До третьего выстрела - Лаврова Ольга - Страница 4

• Предыдущая
• 4/14
• Следующая

«Разминка» переходит в беспорядочный гвалт, кто-то вскакивает на стул, стул ломается.

— Хватит, ребята, — проявляет благоразумие Наташа. — Нас опять застукают… Кстати, на этом стуле всегда сидел Алька. Тут стоял его стол, а тут висела гитара…

— Жалко, что дом сломают. У Альки мы хорошо собирались.

— Что ж он не приехал? Ведь обещал.

— Его запрягли, — сообщает Фитиль. — Скребет и покрывает лаком пол.

— Твои тоже малярничают? — интересуется Миша.

— Пока смету составляют… Знаешь, Сэм, а бабка на балкон выходить боится. И все горюет о своем палисаднике, можно подумать, у нее здесь Парк культуры был.

Сенька тихо спрашивает Наташу:

— Почему он «Сэм»?

— Сильно эрудированный мальчик, — расшифровывает та.

— Ну-с, продолжим заседание, — усаживается Леша в кресло. — На повестке дня проводы Фитиля.

Фитиль выходит на середину.

— В связи с переменой места жительства мы расстаемся сегодня с нашим Фитилем. Он был достойным собратом, и мы с прискорбием провожаем его в новый путь.

— Прошу не считать окончательно выбывшим. Прошу оставить за мной совещательный голос и право посещать собрания.

— Наверно, иногда ты будешь приезжать, но эти уже не то, — печалится Наташа.

— Натка, я буду обязательно приезжать! И Алька тоже. Мы обязательно!

— Ладно, Фитилек, не копти, глаза щиплет, — усмехается Миша.

— Думаю, можно переходить к следующему вопросу, — «ведет собрание» Леша. — Так сказать, гвоздик программы. Сеня, прошу. Сэм, докладывай.

— Товарищи-братцы-господа-граждане-сеньоры-и-сеньориты, — тараторит Миша. — Для пополнения нашего состава предлагается принять нового собрата со стажировкой в течение месяца. Семен Гвоздарев, он же Сенька Гвоздик, проживает в нашем микрорайоне около трех лет. За это время ничем положительным себя не зарекомендовал. Так что причин для отвода кандидатуры не вижу. Есть вопросы к стажеру?

— Расскажи автобиографию, — доброжелательно предлагает Фитиль.

— Родился… учился… В общем, все.

— Больше ничего? — насмешничает Наташа.

— Имею два привода: за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой. Мать — дворник, — Сенька начинает вибрировать. Отец автоконструктор и пьяница. Находятся в законном разводе.

— Спокойно, стажер. Анкетные данные устраивают. Дату рождения. Когда подарки дарить?

— Тридцать первого февраля.

Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.

— Почем фунт лиха? — спрашивает сам «председатель».

— Выдается бесплатно, посуда своя, — без запинки отбивает Сенька.

— Для начала достаточно, — решает Миша. — Познакомьте новичка с принципами.

— Принципов покровительства самим себе имеется шесть, — приосанивается Леша. — Стажеру полагается знать три. Запоминай. Бей первым! Смейся последним! И не мешай себе жить, это сделают другие. Приемлешь?

— Само собой. Только почему — «смейся последним»?

— Потому что хорошо смеется — кто? — подсказывает Фитиль.

— А-а, понял.

— Голосуем. Кто «за»? — и Леша первым поднимает руку. — Единодушно. Решение будет утверждено общим собранием, когда съедутся остальные ребята. От имени коллектива поздравляю. Запомни этот миг своей жизни, о Гвоздик, и постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?

— Пусть что-нибудь придумает, — капризно складывает губы Наташа. — Чтобы не было скучно.

— Натка, человечество создало целую индустрию развлечений и все продолжает скучать.

— Ну пусть хоть попробует! — настаивает она.

— Придется поднатужиться, брат-стажер, — решает Леша. — Попытайся нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.

Знаменский допрашивает простуженного мужчину лет сорока: Губенко.

— Гражданин следователь, ну ни сном, ни духом! — клянется тот. — Я как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с одной уголовной рожей увижу, — конец. Высчитала, что до дому ходу двадцать две минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на проходной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я должен быть как штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!

— Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?

— Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.

— Хорошая была игра?

— Ну!!

— А куда же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как раз невдалеке от ограбленного магазина?

Допрашиваемый шмыгает носом.

— Эх, мать честная…

— Так куда бежали?

— Футбол смотреть, — уныло говорит он.

— Забавно.

— Телевизор испортился, гражданин следователь. Острый момент, атака на наши ворота, а он, паразит, хлоп — и сдох. Пришлось бегом к дружку — досматривать.

— Не застали его?

— Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.

— Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит, что до той поры сидели дома у телевизора?

— Соседку спросите. Я сначала к ней рвался. Не пустила. Тут международного значения матч, а она муру смотрит, танцы какие-то!

— Ну хорошо, допустим, все все подтвердят. Как мы определим промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?

— Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился, когда штрафной назначили. Второй гол уже при мне забили. Выходит, минут девять я прозевал.

— Сколько из них вы препирались с соседкой?

— Показалось долго, но, наверно, минуты три.

— Сбрасываем три минуты, остается шесть. Какую часть пути занял переулок?

— Примерно полдороги.

— Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление совершалось или когда грабитель удирал с места преступления. Не заметили чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.

— Понятен… — мужчина тяжело вздыхает. — Парень там один ошивался, гражданин следователь. Тогда я, конечно, ноль внимания, но как теперь рассуждаю — по разным признакам — в общем, на стреме он стоял… Главное, видел я его раньше. Лицо знакомое.

— Где?

— Не помню.

— А если сосредоточиться?

— Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!

— В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахерской?., в метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..

На каждый вопрос Губенко отвечает секундной задумчивостью и пожиманием плеч.

— Опишите его.

— Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет. Года двадцать два или двадцать пять. Блондины, они моложе выглядят, личное наблюдение.

— Не мешало бы прийти в милицию и поделиться личными наблюдениями, чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.

— Да ведь, гражданин следователь…

— Между прочим, товарищ следователь.

— Правильно, товарищ следователь. Вы учтите мою ситуацию: соседка пожаловалась жене, что я ее обругал за телевизор по-нехорошему, я жене объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым, а бегал-то я к Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор тоже судимый и, значит, по жениному пониманию, он для меня под запретом, а она мне ультиматум поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст…

Миша Мухин, он же Сэм, валяется дома на диване с книгой. В соседней комнате вполголоса препираются мать Миши и ее отец, древний благообразный старец.

— Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим богаделкам, чтобы не ходили пока.

— Неча ими брезговать! Сестры они мне по древлепрославленной нашей вере.

— Вам — сестры, а Косте — хуже горькой редьки.

— Срамишь седины мои, Аксинья. Чужие люди идут за духовным наставлением, а родная дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в геенне огненной.

— Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.

— Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.

— А то вы не смотрите!

Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.

• Предыдущая
• 4/14
• Следующая