Посланник - Александрова Марина - Страница 2
- Предыдущая
- 2/49
- Следующая
«Господи, — думала Татьяна, — когда же это кончится? Не к добру сей сон, не к добру. Надо бы за советом к Авдотье-Пичуге сходить».
А в то же время на окраине села Волуйки разгадывала свой сон Авдотья-Пичуга. Никогда ее мысли не путались так, как сегодня.
«Старею, — думала Авдотья, — вот и чудится мне всякое».
В избенку вошел ее сын Фома — здоровенный мужик лет пятидесяти, не имевший ни семьи, ни детей. Как вернулся с чужих земель, так окромя медовухи не было у него собеседника. Вот и сейчас заметила Авдотья, что сынок опять во хмелю.
— Ох, тяжко, тяжко! — запричитала Авдотья. — Отойди, окаянный! — закричала она на Фому, который хотел ее поддержать.
— Ты что, мать? Никак дурное с тобой сделалось? Как же я тебя брошу? Чудная! — Фома подхватил сухонькую старушку и отнес на топчан.
— Сядь! — приказала внезапно Авдотья сыну — она уже не чувствовала дурноты. — Сядь подле и сказывай, какой грех сотворил, ирод? Пошто обиду нанес людям, коли мне теперь за тебя перед силами небесными ответ держать велено?
— Ты что, маманя, в своем уме?! Аль повредилась им ненароком? — хмель еще бесом сидел в голове Фомы.
— Не перечь! — вдруг закричала Авдотья. — Мать уже у одра смертного, а он перечить удумал! Сказывай, говорю!
Татьяна не в первый раз подумывала о святом заговоре, творимом колдуньей Авдотьей-Пичугой. Она все надеялась, что образумится ее Антон, как она звала своего иноземного мужа Антуана. Уж который год пристрастился граф к зелью хмельному, и спасу нет от беды такой.
Даже красавица жена и малолетка сын, боготворимые Антуаном в начале его семейной жизни, отошли на второй план. Частенько задумывалась Татьяна: а стоило ли выходить замуж за него, когда к ней, богатой, молодой и рано потерявшей единственного родного человека — отца, стали свататься князья и министры? Но прошлого не воротишь, как ни мучайся от дум тяжких.
Ее горестные размышления прервал влетевший в спальню сын Никита.
— Мама! Мама, — закричал он, взбираясь на высокую кровать четы Преонских-Кюри, — а батеньку опять будочник домой под руки ведет! Гляди! — Никита тащил Татьяну с постели к окну.
Татьяна, сдерживая внезапно нахлынувшие слезы, поднялась и подошла к окну, в очередной раз наблюдая за мужем, когда-то одним из самых уважаемых людей в русской столице. Ее муж, Антуан де Кюри, был потомком древнейшего французского рода. Антуана пригласил в Россию сам царь Петр во время Великого посольства, когда набирал в странах Западной Европы специалистов для помощи во всяческих нововведениях.
Освоившись в России, Антуан приобрел доверие среди приближенных Петра и служил советником по всем вопросам, касающимся одежды, причесок и всех других новшеств, которые царь-реформатор считал нужным ввести в быт своих подданных. Русские люди в привычках, обыкновениях и даже в одежде имели много сходства с азиатами. Золотые кафтаны, дорогие шубы, меховые шапки и длинные бороды делали их очень похожими на турок и татар, разделяя их резкой чертой с европейцами.
От уничтожения этой черты зависело многое.
Антуан с радостью взялся за новое дело. Быть рядом с царем, давать тому советы и вместе нести груз радостей и печалей, постигающих великую державу, — все это для Антуана было не так важно, как быть рядом с любимой женщиной, которую он встретил на своем первом балу и сразу влюбился.
Встретились Татьяна и Антуан в Москве, в доме богатой боярыни Анастасии Быстровой, которая содействовала их союзу.
Семья Преонских — отец Кузьма Петрович и дочь Татьяна — была в Москве одной из самых уважаемых.
Кузьма Петрович в свое время состоял в должности главного тайного советника при царе Алексее Михайловиче. Он много сделал для державы, и его уважал и горячо любил царь. После смерти Алексея Михайловича положение Кузьмы Петровича осталось прежним. Он всегда был человеком серьезным и рассудительным. К нему часто обращались за советами, еще будучи недоростками, те люди, которые в дальнейшем сыграли большую роль в жизни России.
