Побег - Лаврова Ольга - Страница 17
- Предыдущая
- 17/24
- Следующая
На что еще он способен? Чем занят сейчас?..
В дежурке Гусев напутствовал группы захвата:
– Итак, имеем восемь адресов. Стесняться не приходится, в каждый курятник будем нос совать. Сверяем часы. Девять сорок шесть. Операцию назначаем на десять десять. Имеете добавления, товарищ майор?
– Старайтесь потише. Восемь адресов – это наше предположение. Кто поручится, что не двенадцать?
Гусев обернулся к «захватчикам»:
– Для пресечения слухов: по каждому адресу, где пусто, оставляем своего человека. Пусть следит, чтобы не перебежали из дома в дом шепнуть.
Багров как-то выпал из ситуации, переживая обманчивое впечатление, будто отныне все хорошо. Заговаривал о пустяках, по-доброму улыбался.
Майя Петровна с сожалением вернула мужа к действительности:
– Что же теперь, Миша?
– А что теперь? – все еще безмятежно отозвался он. – Спасибо, Загорского унесло. Постарался его ангел-хранитель.
– И твой тоже.
– Верно, и мой не подвел.
– Но что ты дальше?
Багров задумался, начал грустнеть.
– Поеду назад в ту же колонию. Придушу Калищенку, гада!
Прозвучало полусерьезно, и в том же тоне Майя Петровна «восхитилась»:
– Очень умно рассудил, Миша. То-то нам с Катей радости!
– Выходит, спустить ему? Пускай подличает дальше, как нравится? – скривился Багров.
– Да не о нем думай – о себе, о нас!
Багров опять помолчал и совсем потускнел.
– Конечно, придется сидеть. Эх… Только жди, Майка! Мне без тебя зарез!
– Подожду, Миша, – покорно согласилась она.
– Я знаю, прежнего нету, – с новой мукой покачал головой Багров. – Привычка тебя держит… Катька у нас, дом… А ведь было счастье, Маюшка! Куда делось?
– Все здесь, Миша, на донышке. И твое, и мое, – показала та на бутылку.
– Брошу! Веришь? Брошу! Я уже отвыкать стал. Отсижу, и уедем давай, как ты хотела. Опостылело тут теперь! Начнем по новой, а?.. Может, тогда вернется… обратно полюбишь?..
Майя Петровна ответила осторожно, выверив наперед интонацию:
– Отчего не полюбить, Миша. Мужчина ты видный, работящий.
То была ложь во спасение; ничего не стоило толкнуть на новые безрассудства буйную и переменчивую его натуру.
– Но сейчас-то ищут тебя, Миша. Объявись сам, скидка будет. Объясни, как было… люди же – поймут! Прошу тебя!
– Противно, Майка. Словно побитая собака на брюхе…
– Переломи себя, Мишенька! Пойдем. Пойдем вместе!
Вот и перегнула палку, сразу воспротивился:
– Еще не хватает, чтоб ты меня за ручку вела! На весь город потеха! Сам дорогу найду.
– Значит, пойдешь? Честно?!
Багров медленно обогнул стол, Майя Петровна встала навстречу.
– Поцелуй!
То было требование залога, обещания; или печать, скрепляющая договор.
Майя Петровна поцеловала мужа. Но губы-то лгать не умели.
– Я вещи соберу, продукты… – заторопилась она. – Принесу в милицию.
– Побудь еще, Майя…
Пока она была здесь, единственная его желанная, пусть хоть такая, только прохладно-ласковая, Майя принадлежала ему. А дальше – какие немеряные версты разделят их! Сколько они не увидятся!
Майя Петровна понимала, что муж ждет от нее еще каких-то слов, чувств. Но где их взять? Силы ее иссякали.
– Скорей надо, Миша, чтоб сам ты, пока не поймали!
– Ну… ладно, – смирился Багров. – Подожду, пока обратно полюбишь.
Она кое-как повязала платок, надела пальто и, уже одним рассудком, а не исчерпавшим себя сердцем сознав, что надо смягчить боль мужа, – прислонилась к его груди, дала себя обнять напоследок.
И вот – скрылась в сенях, мелькнула мимо окна и канула в темень за плетнем.
Багров окинул прощальным взором дедову горницу, прислушался, как тот заливисто похрапывает в каморке. На столе мутно зеленела бутылка. Багров отвел глаза, но их опять потянуло к зелени.
