Вонгозеро - Вагнер Яна - Страница 44
- Предыдущая
- 44/83
- Следующая
Я подошла к нему, сидевшему в той же позе и следившему за мной глазами, и села рядом на корточки. Он не шевелился.
— Антон! — повторила Ира, когда за моей спиной захрустели осторожные шаги.
— А как его зовут? — спросил мальчик, и тогда я протянула руку и положила ее на большую голову, прямо между длинными лохматыми ушами. Желтые глаза вспыхнули на мгновение и погасли; он зажмурился.
— Его зовут Пес, — ответила я, — и пока мы будем спать ночью, он будет охранять наш сон.
Мы вошли в дом, и, пока остальные шумели, раскладывая вещи, двигая кровати, пока готовили ужин, я повалилась на кровать в дальней комнате и заснула — прямо под звуки их голосов, крепко и без сновидений, и проснулась только утром — поздно, и голодная, как волк.
*
Когда я вышла в центральную комнату (поймав себя на мысли, что про себя уже называю ее «гостиная»), завтрак, судя по всему, только что закончился, и Ира мыла посуду в большом эмалированном тазу; стоял невероятный, густой запах кофе. Мишки в комнате не было — видимо, он уже занял свой пост на веранде. Папа с Сережей собирались на очередную экскурсию по поселку — решено было, что Мишка останется с нами, и это совсем его не обрадовало — «наш юный мародер горюет теперь снаружи», весело сказал папа.
— Там, на столе, бутерброды, — сказал Сережа, — ешь, Анька, это наш последний хлеб. Правда, он уже здорово зачерствел.
Я схватила бутерброд с копченой колбасой, нарезанной тонкими, полупрозрачными кружочками, и с наслаждением откусила.
— Надеюсь, колбаса не последняя, — сказала я и улыбнулась Сереже, и он улыбнулся мне в ответ:
— Да как тебе сказать. Колбасы тоже почти не осталось, и кофе — это так, остатки, которые были у нас дома. Скоро перейдем на картошку и макароны по-флотски.
Это было слишком хорошее утро, чтобы переживать из-за таких пустяков, как колбаса, — я налила себе большую кружку кофе и стала надевать куртку.
— Ты куда собралась с кружкой? — спросил Сережа.
— Если это моя последняя чашка кофе в жизни, — ответила я и, заметив, как он начал хмуриться, поправилась: — Ну хорошо, хорошо, даже если это последняя чашка кофе этой зимой, я не собираюсь пить ее вот так, бездарно, с бутербродом, — надев куртку, я сунула руку в карман и выловила оттуда полупустую пачку сигарет.
— Аня! — сказал он тут же. — Ну какого черта! Ты вчера еще еле дышала!
— Последняя чашка кофе! — умоляюще ответила я. — Ну пожалуйста. Я выкурю одну — и все, обещаю.
На веранде, когда я стояла у покрытого инеем окна, держа горячую кружку в одной руке, а сигарету — в другой, он подошел ко мне сзади, поцеловал в ухо и сказал:
— Я найду тебе кофе, обязательно. Колбасы не обещаю, а кофе точно найду.
Мы немного постояли так, обнявшись — на самом деле кофе был жидковат, а сигарета при первой же затяжке неприятно царапнула горло, но и это тоже сегодня было совершенно не важно.
— Хочешь, поедем прямо сегодня? — предложила я. — Я уже в полном порядке и могу рулить.
— Рано еще, — ответил он, — давай подождем день-два. А мы пока с отцом погуляем в окрестностях — они нашли столько полезных вещей, просто грех не попробовать еще. Такой случай нам может представиться нескоро.
На крыльце затопали — открылась дверь, и на пороге веранды показался Мишка; не заходя, он сказал Сереже:
— Там этот, вчерашний пришел. И он не один.
Когда мы подошли к воротам — я, Сережа и папа с Мишкой, на дороге действительно стояли два человека — наш вчерашний гость в аляске с меховым капюшоном и второй мужчина, гораздо старше, на самом деле почти старик. Они совершенно не выглядели родственниками, эти двое, — скорее было похоже, что они встретились случайно, только что, прямо за этим углом — у старшего было бледное, худое лицо, очки в тонкой золотой оправе, аккуратная седая бородка, и одет он был в совершенно неуместное здесь черное шерстяное пальто с каракулевым отложным воротником, а на ногах у него были блестящие и, пожалуй, даже элегантные ботинки, какие носят с костюмами. После того как все слова приветствия были сказаны, наступила неловкая тишина — наши гости переминались с ноги на ногу, но ничего не говорили — казалось, они сами не знают, для чего они здесь. Наконец папа нарушил молчание:
— Как вы устроились?
