Принц Терний - Лоуренс Марк - Страница 12

Я оглянулся на руины. Рухнувшие стены, почерневшие деревянные остовы, над которыми крыши в прежние времена защищали жителей от ненастья.

— Много сил уйдет на то, чтобы отстроить здесь все заново, — произнес я, — потребуется много дерева и гвоздей. — Глотнул пива. — Занятно, именно гвозди скрепляют строения, но они же наилучшим образом подходят для расчленения человеческого тела на составляющие. — Я пристально взглянул в крысячьи глаза сэра Рентона, темные глаза-бусинки. — Пытка не доставляет мне удовольствия, сэр Рентон, хотя в ней я хорош. Конечно, не лучший в мире, но все же. Самые лучшие палачи получаются из трусов. Они знают, что такое страх и как на нем сыграть. А вот из героев выходят посредственные палачи. Они не понимают обычных смертных. У них все перепутано в голове, они думают только о том, как бы оскорбить твою честь. Трусу наплевать на честь, он привяжет тебя к стулу и разведет под ним тлеющий огонек. Я не трус и не герой, просто умею пытать.

На этот раз у Рентона хватило здравого смысла побледнеть. Он протянул грязную руку к отцу Гомсту:

— Отец, я лишь служил своему господину.

— Отец Гомст помолится за твою душу, — заверил я, — и отпустит мне грехи, когда я освобожу ее от бренного тела.

Макин скривил мясистые губы:

— Принц, вы как-то рассуждали о том, что прервете порочный круг мести. Можете начать прямо сейчас. Отпустите сэра Рентона.

Райк посмотрел на него, как на сумасшедшего. Толстяк Барлоу осторожно хихикнул.

— Да, говорил, Макин, — произнес я в ответ. — Разорву круг. — Достал меч и положил на колени. — А ты знаешь, как разорвать круг мести? — спросил я.

— Любовью, — высказался Гомсти.

Все вокруг притихли, прислушиваясь.

— Разорвать круг означает убить всех ублюдков, досаждавших тебе, — пояснил я. — Всех до единого. Убить их. Убить их матерей, братьев, детей и даже собак. — Провел пальцем по лезвию меча и подождал, пока из пореза не вытечет темно-красная капля крови. — Люди думают, что я ненавижу графа, на самом деле я — большой поклонник его методов. У него лишь два недостатка. Во-первых, он заходит недостаточно далеко. Во-вторых, он — не я. Однако граф все же преподал мне несколько бесценных уроков, поэтому, когда мы встретимся, обязательно поблагодарю его, предав быстрой смерти.

Тут отец Гомсти затянул:

— Граф Ренар плохо поступил с вами, принц Йорг. Простите его, но не благодарите. Он будет гореть в аду за свои злодеяния. Его бессмертной душе предстоит вечно корчиться в муках.

Пришлось громко рассмеяться.

— Вот уж эти священники, не правда ли? Начинают с любви, затем вещают о прощении, а заканчивают вечностью в огне. С огнем у нас полный порядок, сэр Рентон, а про вашу бессмертную душу я еще не решил. Даю на размышления день, может, два. Самое большее — три. Я не самый терпеливый человек на земле, поэтому закончим, как только вы мне расскажете то, что я желаю узнать.

Я поднялся со ступеней, подошел и, наклонившись, погладил сэра Рентона по голове. У него были связаны руки, а кусаться бесполезно, ведь на моих руках латные рукавицы.

— Я поклялся графу Ренару, — упрямо произнес он, пытаясь отклониться и поворачивая голову так, чтобы видеть старого Гомста. — Скажите ему, отец, я поклялся перед Богом. Если нарушу клятву, буду гореть в аду.

Гомст подошел и положил руку ему на плечо:

— Принц Йорг, этот рыцарь принес священную клятву. Существует всего несколько священных обетов выше того, который приносит рыцарь своему сюзерену. Вам не следует настаивать на нарушении данного обета, также никто не должен угрожать расправой над плотью, подталкивая к предательству и тем самым отправляя душу в адский огонь.

