Интимный дневник «подчиненной». Реальные «50 оттенков» - Морган Софи - Страница 16

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая

Для меня это было связано с ногами.

Том во многом достоин восхищения: он умен, у него хорошее чувство юмора, выразительные голубые глаза, пошловатая ухмылка и свойственная далеко не многим способность заставать меня врасплох. Он привлекает меня тем, что обостряет мое восприятие жизни. Я могла бы долго рассказывать о том, какой Том удивительный, сексуальный и великолепный. У него множество преимуществ, вот только ноги не назвать одним из них. Ну, двумя из них.

Как-то мы с друзьями слонялись без дела, дурачились и дрались в шутку. Наши отношения Господина и подчиненной оставались незаметными для внешнего мира, для всех мы оставались просто партнерами. Но когда я хлопнула его по затылку скрученным журналом и схватила за нос так сильно, что он прослезился, что-то изменилось. Я достала из сумочки салфетку, извиняясь за неловкость. Он взял ее и улыбнулся, вытирая глаза.

– Все в порядке, – сказал он достаточно громко, чтобы все услышали, и тихо добавил:

– Я тебя потом за это как следует накажу.

Стоит ли говорить, что большую часть фильма я гадала, что он под этим имел в виду. Он был не слишком сердит, но явно хотел наказать меня необычным способом. Плетью? Кнутом? Ремнем? Линейкой? А может, он будет меня наказывать, пока не достигнет оргазма, и затем оставит неудовлетворенной, как в ту отвратительную бессонную ночь, о которой я буду еще долго помнить? Или, как несколько месяцев спустя, свяжет мне руки за спиной и уснет сном младенца. Я определенно надеялась на что-то большее.

Но он придумал такое, что та ужасная ночь показалась просто пустяком. На самом деле я бы предпочла месяц без секса. А меня вряд ли назовешь благонравной.

Я стояла на коленях обнаженной у его кровати, когда он рассказал мне о том, что задумал. Он поглаживал мне поясницу, медленно проводя пальцем вверх и вниз по позвоночнику, и это вместе с холодом в комнате и опасениями отвлекло меня настолько, что на одну минуту мне показалось, что я неправильно его услышала. Попытка выдать желаемое за действительное.

– Ты поняла? – спросил он.

Я молчала, надеясь, что он передумает и вместо этого просто изобьет меня и затем отымеет без смазки в дрожащий от боли зад, покрытый синяками. Это было бы просто мучительно и вполне могло бы сойти за наказание. Могло бы? Может, надо было ему это предложить? Но вдруг он воспримет это как желание доминировать?

Он перестал гладить меня по спине и ущипнул за сосок. Сильно.

– Я спросил, ты меня поняла?

Я сглотнула комок и кивнула. Как там это называется? Понимать, но не воспринимать? Это был тот самый случай. Он только что попросил меня сделать то, что я считала невозможным. Я не хотела этого делать. Одна мысль вызывала у меня тошноту с примесью злости и унижения. Даже обычного удовлетворения от унижения, которое я испытываю, доставляя удовольствие партнеру, было недостаточно, чтобы сделать это сексуальным. В принципе.

Он начал стягивать с себя брюки.

– Пошевеливайся. Можешь целовать меня до самого низа. Привыкай потихоньку.

Его смешок заставил меня вспыхнуть от гнева. Он знал, что я всей своей сущностью не могла и не хотела этого делать, и тем не менее устроился поудобнее, закинув руки за голову, и с улыбкой наблюдал за моими попытками.

– Почему бы тебе для начала не провести языком по моему члену?

Хорошо. Это я могла. Это мне нравилось. Отлично. Я перевернулась на кровати, чтобы принять нужную позу. Он был уже возбужден, и, когда я нежно повела языком вверх, член уперся мне в лицо, такой же требовательный, как и его хозяин. Я охватила его губами, старательно и сосредоточенно, полностью поглощенная приятным процессом. И тут меня вернули к реальности. В буквальном смысле. Запустив руки мне в волосы, он опустил меня так резко, что растянувшаяся нить слюны оборвалась еще до того, как я успела перевести дыхание и проглотить ее. Представляя, как мерзко это выглядит, я кипела от ярости и унижения.

– Очень хорошо, только этого недостаточно, – он погладил меня по голове, как домашнее животное. – А теперь почему бы тебе не передвинуться пониже и немного поиграть с моими яйцами?

