Посланник - Александрова Марина - Страница 25
- Предыдущая
- 25/49
- Следующая
Глаша стала работать в доме Преонских с той поры, когда воротился Никита после первого своего долгого отсутствия. Влюбилась бедная девушка в хозяина своего по уши. Всю прошлую ночь проплакала, прознав, что собирается войско на юг. Она знала, что Никита на особом счету у генерала Кропотова и тот обязательно заберет Никиту с собой. Еще тогда, когда поверенный в первый раз приехал за Никитой, поняла она: уедет ее любимый, и не сможет она ничего поделать. Как только подумает, что Никита может не вернуться, сердце бедной холопки так и заходится от печали и страдания.
И теперь, когда Дуня попросила прислужить Никите, она с превеликой радостью согласилась, хотя внешне виду не подала.
— Ступай, нянюшка, ступай. Я все сделаю. Барин доволен будет, — Глаша скромно опустила глаза и вышла из светелки. Давно она задумала приворожить Никиту, но не своими колдовскими чарами, которые ей по наследству от матери достались, и уж без бабок-заговорщиц, а любовью своею и лаской. Ежели и так не выйдет — в постель его затащит и околдует его телом своим молодым и чистым. Молодая девушка все думала для мужа себя уберечь, а теперь, понимая, что Никита стал для нее мужем в сердце и навеки там останется, решила отдать невинность свою только ему.
«Может, примет меня и любить опосля станет. Ведь чистою и невинною ему отдаюсь. Господи, прости! Люблю его, да так, что сердце рвется и душа страдает».
Она тихо вошла в столовую. Никита удостоил ее лишь тяжелым взглядом, от которого у Глаши мороз по кожи пошел. Молода она была, но мужчин распознавала сразу. Женское чутье было дано. И колдовать немного умела, но лучше всего понимала, который мужчина глаз на нее положил. Оттого, видать, и не любила тех, кому в душу она западала, а влекли те, кто не замечал ее. Мать Глаши все время говорила, что к хорошему сие не приведет.
«Выходи-ка ты, дочь, замуж, пока не спортилась вовсе с даром своим да желаниями».
Не послушалась Глаша мать, когда насильно хотели отдать ее за конюшего Димитрия, сбежала из дому. Бродила, бродила по Питерской слободке, пока случайно не попала в дом Преонских.
От дождя пряталась под крышей сараев богатого дома, тут-то ее приметила добрая Дуня и приняла на работу. Никита Антонович против не был, да и не видал он Глашу вовсе. Во всем на Дуню полагался. Она и старалась его не обманывать и не подводить.
— Это тебя-то Дуня в ключницы взяла? — спросил Никита смутившуюся девушку, отпивая вино из большого кубка.
— Да, ваша светлость, — проговорила Глаша. Она была стройной, по спине ее струилась светло-пшеничная коса. Лицо озаряли голубые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами. Захмелевший Никита в первую очередь обратил внимание на стройный стан девушки. Но когда посмотрела она на него своими громадными глазами, то как лучом прожгла.
— Пошто смотришь на меня, как на врага своего? — спросил Никита, опустошая кубок. Жестом он приказал наполнить его. Она медленно подошла и, подняв графин, чуть не обронила его.
— Ну?! Я тебя спрашиваю! Что, не по норову хозяин новый для тебя? Может, ты мне о себе поведаешь? Где жила, росла и тому подобное?
Глаша никак не могла понять, чем огорчила барина, из-за чего взъелся на нее?
— Я, барин, обо всем Дуне сказывала. Поверила она слову моему и меня заверила в доброте вашей, что не станете гнать меня со двора, — она наполнила кубок и отошла в сторону.
— Ты сядь! — он ударил ладонью по стулу, стоящему рядом с ним. — Садись, красавица, поговорим, авось, и вправду убедишься в доброте моей, ежели по нраву мне придешься, — он обернулся к ней и, подняв кубок, выпил все залпом. Утерев губы рукавом, он встал.
Глаша в испуге отшатнулась Он подошел ближе и, прижав ее к стене, невольно дохнул на нее перегаром. Но даже этот запах был для Глаши желанным. Терпеть готова была все, что угодно.
— Ну, пошто ты прячешься? Да ты дрожишь вся! Неужель и вправду напугал я тебя? — он отодвинулся от нее. Взяв ее руку в свою, он нежно провел пальцами по ее подбородку. У Глаши аж дух захватило. Он смотрел на нее, но не видел. Перед глазами маячило лицо Елены. Он тряхнул головой, и наваждение исчезло.