Лукавое самооправдание нарисовало картину сдачи властям, раздуло предстоящее унижение. Багров налил стакан до краев. Не пропадать же. Может, последний раз в жизни!
В милиции было пусто. Две минуты назад группы захвата приступили к операции. Еще через тридцать – сорок минут станут известны итоги. Томин и дежурный помалкивали. Обоим хотелось верить в удачу. Дежурному оно удавалось процентов на семьдесят, Томину процентов на двадцать.
Однако, если спросить, питает ли он надежду взять Багрова в ближайшие часы, Томин, не колеблясь, ответил бы «да». Но не облавой. Просто… ну не могла столь тихо завершиться эпопея Багрова.
Мысль эту Томин обнаружил в себе уже в готовом виде, не заметив, как она созрела. Но таким – подспудно рожденным – он внимал, пожалуй, больше, чем логически обоснованным. Внутренний голос предупредил: готовься к бурным событиям. Хорошо, если не трагическим.
По коридору кто-то бегом – и, запыхавшись, влетел в дежурку. Один из «штабистов» Виктора, приданный засаде в качестве связного.
– Меня послали… сказать на всякий случай… Катька на рысях усвистала.
– Тебе бы за ней бежать, а не к нам, балда!
– Да ведь не было распоряжения, товарищ майор… чтобы следить, – растерялся конопатый «штабист».
– В какую сторону ударилась? – спросил дежурный.
– По Пионерскому.
– Гм… куда ее понесло…
– А жена Багрова дома?
– Так точно, товарищ майор. Хотя… не наверняка.
– Желательно потолковей.
– Свет наверху горит. Но не видно, чтобы ходили.
– Подымись в квартиру, узнай. Под благовидным предлогом.
– Есть!
Он ринулся наружу, а Томин прервал задумчив дежурного:
– Пионерский куда ведет?
– Я вот как раз сижу, мозгую. Магазины закрыты, дальше – обувная мастерская, прачечная, всякие бытовые услуги. Детсад, стадион. Еще дальше – автобаза, заправка. А там уже огороды, поля. Куда ее понесло?.. Если только у лесопилки свернула, в жилой массив? По забору протоптано, но темень же! Шалая деваха…
Рассуждения дежурного ничего не объяснили. Как кольнуло Томина это «усвистала на рысях», так и торчала иголочка. Правда, Катя отнюдь не жаждала встречи с отцом. Но что погнало ее из дому в одиннадцатом часу вечера?
А погнало Катю именно желание встретиться с отцом.
Странное поведение мамы, от двери дома вдруг заспешившей прочь, и странное же явление старика пасечника наконец сцепились в ее уме; она уразумела их связь и смысл.
– Ох, мама… Ох, Маечка Петровна! Ну совершенно невозможная!
Что выйдет из свидания родителей? Что отец вообще задумал? Чего потребует от матери? Муровец предупредил: «опасен». А она тайком; даже слова никому не сказавши!..
Нет, мочи не было покорно ждать. Страх за мать, негодование, обида, что родную дочь как бы и не принимают в расчет – все смешалось и вихрем вынесло Катю на Пионерский проезд. Ее мнением не интересуются? Ну так она заставит поинтересоваться! Она им все выложит! Отцу, конечно, в основном. Мама – святая мученица. Но зачем она соглашается быть мученицей?! «Ах, человек в беде, его надо поддержать». Разве мы виноваты в его беде? Мы из-за него тоже в беде. И виноват он, он один! Пусть же сам и расплачивается!
Катя приостановилась, глотая злые слезы и соображая, где надо свернуть, чтобы попасть на дорогу к пасеке; тут важно не ошибиться, дальше фонарей не будет.
И увидела Майю Петровну, показавшуюся из-за детсадовской ограды. Слава Богу, цела! Возвращается! Первый порыв был – броситься навстречу. Приласкать, отругать, пожаловаться.
Но тогда мама все поймет и не пустит ее к деду Василию. У нее своя правда – у Кати своя. И Катина правда останется только клокочущими в горле фразами, ни на что не повлияет, ничего не изменит.
Майя Петровна ступала торопливо, но слегка неровно, как очень уставший человек. Руки зябко засунула в рукава, подбородок уткнула в воротник от ветра.
- Предыдущая
- 17/24
- Следующая