Я послушно придвинулась лицом к его паху. Вдруг я вспомнила о том, как он попросил меня об этом впервые и как я залилась краской, не желая делать того, что меня унижало. Сейчас, занимаясь этим, я задумалась о том, что со мной произошло. Как робость и смущение переросли в довольное, даже жадное послушание? А что будет через пару месяцев? Как ему удалось так легко заставить меня перешагнуть через себя?

Это было не самое подходящее время для самоанализа, потому что он приказал мне целовать внутреннюю часть его бедер, колени и ноги вплоть до кончиков пальцев. Я повиновалась, и, чем ниже я опускалась, несмотря на свои плохие предчувствия, тем быстрее и слабее становились мои поцелуи. Наконец мое лицо оказалось напротив его пальцев. Он ждал. В комнате стояла полная тишина. Он был спокоен, все в нем говорило о кричащей уверенности в том, что в конце концов я выполню то, что мне было сказано. Я почувствовала, как он придвинулся, чтобы лучше видеть, что творилось у меня с лицом и в голове, не желая ничего упустить.

Я могла встать и уйти. Могла сказать, чтобы он отвязался. Я устроила бы такую бучу! Возможно. Но упрямая гордость и один маленький участок мозга говорили мне, что я могу это сделать. Должна. Что это сексуально. В конце концов, суть повиновения в том, что делать нужно не только то, что тебе нравится. Это была лишь маленькая часть моего мозга, и, стоило мне придвинуться к ступням Тома, она стала еще меньше.

Я не могла понять, почему это вызывало у меня такую реакцию. Я знала, что у него чистые ноги – в конце концов, он следил за собой, – и это были просто ноги. Никого не было рядом, только он и я. Возможно, в более широком смысле ноги были чем-то непристойным, унизительным, но если откинуть эти мысли, то это ведь совсем несложно сделать, да? Чем это хуже, чем целовать его руки? Я пыталась разобраться со своими мыслями.

Я наклонилась к его ступням. Я могу это сделать. Ему это доставит удовольствие. Чем быстрее я закончу, тем быстрее мы перейдем к чему-нибудь другому, что доставит мне немыслимое удовольствие. Я закрыла глаза. Его ноги действительно пахнут? Или я это просто вообразила, не видя их? Я придвинулась ближе, но не могла решиться… Я пару раз глубоко вздохнула и попробовала снова. Не получилось. Мои губы пересохли, сердце бешено колотилось. Я могу это сделать, подумала я. Если я сделаю это быстро, он не поймет, насколько мне это противно.

– Разве я сказал дышать на мои пальцы?

Он все знал. И не скрывал этого. Я ответила сдавленным голосом:

– Нет.

– Тогда чего ты ждешь? Продолжай.

Я робко подвинулась и наклонилась, чтобы поцеловать его мизинец. Это был легкий, едва ощутимый поцелуй. Я облизнула пересохшие губы и вновь наклонилась к ноге, хотя все во мне кричало. Он издал приглушенный стон удовольствия, когда я снова прикоснулась к его пальцам, но я знала, что причиной тому было мое безропотное повиновение, а не ощущения поцелуя. Я почти видела, как он улыбается, и это взбесило меня. Я злилась на него, на себя и на ту часть мозга, которая этого желала, сдерживая чувство самоунижения. Я поцеловала каждый палец – нежно, медленно и почтительно – мне уж точно не хотелось делать этого снова, – завершив это долгим поцелуем большого пальца. Затем я развернулась и посмотрела на него, тяжело дыша и пылая от стыда. Я старалась не выдавать эмоций, но своей самодовольной ухмылкой он дал мне понять, что мне это не удалось.

Спасение было в краткости, и, хотя все во мне кипело, я набралась смелости и спросила:

– Достаточно?

Он улыбнулся.

– Не совсем. А как же вторая нога? Наклонись и соси мои пальцы.

Я быстро вернулась в прежнее положение – лучше уж было смотреть на его ноги, чем в глаза, которые так много замечали. У Тома было больше опыта в садомазохизме. И меня постоянно удивляло и возмущало то, что он понимал эту часть моей натуры лучше, чем я сама, заставляя испытывать ярость и страх даже в моменты возбуждения. Я разрывалась между чувством восторга, полета и желанием дать наглецу по голове, хотя глубоко внутри я понимала, что так называть его несправедливо, поскольку в большинстве случаев он был прав.

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая