Семья в законе - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 55
- Предыдущая
- 55/62
- Следующая
– Обойдешься.
– А ты?
– У меня здоровый образ жизни, – мотнул головой Семен.
– А брата помянуть?
Павел хлебнул суп. Теплый, пересоленный, но наваристый и сытный.
– Помяну. Как только убийц его накажу, так сразу и помяну.
– Кто они?
– А догадайся без шпаргалки.
– Что, Паук от вас сбежал?
– От нас?!
– А разве не вы его из дома увезли?
– Что, Харчев об этом спрашивал?
– Нет. Но я-то знаю...
– Догадываешься.
– Ну да, догадываюсь...
– А теперь знай. Не сбегал он от нас. И знаешь почему? От нас не убежишь...
– Значит, нет его больше?
– Тебе какая разница? Ты в бегах, и ментом уже никогда не будешь... А вернешься к ним, тебе все равно под меня копать не дадут. Потому что ты наш, ты с нами. Я так Харчеву и сказал: наш ты.
– Зачем? – выпустив из рук ложку, резко спросил Павел.
– А потому что судьба у тебя такая, в одном с нами корыте плыть... А что тебе не нравится? Сейчас паучат передушим, и снова заживем. Если отец взялся за дело, то все в лучшем виде сделает. И с Харчевым решим проблему, и с Лихопасовым. А то, что мы из-под конвоя сбежали, так это продажные менты убийством нам угрожали... Да, продажные менты. А что, не продажные? Если бы своих не продавали, нас бы сейчас в «сизо» принимали... Ты не дуйся, это я не про тебя. Ты – мужик нормальный. Не знаю, как насчет денег, а на страх тебя не купишь. А то, что против своих пошел, так это потому, что за жену отомстить хотел... Ты за жену мстил. И за дочку ты свою тоже трепыхался. Это все потому, что семья тебе твоя дорога... И мне моя семья дорога. Я отца своего люблю. Мать, Царствие ей Небесное, люблю. Юльку, будь она неладна, люблю... А за братьев своих рвать всех буду!..
– Не мешай муку с цементом, – скептически скривил губы Павел. – У меня обычная семья, а твоя – мафиозная. Мафия вы. Потому и бьют вас, что вы мафия...
– Обидеть хочешь? – скривился Семен. – А не выйдет. Да, мы мафия. Но в лучшем смысле этого слова. Мафия и семья – это, знаешь ли, одно и тоже... Потому и биться буду до последнего, потому что за честь семьи мщу. И Ждан со мной, если надо будет, костьми ляжет...
– Оба ляжете.
– Не дождешься. Вся эта шваль паучья у меня на ладони. Думаешь, я не знаю, кому лапы вырывать? Знаю. Завтра и начну... А потом этой сучке голову скручу, – прошипел Семен, злобно сжимая кулаки.
– Какой сучке?
– Узнаешь. Если доживешь... А тебе жить надо. И желательно, с нами...
– Я сам по себе. Сам родился, сам и умру.
– Ну да, ну да, принципы. Хотел бы я посмотреть, как ты слово держишь.
– Какое слово?
– Ты мне слово сейчас дашь, что не сбежишь.
– А если не дам?
– Ну и зачем ты об этом спросил? – скривился Семен. – Любишь, когда тебе отвечают гадости?.. Даешь слово, что не сбежишь?
– Даю.
– Верю. А за то, что слово дал, держи конфетку.
Бурыбин нагнулся, поднял с пола и поставил на стол бутылку водки. Павел жадно посмотрел на нее.
– Обойдусь, – сглотнув слюну, мотнул он головой.
– Чего? Ты же уважаешь это дело.
– Потому и откажусь. Я не алкаш... И не надо меня покупать.
– Гордый ты, Паша. Уважаю, – кивнул Семен. – Потому и хочу делать с тобой дела. И не надо говорить, что ты предатель. Ты не предатель, просто семья для тебя важней... Это Лихопасов, падла, только за свою шкуру переживает. Потому Юля с тобой, а не с ним... И ты с ней. А значит, с нами. Она тоже – часть нашей семьи. И если она тебе дорога, то ты должен быть с нами. Потому что не будет нашей семьи, не будет и ее. Ты это понимаешь?
Павел молчал. Ему неприятен был этот разговор, но и возражать он не хотел. Как бы ни превозносил он Лену, Юля также была ему дорога. И он должен был ее защищать...
– Давай, брат, за нашу семью выпьем. Вместе.
Семен до краев наполнил два больших граненых стакана, со стуком поставил на пол пустую бутылку.