— В таком случае, сэр Рентон, вам предстоит подвергнуть испытанию свою преданность, — заметил я. — Расскажу свою историю; когда закончу, посмотрим, захотите ли вы раскрыть планы графа. — Я устроился на ступеньке рядом и глотнул пива. — Когда я однажды выбрал этот путь, мне было, ох, всего-то десять. Увидел, как люди графа убили моего брата Уильяма и выпотрошили мать. Тогда понял, что все, чему меня учили, было неправильным. Как результат — связался с дурной компанией, верно, Райки?

Райк издал свой коронный смешок «кхе-кхе-кхе». По его разумению, это заменяло хохот. Хотя весельем в нем и не пахло.

— Тогда же пристрастился к пыткам. Вопрошая себя, должен ли я стать воплощением зла, подумал: может, Господь возложил на меня работу дьявола?

Я расслышал, как Гомст забормотал молитву, а может, и проклятие. Это была правда. Долго я искал во всем происходящем послание, пытаясь понять свое предназначение.

Я опустил руку на плечо Рентона. Он так и сидел: моя рука на левом плече и рука Гомста — на правом. Словно между дьяволом и ангелом из старинных свитков, нашептывающими в уши.

— Мы захватили епископа Мурильо у Джедмайр Хилл, — продолжал я. — Уверен, ты слышал о провале его миссии? Так вот, братья позволили мне забрать епископа себе. В то время я был у них чем-то вроде талисмана.

Нубанец поднялся и начал спускаться с холма. Я позволил ему уйти. Он — не любитель подобных откровений, ему казалось, они его оскверняют. Мне нравился нубанец, хотя я не подавал вида.

— Итак, епископ Мурильо был полон резких слов и суждений. Много чего наговорил об адском огне и осуждении на вечные муки. Мы даже некоторое время обсуждали предназначение души. Потом я вогнал ему в черепушку гвоздь. Прямо сюда. — Я вытянул руку и дотронулся до места на грязной голове Рентона. Тот отдернулся назад, как ужаленный. — Тогда епископ слегка сменил тон общения, — продолжил я свой рассказ. — Он менял его всякий раз, когда в его башке оказывался новый гвоздь. Спустя какое-то время он стал совершенно другим. Мог ли ты предположить, что человека можно изменять таким образом? Первый гвоздь навевает детские воспоминания. Следующий вызывает гнев или плач, может быть, смех. В конце осознаёшь, что мы — всего лишь игрушки, нас легко сломать, но трудно починить.

Слышал, монахини в Сент-Алстис до сих пор заботятся о епископе Мурильо. Сейчас он опять изменился. Говорят, он перенял тамошние привычки и чешет всякие непристойности. А где же душа того гордого и праведного человека, которого умыкнули из папского каравана, — право, не могу ответить.

Затем в моей руке волшебным образом появился гвоздь. Покрытый ржавчиной трехдюймовый гвоздь. Пленник обмочился. Прямо там, на ступенях. Барлоу выругался и врезал ему посильнее. Когда Рентон очухался, сразу рассказал все, что знал. Это заняло около часа. Затем мы выдали его местным для сожжения.

Было забавно наблюдать, как добропорядочные жители Норвуда пляшут вокруг жертвенного костра. Я долго смотрел на языки пламени, взмывающие над головами. В огне есть какое-то откровение, словно нечто начертано изнутри. Кое-кто утверждает, что понимает его. Только не я. Хотя было бы замечательно найти ответы на некоторые вопросы в извивающихся языках пламени. У меня были вопросы. Например, зачем жажда графской крови вывела меня на этот путь? Правда, каким-то образом мне удалось ее приглушить. Как-то смог отрешиться и внушил себе, это всего лишь еще одна жертва во имя будущего могущества.

Я потягивал пивко. Четыре года в пути. Вечно куда-то направляешься, вечно что-то предпринимаешь, но теперь, когда носки башмаков смотрели в сторону дома, создалось впечатление — все это время я был сам не свой. Как потерянный, а может, ведомый.

Попытался вспомнить, когда именно отказался от мести графу и почему. Ответа я так и не нашел, какое-то мимолетное видение руки на дверной ручке и чувство падения куда-то в бесконечность.

— Собираюсь вернуться домой, — произнес я.

Тупая боль за глазами, словно поржавевший гвоздь, глубоко вогнанный в плоть. Допил пиво, не чувствуя вкуса. Во мне проснулась лишь изначальная жажда.

Четыре года тому назад

Я последовал за Лундистом во двор.