Однажды, возвращаясь с очередного учения по стрельбе, к которому Кузьма Петрович был охоч, он вместе с капитаном регулярного отряда Гордеевым и несколькими солдатами наткнулись на бесчинство, творимое двумя злодеями над бедной женщиной, которая тщетно пыталась от них избавиться.
Если бы не Кузьма Петрович с Гордеевым и полудюжиной солдат, натерпелась бы несчастная всяких подлостей от пьяных бродяг.
При виде солдат эти двое дали деру, бросив бедную женщину.
— Спасибо вам, добрые люди! Спасли от греха и смерти! — плакалась она, стоя на коленях перед Кузьмой Петровичем.
— Ну что ты, что ты заладила, — говорил Кузьма Петрович, пытаясь поднять ее с колен.
Наконец она встала и, утерев слезы, впервые улыбнулась. Улыбка осветила лицо незнакомки, и Кузьма Петрович вдруг почувствовал необычайную нежность к ней.
В тот момент Кузьма Петрович был уже немолод, но не женат. Многочисленные знакомые все пытались засватать ему одну из самых красивых и знатных московских невест. Но не лежала душа у Преонского ни к одной из них, да и дела важные никак не способствовали тихой семейной жизни.
И вот сейчас, именно в тот момент, когда взглянула незнакомка своими бездонными карими глазами на Кузьму Петровича, защемило у него сердце.
— Ну, сказывай, милая, кто ты и откуда взялась? — спросил Гордеев, когда Преонский от смущения не мог и слова вымолвить.
— Нездешняя я, осталась сиротой и приехала к дяде родному, так никак не доеду до него, — голос ее уже не дрожал.
«Молодцом держится девка и красива необычайно», — думал Кузьма Петрович, поглядывая на нее, и ему все больше хотелось стоять вот так рядом, слушать ее приятный сердцу голос и смотреть в огромные карие глаза.
— А звать-то тебя как? — не узнав своего голоса, спросил Преонский.
— Катерина. Катерина Агеева, — скромно опустив глаза, ответила красавица.
Катерина сказала адрес дяди, и Кузьма Петрович, к удивлению своих спутников, вызвался проводить ее.
— Дядя мой служит в стрельцах, — рассказывала дорогой девушка Кузьме Петровичу. — Родители мои померли, а я сюда приехала, — она испуганно оглядывалась по сторонам, кутаясь в меховую шаль.
— Значит, теперь здесь жить будешь? — спросил Преонский.
— Если Бог даст! — тяжко вздохнула Катерина.
Они, как показалось Кузьме Петровичу, слишком быстро дошли до нужного дома. Перед тем как войти в дом дяди, девушка достала из кармана колечко.
— Прими от меня, добрый человек. Хоть и имени твоего не знаю, но молиться за тебя буду святому Николаю-Угоднику! — Катерина быстро сунула Кузьме Петровичу кольцо и исчезла за калиткой.
— Стой! — закричал он, пытаясь достать колечко и путаясь в многочисленных карманах. — Стой, подожди! Ну и девка, как оборотень, была и нет! — рассуждал Преонский, стоя перед калиткой.
Он внимательно посмотрел на колечко. С виду ничего особенного. Недорогое, но сделано со вкусом. Оно казалось маловатым даже для мизинца, но Кузьма все же надел его на средний палец левой руки. Он так и не понял — то ли палец уменьшился, то ли кольцо увеличилось, а может, с головой что случилось, ежели не распознал сразу, что кольцо как раз впору оказалось.
«Да, дела!» — подумал уставший Кузьма и направился домой.
С тех пор он часто стал ходить возле дома Прокопа Агеева, чтобы полюбоваться на Катерину хотя бы издали. Сам порой не замечал, как оказывался у дверей агеевских, но зайти не смел. Сам себя корил: «Эх, старый пенек, года-то уж не те, а все туда же норовишь! К бабе под юбку».
Но возраст тут был ни при чем. Любовь нужна была Кузьме, ласка и забота женская. И вот однажды шел он, раздумывая о житье-бытье своем, а в тот момент закончилась вечерняя служба в церкви и народ спешно возвращался домой, прячась от надвигающейся грозы.
Громыхнул гром, и люд, стоявший под крышей сапожника Диванова, перекрестился, а дитя малое на руках молодки зашлось плачем на всю улицу. Решил и Кузьма непогоду переждать у Диванова. Торопиться-то особо некуда. Только стал он под навес, слышит тихий голос:
- Предыдущая
- 2/49
- Следующая