– Я тебе не брат, – мотнул головой Павел. – Но за Юлю выпью.
– И за Юлю, и за семью, – сказал Семен, глядя, как Павел глоток за глотком осушает свой стакан. – За семью!
Морщась, со слезами на глазах он сделал тоже самое.
– Ох, зараза!..
– Сам виноват, – хмуро посмотрел на него Павел. – Зачем так много налил?
– А сколько чувств у меня, столько и налил. Чувств у меня много... Одного брата убили, другого ранили... Скажи мне, где справедливость?
Павел мог бы сказать, что как раз в том и заключена справедливость, что Стасу и Льву Бурыбиным воздалось по заслугам. Но ему не хотелось больше толочь воду в ступе. Ему бы выпить и спать, ни о чем не думая...
– Молчишь?.. – соловеющим взглядом исподлобья посмотрел на него Семен. – Не знаешь, где справедливость. А я знаю. Она есть, эта справедливость. Только ее найти надо. Завтра хочу поехать... И тебя бы хотел с собой взять. Чтобы ты на равных с нами.
Не хотел Павел быть равноправным членом семьи Бурыбиных, но и говорить об этом Семену не стал. Если в ответ на непристойное предложение девушка часто повторяет слово «нет», со стороны можно показаться, что она ломается. Он не женщина и уподобляться ей не хочет. Сказал один раз «нет», на этом все. И Семен должен это понять, чтобы не быть похожим на старую деву, вешающуюся на шею приглянувшемуся мужчине.
– Не хочешь говорить... – скривился Бурыбин. – А выпить?
Павел снова промолчал, но Семен решил все без него. И выставил на стол еще одну бутылку. Снова наполнил стакан. Но после того, как Павел справился со своим, пить отказался.
– У меня подъем завтра утром. На связи нужно быть. Может, помощь моя потребуется. Поэтому я завтра свежим огурцом должен быть. Позовут меня – поеду. А ты здесь будешь вялиться...
– Где конкретно?
Павел стремительно пьянел, и его уже клонило в сон.
– На печи... Хочешь, натопим?
– Нет, лучше баньку натопить.
– Нет здесь баньки. Только душ... Хочешь?
В летний душ Павел побрел без наручников. Но выставленный во дворе часовой не выпускал из виду дощатую кабинку с железным баком вместо крыши.
И когда он забрался в широкую, но узкую нишу между потолком и перекрышей русской печи, никто не попытался надеть на него наручники. Он лег прямо на доски, уложил голову на руку и, не обращая внимания на канонаду в телевизоре, почти мгновенно заснул.
И проснулся он под шум выстрелов. Но это была настоящая стрельба. Одна пуля закрутила воздух над самой его головой и выбила щепу из потолочной балки.
Стукнувшись головой о потолок, Павел соскочил с печи, и наткнулся на лежащего парня в камуфляжной куртке. Глаза у него были безжизненно закрыты, а под голову на пол натекала темная липкая гуща. Рядом лежал автомат.
Он нагнулся, взял оружие, но кто-то вдруг налетел на него, с силой схватил за ворот куртки, утянул за собой в сени. Это был Семен, но понял это Павел, когда уже лежал на полу. В горнице грянул взрыв, содрогнулись стены, в ушах зазвенело, с потолка посыпался мусор, а из дверного проема в сени повалил едкий тротиловый дом.
– Граната, б..! – заорал Семен. – Сейчас в говно смешают!
– Кто? – поднимаясь, спросил Павел.
У него был автомат, но он не знал, в кого стрелять. Как не знал, стоило ли это делать или нет. Понимал только, что их атаковали, но кто? Может, бандиты. А может, спецназ. Против кого воевать?..
Дверь в сени вдруг распахнулась, и в робком утреннем свете, смешанном с дымом, Павел увидел чью-то руку. Она мелькнула и мгновенно скрылась за рамой дверного проема. А на него, поднявшись к самому потолку, по навесной траектории полетел темный комочек. Прямо в него. Медленно, неотвратимо... Если это граната, то выбор у него был небольшой. Или поймать ее, отбросив назад, или умереть...
Но что-то не хотелось ему лежать в гробу с изуродованным после взрыва лицом, если не с оторванной головой. Да и не факт, что в гробу его зароют. Как бы не сбросили куда-нибудь в карьер на съедение стервятника... Нет, не нужна ему такая смерть. Потому и машет ему рукой Лена, мотает головой. «Нет!» – откуда-то из глубин сознания доносится ее голос...
- Предыдущая
- 55/62
- Следующая
