Очаг и орел - Сетон Эни - Страница 17
- Предыдущая
- 17/98
- Следующая
Первого февраля ветер наконец улегся, и яркое солнце осветило снег. Вода в обеих бухтах тоже успокоилась, а у берегов покрылась ледяной коркой. Фиб собралась ехать в Салем.
Однако было поздно. Сильные боли разбудили ее на рассвете. Днем начались схватки. Марк, испуганный и беспомощный, нервно ходил по комнатам. Неуклюже пытаясь успокоить жену, он гладил ее по голове и бормотал что-то ободряющее. В кухонном очаге он развел сильное пламя, чтобы вскипятить воду. Марк знал, что горячая вода нужна при родах, хотя точно не знал зачем. Не зная, что дальше делать, он растерялся. А оставить Фиб, чтобы позвать других мужчин, он боялся. Но Джон Пич пришел сам. Он сказал, что ялик готов.
— Теперь уже поздно, — простонал Марк. — Боли у нее страшные. Не знаю, чем помочь ей.
Из спальни донесся вопль, и у Марка на лбу выступил пот.
Он побежал к жене. Фиб задыхалась, глядя на него невидящими глазами. Около часа Марк провел, стоя на коленях у ее постели. Иногда она с такой силой вцеплялась в его руку, что ему становилось очень больно.
К пяти часам родовые схватки несколько ослабли, и Фиб вздремнула. Тут в дверь постучали. Марк открыл и увидел на пороге Тома Грея, рядом с ним стояла индианка.
Том, непривычно трезвый, сказал:
— Вот, гляди, Ханивуд. Тут ко мне Пич приходил, сказал, что твоя хозяйка рожает и ей тяжело приходится. А у этой бабенки есть детеныши, и она понимает, что к чему в этом деле, так я ее и привел.
Марк почувствовал одновременно изумление и страшное облегчение — как-никак, это все же была женщина. Здесь оставались зимовать немногие индейцы, и они не покидали своей Тагматтонской бухты. Не выпускали они и своих женщин. Эта молодая индианка в платье из оленьей кожи и толстой меховой накидке была бы миловидной, если бы лицо ее не портили оспинки. Женщина робко улыбнулась Марку, показывая свои белые зубы.
— Звать ее — Винни-пуш-ми[3] или что-то вроде этого. Я зову ее просто Винни. Мы с ней одной веры, — Том ущипнул свою шутницу за щеку и загоготал.
— Но, Том, так не годится! — вскричал Марк. — Мы не можем обижать индейцев, нас здесь слишком мало...
— Э, не беспокойся, — беспечно заявил Том. — Она сейчас живет одна, им до нее дела нету. Я сам с ней уж с год как валандаюсь.
Фиб застонала, и Марк опомнился. Он взял гостью за руку:
— Погляди, что ты можешь сделать.
Женщина поняла его, и Марк подвел ее к кровати жены. Фиб испуганно вскрикнула, увидев бронзовое лицо индианки и почувствовав на себе чужие руки. Но до нее дошел голос Марка:
— Она поможет тебе, родная. Пусть делает, что нужно.
Виннипашимик — так звали индианку на самом деле — оказалась умелой акушеркой, что было не редкостью у индейских вдов. Поглядев на Фиб, она вынула из-за пазухи замшевый мешочек. Оттуда она достала костяной нож и тонкий кожаный ремешок. Принеся горячей воды из кухни, индианка размешала в ней какую-то толченую травку и заставила Фиб выпить это снадобье. Через несколько минут схватки у Фиб стали чаще и сильнее. Виннипашимик с удовлетворением кивнула и стянула с роженицы покрывало и одеяло.
Ребенок родился через полчаса. Индианка умело перерезала пуповину и перевязала пупок кожаным ремешком. Потом она закутала новорожденного в свою меховую накидку и отнесла на кухню.
— Мужчина, — сказала она, подавая сверток молодому отцу. Марк, весь покрывшийся потом, с дрожащими руками, тупо смотрел на нее. Но Том подскочил и развернул накидку.
— Точно! — вскричал он. — Славный мальчишка, беленький и толстенький, как устрица. — Том похлопал Марка по плечу. — Да улыбнись же, дружище!
Марк посмотрел на младенца, на улыбающиеся лица рыбака и индианки, вытер пот со лба рукавом и на цыпочках подошел к Фиб. Ему было страшно. У него в ушах еще стояли вопли жены. Фиб лежала такая неподвижная, что у Марка пересохло во рту и он не мог ничего сказать. Но вот она открыла воспаленные глаза и улыбнулась ему.
