Повесть о Микки-Маусе, или записки Учителя - Гурин Максим Юрьевич "Макс Гурин (экс-Скворцов)" - Страница 14

Я прижал её к себе, как некое сокровище, которое искал всю свою, не слишком длинную на тот момент, жизнь, и мы поцеловались впервые…

– Ути-пуси!, – засмеялся Микки-Маус, – Ну прямо «Вам и не снилось!»!..

– Заткнись, пожалуйста, и послушай. – тихо сказал я и продолжил, – Короче, она ещё не знала, вернётся ли из командировки её муж, с которым она только что развелась, чтобы выйти замуж за какого-то немца, именно сегодня. Она склонялась к тому, что скорей всего нет. «Ты останешься?» – спросила она меня в какой-то момент. «Да, конечно…» – ответил я. «А твоя мама волноваться не будет?, – пошутила она и тут же сама нарочито важно продолжила, – Нет-нет, я понимаю. Ведь ты был уже два раза женат, а я пока только один раз была замужем!» Мы оба засмеялись. И мы пошли с ней гулять. Пошли с ней на некое зеленоградское озерцо, где один раз уже были, когда я приезжал к ней впервые, несколько дней назад. И вот там-то, на этом озерце, Микки, в меня во второй раз в жизни вошло Абсолютное Счастье.

– Оу-оу! – улыбаясь прихрюкнул он и, надув щёки, хлопнул себя по ним так, чтобы воздух вышел с малоприличным звуком.

– Мы сидели на прибрежном холмике; я прямо на траве, а она у меня на коленях; такая хрупкая, маленькая, лёгкая, любимая, близкая; такая, ну-у… как Русалочка. Совсем удивительная, совсем моя девочка, совсем Моя Девочка Единственная… «Моя Девочка Единственная» – это примерно то же, что ЖДМ, Женщина-для-Меня; и то и другое употребляется поочерёдно в романа «Псевдо», как и слово Бог – то с большой, то с маленькой букв. Я тогда только-только его написал, потому что Ольга Велимировна, прочитав как-то все четыре цикла моих рассказов, сказала мне по телефону зимой, в самом начале 1995-го года, что по её мнению, у меня уже накопилось достаточно материала, чтобы попробовать написать роман. Вот я и попробовал. Вот я и написал. И как раз его машинописный вариант буквально в ближайшую субботу перед тем самым описываемым мной первым вторником сентября всё того же года прочитала ЛисЕва, сидящая сейчас у меня на коленях.

Бог его знает, скорей всего, именно когда она читала его, она и решила для себя, что всё-таки переспит со мной… – ненадолго я замолчал, потому что задумался вдруг, а что это только что было, в смысле, последняя фраза; зачем слетела с моего языка только что эта взрослая мерзость; что, я опять сам себя испугался? Испугался, что буду смешон этой противной мыши? Для чего? Зачем я это сказал?

– Да, не стоило этого говорить, согласен, – пропищал Микки-Маус, – мало того, что это выбивается из стиля твоего повествования, так ещё это и просто как-то подловато и, словом, немужественно. Но, впрочем, особо тоже не бери в голову, потому что, в любом случае, нас с тобой уже нет на том свете, и всё равно это всё уже жизнь после жизни – так что не напрягайся, хотя, повторюсь, согласен, что в тех, прежних, рамках это выглядело не слишком, я извиняюсь, кузяво…

– Да уж… И всё как всегда из-за Быдла! – не удержался я.

– Теперь уж неважно… – сказал он.

– Да, теперь-то уж да. – сказал я.

– Ну так что? – спросил он.

– В смысле? – спросил я.

– Валяй, рассказывай дальше.

И тут я опять вдруг глубоко осознал, насколько же всё в этом мире (неважно, на этом ли свете, на том) условно. Кто из нас Микки-Маус, кто из нас я, кто истинный я из моих пилотов, и важны ли вообще пилоты настолько, чтоб придавать их крайне ограниченной деятельности слишком уж большое значение – всё это настолько неважно, настолько мелочно, настолько случайно, настолько произвольно, настолько скучно, настолько несущественно, настолько бессмысленно, что не имеет никакого значения, нет никакой разницы, и нет никому никакого резона искать тут истину; тут – это в вопросе о том, я ли рассказываю что-либо Микки-Маусу или что-то рассказывает мне он – в любом случае, это всего лишь как некое напряжение в электроцепи, и нет никакой разницы, что называть минусом, а что плюсом – электричество всё равно будет вырабатываться – на том ли свете, на этом – никакой разницы между «этим» и «тем» на самом деле не существует – всё это может иметь значение, лишь когда мы воинственно заблуждаемся насчёт того, кто есть мы вообще или даже, что мы вообще есть. Один сказал о чём-то другому или наоборот – всё одно, кто-то что-то кому-то сказал, то есть просто нечто прозвучало. Но и это тоже без разницы – прозвучало ли, прогремело, прошелестело – просто волна, просто сигнал, просто возбуждение единого поля, просто тупое движенье вперёд…

Так я, короче, тоже стал Микки-Маусом…

Мы сидели с ним на берегу озера, буквально как два микки-мауса, и болтали четырьмя ногами в воде. Один Микки-Маус говорил, другой слушал, но, в принципе, всё это совершенно неважно, потому что нас уже не было на этой земле…

– Ты так говоришь, будто это было важно, когда мы ещё были живы. – сказал один Микки-Маус другому.

