Искатель. 1980. Выпуск №1 - Щербаков Владимир Иванович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/47
• Следующая

Горячее дыхание пустынь иссушило оазисы Когда надвигалась сумрачной пеленой прохладная стена воздуха со стороны полюса — его посылали ледовые шапки, не успевшие еще растаять, — раскаленные глыбы трескались от дождя и тумана. Тогда воздух как будто звенел точно вокруг лопались туго натянутые струны.

...Миновали столетия. Окаменели остатки трав, кустарников, некогда покрывавшихся розовыми и зелеными цветами. Исполинский жар рассеивал пар в атмосфере, а звездный ветер отгонял его прочь от планеты. Наверное, если бы кому-нибудь удалось заглянуть в будущее, за миллионолетнюю грань, он увидел бы голый каменный шар, лишенный воздуха и тени Но небесный жар завоевывал планету постепенно.

...Будто бы в подземном дворце, еще сохранившем немного прохлады, статные женщины вышивали узоры. Их нельзя было увидеть простым глазом. Большие голубые стекла открывали им необыкновенную пряжу и рисунок вышивки. Так говорила книга.

Вместо игл будто бы сновали и спешили у них в пальцах узкие лучи. За день успевали они сделать только сорок шесть тончайших узелков. Узелки были разными, но вышивка повторялась: у рукодельниц получался всегда один и тот же цветок со стеблем маленькими листьями и двадцатью тремя лепестками. На каждом лепестке вышивалось по два одинаковых узелка.

Цветы плавали, как кувшинки. По подземному каналу выплывали они в большое рукотворное озеро. Здесь, между отвесных скал, собиралась вся вода, еще оставшаяся на планете. Над озером висели горячие облака. Как только лепестков касалось горячее дыхание воздуха, цветы тонули, погружались на дно, где было сумрачно и где вода не обжигала. Наверху вода могла кипеть и бурлить от звездного жара, но, пока водоем оставался наполненным хотя бы на треть, пар уносил с собой тепло, и дно оставалось пригодным для жизни.

...Одну из женщин звали Кэма, что означало «ветер», другую — Аира — «волна». Примерно так звучали бы их имена на ! нашем языке. Были и другие, но имена их не были записаны в книге. И все они отправляли в последнее плавание легкие белые цветы, и сердца их сжимались, когда видели они, как лепестки касались-воды

Будто бы у каждой из женщин был на левой руке яркий зеленый браслет, который помогал им. Браслет был соткан так искус-

22

но, что казался украшением, но владевший браслетом не мог расстаться с ним до окончания своих дней, как и с собственным сердцем. И браслет помогал овладеть искусством, подсказывал, если руки женщин ошибались, а глаза их уставали...

Что означала легенда?

Если поймут легенду, писал автор книги, поймут и нас, потому что мы сами подобны цветам, затерянным в водах озера. И зеленоглазая Кэма и прекрасная Аира с темными прозрачными глазами стали цветами. Пусть нашедший книгу рассудит, похож ли он на нас, пусть догадается -об этом, сосчитав лепестки на цветах. Не было у нас другой дороги, с горечью писал автор, не было выбора, жизнь наша и судьба до конца раскроются тому, кто встретится с нами, кто похож на нас.

Они оставляли бронзовые статуи и храмы, висячие мосты и мраморные дворцы. Их ждало нечто более долгое, чем самый долгий сон. Хрустальный жгучий свет горячей звезды торопил их. А песок засыпал кровли домов.

ФИТОТРОН

Наверное, образ человека, хранящийся в памяти с детства, взрослеет вместе с нами. Он как бы перемещается во времени, меняя черты лица. Вот почему я сразу узнал его.

— Похоже, мы встретились, Борис.

Это был Янков. Нам дали полную связь: я мог поздороваться с ним за руку, хлопнуть по плечу, наговориться наконец. Утром я вызвал фитотрон, ту самую лабораторию, в недрах которой спрятали нежное растеньице, цветок с двадцатью тремя лепестками. И попал к биологу Янкову.

Я знаю о чем ты, Глеб... — сказал он, когда я попытался

перейти к делу. — Об этой истории я расскажу тебе аервому.

Обещаю. Когда вернешься на континент?

Могу прилететь сегодня. Ненадолго.

Я внимательно наблюдал за выражением его лица и не без удивления замечал, что он смущен. Он уже не рядом со мной. Нас снова разделяла четверть окружности Земли. Просто устал, думал я, или... у него не все ладится.

Тебя не тянет в наши края? — спросил я. — Здорово было

бы собраться вместе. И город, и море — те же, наши. Съездим

как-нибудь?

Непременно, — согласился он, — вот только дела, дела, а

дни как будто все короче. После сорока особенно заметно.

Я тоже думал об этом. Но что поделаешь? Может быть, это

как раз хорошо, что время подстегивает нас.

Нет, брат, словами тут не поможешь. Иногда хочется за

глянуть в приоткрытую зеленую дверь... знаешь?

Да, понимаю. Волшебная дверь в стене. Но ведь ради это

го-то мы и спешим...

Наверное, мы часто проходим мимо и не замечаем. Когда

видим ее совсем рядом, то, как всегда, нам не хватает двух-трех

часов, чтобы посмотреть, что там.

Там бухта во время отлива и город у моря!

23

Я серьезно...

Я тоже. Серые волны у подножия сопок. Лодка. Чайки у

окоема. Пространство, в котором можно исчезать и возвращать

ся. Там просторнее, чем в Галактике.

Может быть, но я не о том.

Тогда расскажи.

В этом не так просто разобраться.

Допустим, и я в таком же положении. Что из этого следует?

А то, что нам нечего скрывать друг от друга.

Ты представляешь, что такое фитотрон? — вдруг спросил

Янков без всякого перехода.

Я кивнул.

Слово «фитотрон» с детства вызывает в памяти полусумрак лесов, паутинки на белокорых стволах самшита-, мангровые чащи и высокие, как шатры, корни панданусов, колючие плоды дуриана на длинных плетях, плавучие листья виктории, незнакомые ароматы сказочно далеких лесов. Здесь верится всему, о чем написано в старых книгах.

Фитотрон — это полигон растительных чудес, место, где можно встретить калифорнийское дерево буджум, торчащее из земли, как перевернутая морковка, и высокогорный африканский вереск пятнадцати метров ростом. Здесь можно попробовать бразильский виноград жеботикабу, растущий прямо на стволах, и увидеть деревья, цветы которых спрятаны под землей. Нетрудно представить здесь и озеро с кувшинками, ряской, соцветиями стрелолиста. И тропический водоем с коралловыми рифами и водорослями.

Нашлось здесь подходящее место и для водяной лилии из Близнецов. Они поместили ее в большой, очень высокий аквариум, как же иначе. И пригасили искусственное солнце. И зажгли другое — зеленоватое. И все вокруг стало напоминать о неярком свете, пробивающемся через горячие тучи, пылевые облака и многометровый слой воды...

Янков рассказывал:

— Нужно было воссоздать уголок совсем иного мира, отличного от нашего. Состав грунта, воды, кислотность, жесткость — все эти индексы, которые любого могут замучить, наличие изотопов, освещенность. Даже цвет воды и тот долго не давался нам. А у нас были считанные дни. Никакие цифры не помогут порой разобраться, почему в воде одинакового состава, в равных, казалось бы, условиях одни и те же организмы то процветают, то останавливаются в развитии, а иногда и гибнут. Нечасто, но случается. Профессор Неванлинна, бородатый финЕ) столетнего возраста, морской бродяга и корифей-океанолог, любил повторять, что за свою долгую жизнь ему ни разу не удалось убедиться в справедливости законов, им же открытых. Океан — настоя-, щая ловушка для назойливых экспериментаторов. Ничего не стоит получить морскую воду в лаборатории. Натрий, хлор, магний, еще десятка четыре элементов. Ни один химик не отличит ее от настоящей морской воды. А она губительно действует на некоторые формы планктона и даже на рыб. Но стоит добавить в-аквариум несколько литров «живой» морской воды, произойдет необъяснимое: среда станет идеально поддерживать жизнь. И я боялся: мы могли убить растение, дремавшее в анабиозе около полувека, пока корабль шел к Земле,

• Предыдущая
• 9/47
• Следующая