— Не волнуйся, Марк, — сонно сказала она. — Все позади. Разве ты не рад такому славному мальчику?
— Но, Фиб, это б-было ужасно. Я думал... думал...
Он неловко взял жену за руку, удивляясь, что она еще может сейчас улыбаться.
— Да, — Фиб сжала руку мужа, чтобы успокоить его. — Было плохо, как я и боялась. Но мы вынесли это — вместе с мальчиком. Мы — сильные!
Марк замер, пораженный торжественной гордостью последних ее слов. Фиб казалась ему витающей где-то в своем мире, далеко от него. Не знал он, что у нее была и другая,скрытая причина для торжества, хотя ее следующие слова могли бы вывести его на догадку.
— Ты не возражаешь, Марк, если мы назовем его Исааком?
— Исааком?.. — Когда Марк задумывался об этом, ему казалось, что сына надо назвать Марком или Джозефом, в честь отца Фиб. Но Исаак? Хотя да, Исаак Алертон. Это было бы комплиментом человеку, поселившему их здесь, и повысило бы интерес Алертона к ним.
— В честь мистера Джонсона, — добавила тихо Фиб. — Пожалуйста, Марк!
В те часы, полные боли и тревоги, она забыла на время обо всем, не вспоминала ни о матери, ни о Боге. Но сейчас она поняла, что это не важно. И когда все было позади, Фиб увидела рядом с собой леди Арбеллу, улыбавшуюся счастливой доброй улыбкой.
Марк не был обрадован, но сейчас не мог ни в чем отказать жене. И потом, если он предупредит, чтобы она молчала, мистер Алертон будет думать, что мальчика назвали в его честь. Марк нежно поцеловал Фиб в губы.
В сентябре 1636 года Фиб, в алом платье с кружевами и свадебной шляпке, быстро шла по Харбор-лейн в бухту Редсон. Ей не меньше, чем маленькому Исааку, не терпелось увидеть празднество. Мальчик пританцовывал от возбуждения, и она крепко держала его за руку, чтобы он не ухитрился запачкать новый костюмчик, который она сшила ему из своего голубого платья. Но если бы не маленький ребенок у нее на руках, она, кажется, сама побежала бы вприпрыжку, как Исаак.
Золотое солнце сияло в лазурном небе, но жары не было. С моря дул легкий ветерок, а перешеек светлым сентябрьским днем выглядел таким близким, что казалось, рукой его можно достать.
— Вон он... вон корабль! — крикнул мальчик, а Фиб улыбнулась и кивнула, спускаясь вниз среди камней в поисках места, удобного для сиденья. Да, это был он, достроенный наконец, большой, красивый корабль на сто двадцать тонн, как хвастался Марк, самый большой в колонии, гордость Марблхеда. Он слегка покачивался на волнах, похожий на черного лебедя, а на корме его красовалась надпись «Желанный». Хорошее название, подумала Фиб, усаживаясь на корме. Ведь целый год весь поселок только о нем и мечтал, а Марк — особенно.
Вот он и сам стоит на юте, облокотившись на перила, и разговаривает с Уайтом и Бенетом, и у каждого в руке кружка. Марк увидел жену и помахал ей:
— Привет, Фиб, я скоро приду. Мальчик знает, что ему делать?
Фиб помахала мужу рукой в ответ и заставила сделать то же сына. Как первый ребенок, рожденный в Марблхеде, Исаак должен был окрестить корабль. И как первый наследник, подумала Фиб с гордостью. Отец его, Марк, вложил всю душу в это предприятие и отдал и деньги и свой труд этому кораблю, работая день за днем вместе с другими мужчинами. Марк мечтал и о доле в прибылях от торговли и говорил, что наконец нашел себе дело по душе — корабел и судовладелец.
За эти шесть лет он очень преуспел в рыбной ловле, у него была своя лодка и место для вяления рыбы в маленькой гавани, но большие планы Исаака Алертона так и не осуществились. Правда, сам Алертон приезжал сюда, но маленький далекий поселок, не отвечающий его амбициям, скоро наскучил ему. А потом его постигло несчастье: дом сгорел, а «Белый Ангел» пропал вместе с грузом. Алертон потерял покой, был все время подавленным, а в 1635 году, передав всю собственность в поселке зятю Моисею Мэврику, он уехал куда-то в колонию Нью-Хэвэн, и в Массачусетсе его больше не видели. Марк сказал тогда: «Скатертью дорога», поняв, что переоценил его, и уже не заинтересованный работать на кого-то еще.
- Предыдущая
- 17/98
- Следующая
