Журнал «Если», 1998 № 03 - Финтушел Элиот - Страница 69

• Предыдущая
• 69/85
• Следующая

В 20-х годах вышла книжка В. Гиршгорна, И. Келлера и Б. Липатова «Бесцеремонный Роман», герой которой, изобретатель Роман Владычин, в полном соответствии с названием книги отправлялся в прошлое на машине времени собственной конструкции и, появившись перед Наполеоном Бонапартом в самый критический момент сражения при Ватерлоо, помогал ему выиграть эту решающую битву. Дальнейший ход событий комментариев не требовал — бесцеремонный Роман становился ближайшим советником Императора и получал полную свободу перекраивать историю на свой лад. Эрудиция авторов позволила им весьма реалистично воссоздать колорит эпохи, а их герою — подключить к своим действиям практически всех выдающихся личностей Европы первой четверти XIX века.

Кажется, в тогдашней советской фантастике этот роман оказался едва ли не единственным представителем данного направления. Хотя в зарубежной эмигрантской литературе мелькнула вышедшая в Румынии книга М. Первухина под названием «Пугачев-победитель». Сюжет ее, как явствует из заглавия, составляло описание победы известного бунтовщика и последовавших за этим бедствий, постигших землю русскую…

Времена с конца двадцатых до середины пятидесятых годов были глухими в отношении абсолютного большинства направлений фантастики — господствующим и практически единственным жанром оставалась пресловутая «фантастика ближнего прицела», на разные лады описывающая приключения комсомольцев, строящих радиоуправляемый трактор или экономичный автомобиль.

Следующим по массовости жанром были так называемые «романы о будущей войне», по которым специализировались забытые ныне Ник. Шпанов или П. Павленко. К жанру утопии отнести их было трудно, тем более что утопия, пусть даже коммунистическая, в те годы тоже была негласно запрещена — считалось, что ничего лучше советского настоящего придумать невозможно. Поэтому эти произведения можно отнести и к альтернативной истории. Бытует также мнение, что альтернативной историей можно назвать и романы типа «Кубанских казаков» Семена Бабаевского, поскольку описанные в них утопические картины благоденствия советского народа иначе как фантастикой назвать чрезвычайно трудно.

Наступившие во второй половине пятидесятых годов перемены тоже отразились в первую очередь на других жанрах — герои фантастических романов предпочитали осваивать космос или изучать глубины атома. На историю обращали внимание совсем мало. А если и обращали, то это была в основном античная история — эстетический канон, заданный И. Ефремовым, черпал свои истоки именно в культуре античной Греции.

Кажется, единственной попыткой обратиться к не столь древней истории поначалу были «Записки хроноскописта» Игоря Забелина. Даже машина времени долгое время оставалась в нашей фантастике всего лишь забавным аттракционом, а о параллельных мирах и альтернативных вероятностях-отражениях большинство писателей тогда еще и не помышляло.

Видимо, первым опытом описания альтернативной вероятности была небольшая повесть Севера Гансовского «Демон Истории», опубликованная в альманахе «Фантастика-67». Главная мысль автора вполне соответствовала традиционной материалистической философии — законы Истории жестко детерминированы, изменить ее ход невозможно, а конкретная личность не играет никакой роли: вместо убитого героем в 1913 году некоего Юргена Астора приходит некто Адольф Шикельгрубер, и история второй мировой войны повторяется. Но с некоторыми нюансами — именно эти, блестяще и вкусно выписанные детали придают повести очарование, не тускнеющее со временем и сменой литературных вкусов и политических реалий. Впоследствии Гансовский еще не раз возвращался к этому жанру. Рассказ «Человек, который сделал Балтийское море» декларирует уже диаметрально противоположный подход — географию Земли нашего времени определяет воля одного-единственного неандертальца, которому пришло в голову прокопать новое русло протоки… Однако следующий и гораздо более солидный опыт Гансовского в этом жанре, несмотря на возросшее литературное мастерство, выглядит все же менее эффектно, чем первый. Роман «Побег» не выходит за рамки сформированного канона — герой, будучи заброшен в Россию конца XVIII века, начинает менять историю по своему разумению: строит крестьянскую утопию, готовит современное оружие и даже изготовляет атомную бомбу… Но, организовав восстание и придя к власти, осознает, что изменил мир только к худшему, ввергнув страну в пучину бесконечной и кровопролитной войны.

