Журнал «Если», 1998 № 03 - Финтушел Элиот - Страница 62

• Предыдущая
• 62/85
• Следующая

— Так, — признал я.

— А ведь, должен ты был стать купцом или мастеровым?

— Ну, не по мне это. Лучше уж в гробницах древних шарить.

— О чем и говорю. А я… Какая из меня высокородная дама, Луиза?

Лицо Луизы пошло красными пятнами.

— Ладно, дело прошлое. Пошла я в летуньи, это теперь мой дом и моя судьба. Я военный человек, пусть и женщина. А вот ты. Ну, со светскостью у тебя тоже плохо получилось? Верно? А вот настоятельница из тебя хорошая вышла, уверена. Раз никто из монашек немедля Маркуса не выдал, ну не слепые же они, должны были заподозрить, что мальчик он, а то и лично признать… Наверное, тебя твои сестры любили. И простить были готовы. Может, молились втихую, чтобы одумалась ты да раскаялась, но не предали.

Сестра-настоятельница молчала.

— Так вот… — Хелен оглянулась на напряженно слушающего Маркуса. — Теперь ты сам. Бывший младший принц.

— Принцы не бывают бывшими!

— Думаю, мальчик, мы еще не про такие чудеса услышим, как лишение титула и рода… Что получилось? Бывший принц, сейчас — хранитель Истинного Слова. И Слово в нем растет. Вокруг — тоже все неудачники, что в предназначенной судьбе счастья не нашли. И сами себе судьбу выбрали. Разбойник, военная, духовное лицо…

— Остановись, летунья, — тихо сказала Луиза. — Не множь грехов, молчи, слова твои хуже ереси!

— Молчу. Ты и сама все поняла.

— Я не понял ничего! — воскликнул Маркус.

— А я понял, — прошептал я.

Не думаю, что Маркус хуже меня или летуньи писание знает. Просто на себя приложить — тяжело.

Две тысячи лет назад Искупитель, которому судьбой иная жизнь предназначалась, за добродетели свои стал Господу приемным сыном, отражением его земным. И пошел по земле арамейской, вокруг себя учеников собирая. Не силой, не убеждением даже, любовью и добротой. Сами к нему люди приходили, прошлое свое отвергая… И были среди них и военный, и вор-душегубец, и даже сборщик податей, что уж совсем последнее дело… Всех принял, всех простил, всех в Истинную Веру направил…

А потом попал Искупитель под земной суд по лживым наветам людей неправедных. Одиннадцать учеников от него отреклись, предали, пусть и сами того не понимая, а лучшего желая. Один лишь ученик верность сохранил да Сестра, которая и не Сестрой тогда была, а простой женщиной. Смешна была римлянам вера, не признали они Искупителя сыном Божьим сразу. И только когда сотворил Искупитель подлинное чудо, Слово произнес — не стены темницы руша, а всего лишь оружие вокруг себя в Холод убирая, Сестру спасая, только тогда римских солдат свет истинной веры озарил. Преклонили они колени перед Искупителем, из темницы его вывели и пошли с ним до самого Рима, вечного города, где склонились перед пасынком Божьим все — от цезаря, до последнего раба…

Сразу все для меня сложилось.

Давно уж пора было вернуться Искупителю. Давно.

Планёр уже шел над землей, над поселками прибрежными, летунья выбирала, где садиться станем. Маркус ответа так и не дождался и сидел, вцепившись в потолочные рейки. А я, чувствуя его невеликую тяжесть, частое биение сердца под ладонью, думал об одном.

Я же его чуть не предал! Хотел бросить!

А кто же потом, когда Маркус себя осознает, двенадцать вокруг себя соберет да в полную силу войдет, останется единственным верным?

Кто?

Нас сейчас трое, еще девять должны прийти.

Через сомнения, через ненависть даже…

И кто из нас не обречен предать Искупителя, желая ему блага, кто, единственный, поймет, в чем истинное деяние?

Что если все по-иному выйдет?

Не знаю. Не умею я наперед загадывать.

Планёр носом клюнул, пошел на снижение. Я обнял Марка крепче. Он пока еще — Маркус. И удар о землю, и лезвие меча, и пуля свинцовая — могут убить его, как любого человека. Значит, долг мой отныне — беречь его.

Как смогу.

