Пират Её Величества - Курочкин-Креве Николай - Страница 60

• Предыдущая
• 60/130
• Следующая

— Здравствуй, огненноволосый! Сабель знала, что ты придешь. Она ждала тебя. Она на охоте сейчас, но послезавтра вернется. Что ей от тебя передать?

— Что? — Федор все ночи думал о Сабель, но вот сейчас он оказался не готов. Его врасплох застали… И он, смешавшись, сказал:

— Ну, что, что? Ну, я еще найду ее — то есть еще здесь долго пробуду. Да, скажи, что я ее тоже помню и жду встречи. А она как узнала, что я именно в это селение прибуду?

— А это наш секрет. Симарруны умеют выслеживать любую дичь. Тут чуть не самое главное — терпение. Если умеешь затаиться и ждать долго — все увидишь, что хочешь. Терпеливый угоден богам и поэтому он притягивает события, которых ждет. Только нельзя торопиться и нельзя надоедать великому Огуну с просьбами и напоминаниями.

— Что, и никак вымолить нельзя, чтобы как-то ускорить событие, прихода которого ждешь? — спросил Федор, увлекшийся интересным разговором и как-то забывший, что говорит с дикаркой, неграмотной, женщиной по полу и дитем почти по возрасту — ну, сколько ей? Лет, наверное, тринадцать-четырнадцать, самое большее пятнадцать. Да и язык, на котором она кое-как изъясняется, беден. Поймет ли? Но малышка поняла и, серьезно глядя вверх на него, огорченно сказала:

— Не совсем никак, но гораздо хуже, чем если б совсем никак. Ускорится событие, которого ждешь, только ценой большого сокращения твоей жизни. Смотря по желанию, можно такого допроситься, что вот твое желание, сегодня в полдень оно сбудется, а к закату ты умрешь. Нет, уж дожидаться своего срока лучше… Сейчас я покажу тебе дом Сабель. Когда будет нужно — это твой дом. Она так сказала…

Федор заглянул в незапертое жилище со стенами, сплетенными из тростника. Вместо замка на двери привязаны синяя и две белых ленточки. «Непременно спрошу у Сабель, что означает такое сочетание на их языке», — подумал Федор, отдал коротышке моток бечевки — ничего более в карманах не нашлось, спросил имя — ее звали Клара — и вновь присоединился к своим. Коротышка ускакала, очень довольная его скромным подарком, а моряки начали приставать: мол, о чем ты с этим дитем беседовал и зачем в их вонючую хижину полез?

Федор представлял, чем можно удовлетворить их любопытство: сказать, что есть у тебя тут давнишняя любовница, почти белая, могучая охотница, ягуара руками душит. А девочка — ее младшая сестренка, прибежала за семьдесят миль, чтобы только сообщить ему, что его ждут, и приготовить все нужное для сладкого свидания… И все. И начались бы шуточки, откровенные намеки, предложения поделиться девочкой или вообще поменять на какой-нибудь там ножик или сапоги. А этого он не хотел. Правда, есть одно «противоядие» от таких разговорчиков: напомнить, что смелая охотница голыми руками может задушить ягуара или порвать напополам живую водосвинку! И что не от его воли зависит, с кем она будет. Во всяком случае, не только от его воли…

А перед глазами стояла чистенькая хижина, с приятно пахнущими ветками, подвешенными в углах, и широким ложем, устланным мягкими шкурами — он даже не понял, каких зверей — в три слоя. И это ему, это его ждало… Ну, погоди, Сабель, уж как до тебя Доберусь — увидишь, что не зря ждала; залюблю до полусмерти!

Федор что-то делал, но невнимательно, что-то слушал, но до конца не понимал и ни минуты не помнил сказанного. Он что-то даже сам говорил — и, судя по лицам и голосам матросов и офицеров, не окончательно бессмысленное, но что — не его о том следовало бы спрашивать.