В конце 80-х годов вышел сборник повестей Андрея Аникина «Вторая жизнь», тематика которого прямо анонсировалась как альтернативная история. Правда, общее направление философии автора сводилось к невозможности глобальных изменений в общей исторической канве — смерть Бонапарта весной 1812 года приводила лишь к тому, что поход на Россию возглавил Евгений Богарнэ (повесть «Смерть в Дрездене»). В других вещах автор вообще не стал затрагивать судьбы сильных мира сего, а ограничился описанием вариантов судьбы «маленьких людей».

Впрочем, маленькими бывают не только люди, но и страны — вот и замыкается история некоего микроскопического островного государства на бесконечном повторении одного и того же цикла, а судьба каждого жителя острова на ближайший день публикуется в утренней газете (повесть Геннадия Прашкевича «Счастье по Колонду»).

Собственно же теория множества параллельных миров-отражений закрепилась в нашей фантастике в начале восьмидесятых. Примером может служить повесть Олега Кора-бельникова «И распахнутся двери», где продемонстрировано существование альтернативных реальностей, в одной из которых трагически погибший в нашем мире герой повести остается жив. Вообще-то впервые параллельные пространства мелькнули у нас еще в повести А. и С. Абрамовых «Хождение за три мира» (1966). Однако там они использовались героями в основном для исследования будущего…

В романе Владислава Крапивина «Голубятня на желтой поляне» герои-дети способны путем несложного магического обряда переходить в миры, которые оказываются всего лишь искаженными отражениями нашего. В последующих вещах Крапивина мироздание выглядит как грандиозный многомерный кристалл, гранями которого и являются параллельные миры. Попасть в них можно и с помощью суперсовременной науки. Но магия, зачастую недоступная прагматичным взрослым, служит для этого гораздо эффективнее. Естественно, история в этих мирах тоже течет по-разному, хотя отдельные персонажи способны стать героями сразу во многих мирах.

Немного позже к альтернативной истории обратился и другой классик отечественной фантастики — Кир Булычев (кстати, профессиональный историк). В ряде рассказов, собранных в сборник «Апокриф», давались новые трактовки известным историческим событиям. А затем уже стали издаваться романы из цикла «Река Хронос», в которых описывались иные ветви развития истории нашей страны, начиная с первой мировой войны и революции.

А вот Василий Звягинцев к началу 90-х годов был всего лишь начинающим и совсем малоизвестным писателем. Известность ему принес роман-сериал «Одиссей покидает Итаку». Начавшийся как космическая опера, в которой волей судьбы приходится принимать участие пятерым нашим современникам, он постепенно превращается в альтернативную историю — когда представителям одной из участвующих в запутанной борьбе космических сверхцивилизаций вдруг приходит в голову изменить земную историю. Автор, а вместе с ним и герои, начинает с Великой Отечественной войны — и эта часть романа, видимо, является у Звягинцева самой удачной. Изучение реальных событий 1941 года позволяет автору показать, насколько сложно было даже всезнающему герою, ставшему личным советником Сталина, переломить ход войны летом и осенью сорок первого.

Однако в продолжении, романе «Разведка боем», осторожность в обращении с историей отсутствует. Теперь его бравые герои берутся уже за переиначивание — в духе нашего времени — всей советской истории, начиная с гражданской войны. Всякие постулаты «не навреди» и тезисы об осторожном вмешательстве забыты. Автор упивается силой и могуществом своих героев, резвясь на руинах отечественной истории.

• Предыдущая
• 69/85
• Следующая