— Ты красива и сложена добро. Отчего же не замужем до сей поры? А хочешь, мужа тебе сыщу? — он улыбался, глядя в это испуганное, несчастное и влюбленное лицо. Но ничего не понимал. Не мог понять, что будет любим он этой девушкой до конца дней своих.
— Не нужен мне никто. В сердце мужа держу и никому не позволю место его занять, — Глаша резко подняла голову и отошла от Никиты.
— Была уж замужем, что ли? — он наливал себе и ей вина.
— Нет, ваша светлость.
Он задумчиво покачал головой и подал ей кубок с вином.
— Давай выпьем, Глаша. За тебя, за то, чтоб вернулся я живым и здоровым, — он осушил кубок и выжидаючи посмотрел на нее, — хотя в обратном я и не сомневаюсь, — и подошел к ней. Глаша лишь пригубила и поставила кубок на стол.
Он обнял ее за плечи и стал нежно гладить ее. Она стояла не шелохнувшись.
— Нравлюсь я тебе? Вижу, что нравлюсь, — он стал кругами ходить вокруг Глаши. От этого у нее голова стала кружиться.
— И кого же в сердце держишь, красавица? — он стал развязывать ей платок. — Поведай мне. Уйду ведь я, и не вернусь, может статься, и тайна твоя уйдет со мною, — хоровод мыслей и чувств уносил Глашу буйным вихрем.
— Не говорите так, барин! — она, тяжело дыша, повернулась к Никите и обвила его шею своими руками.
Никита усмехнулся про себя. Не было в его жизни еще такого, когда бы женщина могла отказать ему. Он отстранил ее от себя и, глядя в глаза, произнес:
— Ближе к полуночи жду у себя! — хмеля он уже не ощущал. Только радостное чувство от желания и скорого обладания женщиной рождалось в душе его.
Глаша выскочила из столовой. Коса ее растрепалась, щеки горели, а сердце готово было выскочить из груди. Она осыпала поцелуями косу, до которой дотрагивался Никита.
«А может, дома уже Елена?» — думал с надеждой Панкрат. Около гостевых комнат постоялого двора стояли распряженные брички, телеги, доверху наполненные разной снедью. Собаки лежали у обозов.
Солнце садилось за пыльный горизонт. По единственной дороге, ведущей в Вожайск, двигалась не спеша колонна гвардейцев, и мальчишки, охваченные любопытством, бежали подле них, представляя собою нелепое сопровождение.
Никаких следов Елены Панкрат в городе не обнаружил, сколько ни расспрашивал о ней. Зато его самого разыскал Гришка, приехавший на городскую ярмарку с крестьянами из деревни, которая находилась близ монастыря.
— Что же это, придется без Елены домой возвращаться? — посетовал Панкрат.
Решил Гришка тогда сам действовать. Еще с утра он подумывал, что ежели не сыщут они Елену в Вожайске, то поехать самому к Никите Преонскому в Петербург. И вопрос Панкрата пришелся как раз к месту. И повод есть, а это главное.
— Ты, дядя Панкрат, езжай до монастыря сам, а я здеся пока останусь. А ты поезжай, вдруг Елена дома уже.
— Эх ты, шустрый какой! Как же я тебя здесь оставлю, ты говори, но и разумей! Ведь те, с кем ты приехал, вернулись уже обратно, — Панкрат седлал свою лошадку.
— Понимаешь, дядя Панкрат, мне надо остаться. Это мое дело, тебе, старому, не понять, — важно произнес Гришка и тут же испуганно на него посмотрел. Но, как ни странно, Панкрат лишь улыбнулся и, потрепав лошадь свою по холке, ответил:
— Так сразу и надо было сказывать, что хочешь остаться у тетки своей погостить, а не ходить вокруг да около! Ладно уж, Христине придумаю что-нибудь, хотя бранить меня станет! Ох!
Он развернул свою лошаденку, причитая на все лады. Гришка же быстро побежал к постоялому двору Агафьи, где остановились на часок монахи, направлявшиеся в Петербург. Один из них, Василь Бедой, знал Никиту Преонского и после недолгих уговоров пообещал Гришке доставить его прямо к тому домой.
— Я матушку его покойную отпевал. О-ох, славною была женщиной. Господу и законам его служила верою. И подаяния для церквей не жалела, — поведал отец Василь любопытному Гришке.
- Предыдущая
- 25/49
- Следующая