— Как вы и сказали, прямо на следующей линии, — живо отозвался Игорь, — в том доме с зеленой крышей, видите? Он небольшой, но там две печки и колодец на участке. Правда, электричества нет, мы хотели спросить, как вы выходите из положения — вечером же, должно быть, в доме совсем темно?
Я подумала, что сейчас он выглядит уже далеко не таким жизнерадостным, каким показался мне вчера, — без улыбки, с озабоченной складкой между бровей; хотела бы я знать, что тебе нужно на самом деле, ты же не за этим сюда пришел — узнать, как мы освещаем дом по ночам?
— Попробуйте поискать керосиновую лампу, — сказал Сережа, — мы нашли такую в первый же день. В конце концов, в каком-нибудь из домов вам наверняка попадутся свечи.
— А когда будете проверять соседние дома, — вставил папа, обращаясь к старшему из мужчин, — поищите себе какую-нибудь более удобную одежду. Это ваше пальто — самый неподходящий выбор, какой только можно себе представить.
Человек в пальто оглядел себя и виновато развел руками:
— Признаться, мы собирались впопыхах — до последней минуты я вообще не был уверен, что нам удастся уехать. Впрочем, боюсь, даже если бы у нас было больше времени, у меня все равно не нашлось бы более подходящей одежды — я человек совершенно городской.
— Ну, хорошие зимние ботинки вы вряд ли тут найдете, — сказал папа, — но вам наверняка попадутся валенки и какой-нибудь тулуп.
Человек в пальто помолчал, а затем, ни на кого не глядя, покачал головой.
— Ну что ж, — сказал он, обращаясь скорее сам к себе, чем к кому-либо из нас, — впервые в жизни, похоже, придется вломиться в чужой дом.
— Не стесняйтесь, — папа махнул рукой, — поверьте, если хозяева не появились до сих пор, скорее всего их уже нет в живых. В такие времена, как эти, привычные нормы морали перестают работать.
— Благодарю вас, молодой человек, — ответил человек в пальто, невесело улыбнувшись, — хотя поверьте мне, именно в такие времена моральные нормы особенно необходимы.
Папа удивленно хмыкнул, и тогда человек в пальто впервые поднял на него глаза и тихо рассмеялся:
— Простите. Мне и в голову не могло прийти, что среди вас может быть кто-то моего возраста. Однако, я вижу, вы приспособлены ко всему, что происходит вокруг, значительно лучше меня.
Когда они ушли, мы какое-то время стояли у ворот, смотря им вслед — первый шагал широко и торопливо, словно спешил поскорее скрыться из вида, или, может быть, просто желая как можно раньше приступить к поискам полезных вещей, необходимых его семье, второй шел медленно и осторожно, смотря себе под ноги, и тут же сильно отстал. Дойдя до угла, первый остановился и подождал, пока старший спутник догонит его, и, прежде чем исчезнуть за поворотом, взглянул в нашу сторону и приветственно поднял руку.
— Странная пара, — сказал Сережа задумчиво, — интересно, зачем они все-таки приходили?
— Они приходили посмотреть, что мы за люди, — сказал папа, — чтобы понять, не опасно ли жить с нами по соседству.
Помолчав немного, он продолжил:
— А еще, мне кажется, они приходили убедиться в том, что мы не будем возражать, если они тоже пороются в окрестных домах. Впрочем, если подумать, это одно и то же.
Когда Сережа с папой ушли, а Мишка, укрытый тулупом до самых глаз, угнездился на веранде, мы остались в доме одни — я, Ира и мальчик, и время тут же потянулось мучительно медленно. Этот дом был слишком мал, чтобы мы могли долго делать вид, что не замечаем друг друга — по крайней мере, так думала я, но она, казалось, была преисполнена решимости не произносить ни слова — во всяком случае, со мной. Ей было легче сделать это — с ней был мальчик, ее маленький союзник и собеседник, а у меня не было никого — даже пес и тот ушел куда-то по своим делам сразу после завтрака; вот на что это будет похоже, думала я, бесцельно слоняясь по крошечным, заставленным мебелью комнатам, слушая, как они возятся и болтают, как они заняты друг другом, тебе придется молчать — весь день, каждый день, ожидая, пока не вернется твой муж, все время, пока вы будете с ней одни в этом охотничьем домике, ты будешь чувствовать себя нескладным, застенчивым новичком, школьником, которого не приняли в компанию, и ты никогда не научишься этого не замечать, ты же знаешь себя, ты можешь сколько угодно делать вид, что тебе это безразлично, — но ты не умеешь справляться с тем, что тебя не любят, никогда не умела.
- Предыдущая
- 44/83
- Следующая