– И вот она, девочка моя единственная, сидела у меня на коленях, а я сидел прямо на траве… – вместо ответа продолжил Микки-Маус Второй.

– Да я ж и так знаю всё, что ты мне можешь сказать! – воскликнул Микки-Маус Первый.

– Зачем же тогда ты просил меня об этом тебе рассказывать? – спросил Микки Маус Второй.

– Это не я просил. То есть я просил, но из вежливости! Потому что я видел, что тебе хочется об этом мне рассказать. Вне зависимости от того, хочу ли я тебя слушать! А поскольку меня так уж воспитали, что, мол, у каждого своя правда, и круто уважать её почему-то больше, чем свою собственную, то вот я, проявляя как бы, как выразился бы Пушкин «милость к падшим», и решил сделать вид, что мне и впрямь хочется, чтобы ты об этом мне рассказал; чтоб тебя, убогого, ещё более не расстраивать. Понимаешь? Говорю же, из вежливости! – снова невинно улыбнулся Микки-Маус Первый.

– Неужели всё это имеет значение даже теперь, на том свете? – в изумлении прошептал Микки-Маус Второй и, смешно двигая зачем-то руками, отступил зачем-то во тьму.

Микки-Маус Первый подбросил хворост в костёр, присел рядом на какое-то упавшее дерево, пошевелил длинной палкой угли, пожал плечами и сказал, в сущности ни к кому конкретно не обращаясь:

– Конечно имеет! Всё имеет значение! Тем более, что никакого того света нет…

Ольга Велимировна – сладкая. И голос у неё удивительный.

И как это вышло так, что долгое время никто не понимал, что на самом деле я делаю? Их умиляло то, что на самом деле должно было вызывать безысходный ужас; как во сне, когда в самый неподходящий момент становятся ватными ноги. Это я вообще о прозе своей. Если в неё вчитаться как следует, не может не стать очевидным, что я – самый опасный человек на земле.

– Для кого?

– Что для кого?

– Для кого опасный?

– Ну-у… как…

– Вот я и говорю, а если подумать?

– Для себя самого?

– Молодец! Теперь рассказывай дальше.

– Уже стемнело. А мы всё сидели, прижавшись друг к другу. Или можно сказать так: а я всё сидел, прижимая к себе мою Русалочку, сидящую у меня на коленях. И вот просто я чувствовал, что шёл к этому дню всю жизнь. И всю жизнь знал, что когда-нибудь это произойдёт, и вот… это и происходит. В данный момент, прямо сейчас, прямо со мной. Это Она. Это совершенно точно Она. Не может быть никакой ошибки. И она тоже сидит сейчас у меня на коленях и тоже знает, что она – это Она, и я – это именно её Я. А она – моя Она. А я – её Я.

И мы сидели у воды, на берегу зеленоградского довольно крупного озерца, я и Она, Русалочка моя, моя волшебная девочка. И я чувствовал каждую её клеточку. Каждой своей клеточкой чувствовал каждую её. И ещё я чувствовал, что она тоже всё это чувствует. Так никогда больше не было – ни до, ни после. Но в тот момент так было. Так, как в принципе и не может быть никогда и ни с кем. А с нами было. Было! И это был несомненный, физически ощущаемый, факт для нас обоих. Я знаю это точно. Я знаю это даже сейчас. Даже сейчас знаю, что это даже сейчас факт для нас обоих – то, что тогдаТАК БЫЛО!..

Это, в общем, был очень странный вечер. Он как будто был выхвачен из всего пространственно-временного континуума. Знаешь, действительно что-то вроде недавней на тот момент второй ночи 2-го мая. Я чувствовал, что это некая узловая точка всей моей жизни. Понимаешь, это так странно! Переживать что-то непосредственно и одновременно ощущать, что это самое главное событие ИМЕННО ВСЕЙ твоей жизни, несмотря на то, что нам, микки-маусам, как и людям, неведомо будущее. Это был, понимаешь, такой миг, когда я как будто отверг всё своё будущее, каким бы оно не оказалось, во имя этого мгновения.