Из всех мест для посадки, что только были перед нами, Хелен выбрала самое необычное. Не на воду морскую у берега решила сажать планёр, не на дорогу, не на поле — впрочем, что бы из этого вышло, с поплавками-то, а на маленькое озерцо, километрах в пяти от ближайшего рыбацкого поселка.

Над поселком мы прошли уже совсем низко, и я разглядел, что люди особенно на планёр не дивились. Так, задирали головы, кое-кто руками махал, и все. Лишь ребятишки пытались бежать вслед, упрямо соревнуясь с рукотворной птицей.

Потом мы перемахнули несколько оливковых рощ, апельсиновую плантацию, на которой работали сборщицы, и понеслись над озерцом. Мне даже показалось, что Хелен не рассчитала, и мы воткнемся в заросший осокой берег.

Поплавки коснулись воды, за планёром раскинулся веер брызг, будто еще одни крылья выросли — из сверкающих капелек. Подскок, другой — никак не хотела машина с небом расставаться, потом мы понеслись по воде. Я крепко сжимал Маркуса, слегка растерявшегося от такой заботы. Тряпка в дыре вмиг намокла, отяжелела и выпала наружу. Хелен с натугой потянула какой-то рычаг сбоку от поплавков, раздался скрип, они слегка развернулись, и планёр начал тормозить.

В осоку мы въехали уже медленно и вальяжно, будто экипаж к подъезду дворца подкатил. Затрещала осока, с треском начала рваться материя на крыльях и на кабине. С щелчком вылетело переднее стекло.

И все стихло. Планёр стоял носом на берегу, на песке, а опустившимся хвостом окунувшись в воду.

— Все, — сказала Хелен. — Сели…

Никто и слова не произнес. Какая-то усталость накатила на всех. Хелен выдернула из приборной доски запал, сунула в карман — сил взять на Слово не было, вяло оглянулась, подмигнула мне, потом стала дергать дверцу.

Не открывается. Видно, заклинило.

— Милости прошу через окно, — не смутившись, решила летунья. И подала пример, на четвереньках выбравшись на короткий, смятый при посадке нос планёра. Следом полезла Луиза, потом я подсадил Маркуса и выбрался сам.

Мы стояли возле помятой машины и глупо смотрели друг на друга. Переход от захваченного десантом, бьющегося в истерике Миракулюса к этой сельской пасторали был слишком резок.

— Люди идут… — задумчиво сказала Луиза.

Я резко повернулся — но это были всего лишь две женщины, простолюдинки, явно из тех, что собирали на плантации поблизости апельсины.

— Поговори с ними, сестра, — попросила Хелен. — Спроси, как нам быстрее добраться… да куда угодно. До любого города, где станция дилижансов есть.

— Хорошо… сестра…

Надо же. Какое-то примирение между ними намечается!

Присев на песок, я разулся, вытряс из ботинка завалившийся туда невесть когда камешек.

— Хелен, — Маркус не отводил взгляд от летуньи. — Что ты про меня и про Слово говорила?

— Ничего. Компания у нас собралась неплохая, вот и все.

Маркус пытливо вглядывался в Хелен, но прочесть хоть что-то на лице графини было невозможно.

— Угу. Спасибо, что сестру Луизу взяли. Ее нельзя было бросать.

— Конечно, Маркус.

Мальчик переступил с ноги на ногу, глянул на Луизу, осенявшую склонившихся крестьянок святым столбом, сказал:

— Я отойду, ладно?

— Куда? А… конечно.

Маркус быстро пошел по берегу, заворачивая за тростники.

— Не убежал бы, — глядя вслед, пробормотал я.

— Не думаю. Присоединись, если боишься.

— Лучше тут посижу. Совсем скрючился в этом полете.

— Сиденье неудобное, — согласилась Хелен, присела рядом.

— Скажи, летунья, ты уверена?

— В чем?

— Да в том, что про Маркуса сказала! Он ли, — я сглотнул, набираясь духу, — он ли тот… Ну, ты понимаешь…

Ночная Ведьма молчала.

— Он всего лишь мальчишка, — размышлял я вслух. — Высокородный, но, в общем, обычный.

— Ага, вон, в кустики убежал.

— Хелен, я серьезно…

— Не знаю я, Ильмар. Нет, конечно, он не Искупитель. Пока. Но что дальше? Когда Слово в нем прорастет окончательно? Искупитель вначале был человек от других неотличимый.

• Предыдущая
• 62/85
• Следующая