Дрейк же тем временем из новой гавани направился назад к Картахене, чье население и власти, перекрестясь, решили уже, что на сей раз дешево отделались и «Дракон», как начинали называть Дрейка уже и в официальных бумагах, а не только на базарах и у деревенских колодцев (его фамилия по-английски и слово «дракон» по-испански писались почти одинаково), от их берегов ушел, почти не нанеся урона. Две пинассы под его командованием прошли у самого входа в гавань Картахены — в ту пору крупнейшего испанского порта в Южной Америке — и…

И, не сворачивая в гавань, прошли далее на восток. Вошли в устье Маддалены — крупнейшей реки этой части Южно-Американского континента, и сутки поднимались вверх по течению. В десяти милях выше устья, на левом берегу, близ селения Барранкилья, обнаружили громадные склады. Складские бараки в несколько раз превосходили величиной самые большие здания Барранкильи.

— Это, бессомненно, государственные магазины — склады товаров, предназначенных для отправки в Испанию! — поняли англичане. Так и оказалось. Охранялись склады слабо — очевидно, испанцы полагали, что десяток миль от морского побережья — самая надежная защита от пиратов. Ну что ж, до Дрейка так оно и было. А теперь — охрану связали, замки отчасти перепилили, отчасти вырвали с корнем. И все ахнули! Оказывается, в этих кое-как сколоченных дощатых бараках с щелями до двух дюймов, закрытыми прибитыми изнутри полосками козьей шкуры, хранились предметы роскоши, экзотические дары Нового Света, предназначенные для королевского двора, для высших придворных и «просто» для аукционной продажи богатым людям. На каждом мешке, узле, ящике красовались две дощечки. На одной написано, в какой области собрано, когда и каким чиновником зачислено в счет податей. На второй — эти самые назначения: Его Католическому Величеству (алыми чернилами), Его Преосвященству архиепископу Толедскому (пурпурными чернилами), гранду Такому-то или Сякому-то (вишневыми чернилами) и, наконец, «Д. А.», то есть для аукционов — черными чернилами.

Тут были сотни мешков с птичьими перьями самых неправдоподобных расцветок: коричневые с золотыми пятнами, сине-алые, черные с золотом и ярко-зелеными «глазками» и еще какие только можно себе вообразить! И были украшения для шляп из чучел колибри; и веера из пышных белых перьев; и плащи из перьев, и просто пучки прекраснейших перьев…

Тут были и сотни драгоценных сосудов: каменные флакончики для пряностей и дамских духов, серебряные кубки, украшенные каменьями, и золотые стаканчики на широких доньях, как бы заодно с блюдцами выкованные…

И индейские резные шкатулочки из зеленого камня, от таких маленьких, что обручальное кольцо вдоль еще войдет, а поперек уже застревает, и до таких, что любую дыню вместила бы. А также деревянные вещички разного вида и назначения, из черного дерева (вроде африканского эбенового) и красного, из розового и серебристого, ярко-зеленой древесины и желтой…

И еще тут были плащи и одеяла из невиданны ценных тканей индейской работы — от толстых и тверже брезента на ощупь до нежнейших, как лучший батист Фландрии, от затканных металлическими нитями до кружевных. А еще отлично свалянные войлочные шляпы. А еще древние, позеленевшие индейские идолы из меди. И палочки благовонных смол для курений. А также там были собраны — благо, места хватало — яркие тростниковые циновки и глиняная посуда, раскрашенная в непривычные сочетания цветов, мотки отличных белых тросов и слитки бронзы, и множество других малоценных но диковинных предметов…

Англичане забрали многое, а многое побили, порвали, — взять все места на кораблях не хватит, а испанцам оставлять ни малейшего желания нет!

Потом очередь дошла до длинного складского барака, стоящего особняком. Оказалось — это склад деликатесов. Там были всевозможные засахаренные фрукты и печенья с начинкой из желе, связки сухофруктов и целые плоды папайи, побеленные, чтобы насекомые не уничтожили…

И опять взяли немного, а остальное вынесли из склада и сложили на берегу, в месте, где по воскресеньям кипел индейский базарчик. Так и остались в этом году испанские знатнейшие люди без ставших уже привычными заокеанских лакомств и редкостей.

Три с половиной дня грабили англичане эти склады, а 10 сентября с утра Дрейк стал собираться в путь и вечером, с отвальным бризом, ушел. По пути в новонайденную гавань — Порт Изобилия — встретилось три испанских торговых судна, груженных свиньями, курами и зерном. Экипажи всех трех ссадили на третье, освободив его от груза, и привели их с собой в Порт Изобилия.

• Предыдущая
• 60/130
• Следующая