически четьи-минейский святой великий царь почти совершенно налегает на евангельского «царя иудейского» (Морозов Н. А. Христос. М. – Л., 1927. Кн. 1. С. 125). Вряд ли кто-нибудь еще, кроме самого Морозова, увидел бы в приведенных датах «совершенное наложение» событий.
Откровенно видно, как автор пренебрегает самыми элементарными правилами научного исследования. И теперь перед нами встает один вопрос: почему? Почему автор постоянно выставляет себя на посмешище и не обращает внимание на критику специалистов?
Ответ может быть только один: мы столкнулись с проявлением не научных убеждений, а с проявлением веры, с проявлением убеждений почти религиозных. Как Морозов, так и его современные последователи иррационально уверовали в свою версию истории. А за ними последовали и многие их читатели, также воспринимающие эту теорию на веру.
Что же лежало в основе этой веры?
Морозов не был таким уж «твердокаменным атеистом», каким пытался себя показать. Он испытывал явный интерес к оккультным идеям. Христос, по его представлениям, – это маг и астролог, «великий посвященный». Само имя «Иисус Назорей» Николай Александрович расшифровывал как «магистр оккультных наук». Безотчетная тяга Морозова к оккультизму проявлялась даже в мелочах. Так, он планировал дать такой подзаголовок второму тому книги «Христос» – «Новая хронология классической и христианской древностей в связи с эволюцией оккультных наук и развитием техники».
Среди его друзей также были и оккультисты, и люди, мечтавшие о создании «новых религий». Морозов был хорошо знаком с поэтом и мистиком В. Я. Брюсовым, печатанию его книг способствовали Ф. Э. Дзержинский и А. В. Луначарский. Первый поддерживал секретные экспедиции оккультистов на север России, второй в начале XX века пытался создать «новую религию» для «нового общества». Другом Н. А. Морозова был основоположник космонавтики К. Э. Циолковский, последователь философа Н. Ф. Федорова и мистик, также переживавший настоящие видения. (Он описал их в книге «Воля Вселенной: неизвестные разумные силы».) Очень интересовался трудами Николая Александровича и явно одобрял его исследования В. Д. Бонч-Бруевич, долгое время изучавший и пропагандировавший идеи русских сектантов-хилиастов (в первую очередь хлыстов).
Следуя оккультному взгляду на реальность, Морозов в «Христе» наконец сумел «объяснить» – почему создатели священных писаний зашифровали в их текстах описания астрономических явлений. Согласно его теории, своему возникновению и развитию христианская цивилизация обязана обществу посвященных, хорошо знакомых с астрологией. Посвященные создали священные сочинения мировых религий, воспринимающиеся «профанами» как рассказ о реальных исторических событиях.
При общем взгляде Морозова на историю как на колоссальную фальсификацию священные тексты тогда представали ключом, который одни «посвященные» оставили другим «посвященным». Проинтерпретировав аллегорически и с астрономически-астрологической точки зрения библейские события, можно было понять, что вся мировая «хронология» не верна. – Так и поступил Морозов. Он решил, что Апокалипсис рассказывает об астрономических явлениях. Выяснилось, что в таком случае придется отменить всю мировую филологию. И Морозов ее отменил. А заодно и историю, источниковедение, археологию…
(Характерно, что и на Западе появляются труды, авторы которых сходным образом истолковывают религиозные тексты. Речь идет прежде всего о журналисте Г. Хэнкоке и его последователях, чьи книги переведены и на русский язык. Опираясь на теорию, предложенную историками науки Дж. ди Сантильяной и Г. фон Дехенд Г. Хэнкок интерпретировал мифологические сказания и религиозные сочинения как зашифрованные описания астрономических явлений, прежде всего связанных с прецессией равноденствий. Одновременно в его сочинениях заметен и сильный интерес к оккультным проблемам – исчезнувшим цивилизациям, обладавшим мистическими способностями, «влиянию» на землян инопланетных существ и т. д.)
Одновременно в произведениях Морозова стихийно отразилось умонастроение, разделявшееся многими интеллигентами конца XIX – начала XX века, придерживавшимися «левых взглядов». В это время огромные массы людей были одержимы ощущением принципиальной «неправильности», заключенной в самих основах бытия. Они требовали радикальной переделки мира, причем не только в плане социальном. Во многих случаях речь шла о вполне утопических требованиях «новой земли и нового неба», то есть мистического преобразования всего существующего миропорядка. (И подобный духовный настрой был достаточно массовым явлением, не ограниченным только интеллигенцией, а распространенным и среди значительного числа простых людей. Эту ситуацию замечательно проанализировал А. Эткинд в монографии «Хлыст».)
Взгляды Н. А. Морозова вполне совпадают с этим общественным желанием – уничтожить «старый мир» сокрушить все основания, на которых он существовал. Радикальный атеизм большевиков, в конце концов выродившийся в некую «псевдорелигию», всю сосредоточенную на бесконечных ритуалах, также был попыткой уничтожения духовных основ старого общества. Теория Морозова возникла из еще более глубоких побуждений. Он, видимо, подсознательно считал, что «новому человеку нового мира» понадобится и «новая история», не имеющая ничего общего с историей «старой». (В этом стремлении он не был одинок. Например, Максим Горький в 30-е годы предлагал переписать с «марксистских позиций» всю мировую литературу.)
Стремясь к «освобождению от духовных оков» и «борясь с суевериями», Морозов оказался даже более последователен, чем советские атеисты, просто голословно доказывавшие, что Христа не было. Для этого им даже приходилось скрывать некоторые исторические данные, противоречащие их концепции. (Так было с арабским текстом Иосифа Флавия, рассказывающим о Христе.)
Морозов пошел дальше и в этом плане оказался менее уязвим. Он просто объявил сфабрикованной фальшивкой любые сведения о ранней истории, в том числе и об истории христианства. Его невозможно было бы смутить открытием новых текстов, ибо они точно так же были бы объявлены фальшивкой.
В целом ряде случаев советская версия истории была гибридом, в котором сочетались традиционные представления о прошлом и марксистские идеи. Марксизм, за некоторыми исключениями (в первую очередь как раз касающимися евангельской истории), предлагал историкам скорее особый, директивный способ интерпретации фактов. Факты же, извлекавшиеся из исторических источников, оставались теми же и у «буржуазных ученых», и у самых ортодоксальных марксистов. Оставалась возможность и для спора, и для диалога. Морозов же подверг сомнению саму возможность получения достоверных фактов из исторических источников. Для него главной и первичной была теория, а не факты. Традиционной схеме научного исследования (концепция корректируется, если факты ее опровергают) он предложил альтернативу – отрицаются факты, если они не соответствуют концепции.
- Предыдущая
- 5/32
- Следующая
