Девять жизней - Лин Фрэнк - Страница 20

• Предыдущая
• 20/85
• Следующая

Я оставил их в Центральном Манчестере в 5.40 и отправился в Престбери самым прямым путем, остановившись только один раз на пять минут. Следовательно, убить Глорию сами они никак не могли.

В любом случае – для чего вовлекать третью сторону? Зачем вообще посылать меня? Если бы они хотели свалить на меня обвинение в убийстве, они могли бы также догадаться, что их обвинят в том, что они меня наняли. Масса свидетелей подтвердили бы наши контакты. Если бы полиция сочла меня виновным, тень немедленно пала бы на Хэдлам и Риштона. Когда в переполненном ресторане Риштон давал мне поручение, он кричал чуть не на весь зал. Разве так нанимают убийц?

Ночью мне удалось заснуть лишь на час. Я чувствовал, что теряю ориентацию. Больше всего меня пугало, что я плохо контролирую ситуацию и самого себя. Я не знал, что затевает против меня полиция, или Хэдлам с Риштоном, или реальный убийца.

Было ясно, что заснуть больше не удастся. Слышалось хлопанье дверей соседних камер, куда заводили уличных хулиганов: обычное дело, Рождественская ночь. Ко мне, слава богу, никого не подсадили: «убийцу» оставили в одиночестве. Я знал, что до сих пор держался на допросе безупречно, но надолго ли меня хватит? Я решил, что утром непременно потребую адвоката. Задерживать меня до послезавтра, не предъявив обвинения, будет незаконно. Но сейчас я чувствовал себя слишком растерянным, чтобы что-то предпринять. Я приготовился к тому, что утром мне предъявят обвинение в убийстве.

Ничего не скажешь, славный подарок к Рождеству!

Я лежал на жестком матраце, слушая звуки утренней возни в полицейском участке. В соседних камерах кто-то подметал пол, весело насвистывая церковный гимн. Уборщик подошел было и к моей двери, но удалился, оставив меня наедине с моими мрачными мыслями.

Около десяти часов тщедушный дежурный сержант вывел меня из камеры. Его сопровождал констебль – видимо, на случай, если я начну буянить. К столу сержанта я шел как на Голгофу.

«Твоя песенка спета, Кьюнан, – сказал я себе. – Обвинение в убийстве». Я старался сохранить спокойное выражение лица. В такие моменты, как известно, время останавливается. Вся кровь отхлынула куда-то в ноги. К моему величайшему удивлению, сержант, не говоря ни слова, начал возвращать мне мои вещи.

– Что это значит?

– Вы свободны, следствие в вас больше не нуждается, – промямлил он, глядя в папку на своем столе. И подвинул мне какую-то бумажку. – Распишитесь.

– И это все?! А где, я спрашиваю, следователь Джеролд? Он ничего не желает мне сказать? Четырнадцать часов допроса за сообщение о преступлении! – Мой страх сменился гневом, на шее вздулись вены.

– Успокойтесь, сэр. Произошла ошибка. Вы свободны. Тридцать шесть часов задержания истекли. Ваш друг все вам расскажет, – произнес сержант.

Я покачал головой, которая все еще гудела.

– Ошибка? – повторил я. – А как насчет нанесенных мне оскорблений? А шишка на голове, которую я получил, когда один из следователей набросился на меня?

– Я искренне сожалею, сэр. Мы не виноваты, это все пресса. Они страшно раздули это дело. Подобные дела всегда связаны с недоразумениями, сэр. Что же касается вашего повреждения, мы полагаем, вы нанесли его себе сами, сэр. Если желаете, можете подать жалобу. Позже вас, возможно, попросят подписать показания, сэр. – Этот сморчок получал от своей работы истинное наслаждение, но моя злость на него и на полицию в целом начинала улетучиваться. Разве всю мою жизнь отец не учил меня смотреть на вещи с полицейской точки зрения? Виноват был я сам. Никто не заставлял меня принимать предложение Риштона.

Сержант протянул мне конверт с деньгами: 2350 фунтов, в целости и сохранности. И расписка в том, что 5000, принадлежащие Саймону Риштону, изъяты как вещественное доказательство. Значит, следствие приняло мои показания.

Я попытался продемонстрировать свое презрение – повернуться на каблуках и выйти, не говоря больше ни слова. Однако эффектный жест не удался: на одном ботинке развязался шнурок, и я поскользнулся.

– И вам также счастливого Рождества, – сказал сержант, а его напарник хихикнул.

Я снял ботинки, взял их в одну руку, сумку с одеждой в другую и покинул место заключения в одних носках.

Выйдя в холл, все еще крайне недовольный собой и по-прежнему одетый в тюремную робу, я увидел сидящую на скамейке Делиз. Она не сразу меня узнала и словно поколебалась пару секунд, прежде чем встать мне навстречу. Двухдневная щетина у меня на подбородке и свирепое выражение лица, наверное, могли бы испугать кого угодно. Слава богу, она не сделала никаких бестактных замечаний. Я попытался улыбнуться.

– Дэйв, наконец-то! Если бы ты знал, сколько времени я тут провела, уговаривая их выпустить тебя. Я привезла тебе кое-какие вещи, но они не разрешили их передать. – Она поцеловала меня. Я обнял ее. Мне нужна была поддержка. Деловитая, как всегда, она высвободилась и сунула мне в руки какой-то пакет.

– Пойди приведи себя в порядок. – Она показала на туалет. – Здесь твоя электробритва. У тебя подбородок как наждак.

Поколение варваров свело удобства в уборной к минимуму: выщербленная раковина и осколок зеркала. Я побрился под тощей струйкой холодной воды и попытался смыть с лица грязь двух последних суток куском хозяйственного мыла. Электрическая розетка, естественно, отсутствовала. Я вытерся обрывками полицейского рубища и с наслаждением надел чистое белье и рубашку.

– А где Джей? – спросил я, выйдя в холл.

– Не беспокойся о нем, его отпустили вчера утром. Подумай лучше о себе. У выхода собралась толпа журналистов и телерепортеров. Они ждут не тебя – сейчас должны привезти Риштона и Хэдлам. Но на всякий случай нас обещали выпустить через задний ход, пошли скорей! – Она потащила меня за собой.

Я понял, что выход из тюрьмы – даже если ты провел в ней только два дня – подобен воскрешению из мертвых. Тем более что я настроился на гораздо более длительный срок.

– Я поставила твою машину там, на боковой улочке. Надо пройти пару сотен ярдов.

Делиз сбавила шаг и взяла меня под руку.

– Я еще не говорила маме о нашем решении. Ну, насчет кольца. Мне кажется, сейчас не очень подходящий момент, а? Я сказала ей, что, если мне удастся тебя вытащить, ты будешь обедать у нас на Рождество. Мы введем ее в курс дела постепенно.

Рождественский обед в обществе Кашалота определенно не стоял на первом месте в моем плане действий по выходе из-за решетки, но Делиз прекрасно выбрала момент: уводимый ее твердой рукой от тюремной камеры и от своры репортеров, спорить я не мог.

На улице, однако, никаких журналистов я не увидел, зато погода существенно улучшилась с тех пор, как я в последний раз выходил на свет Божий. Стоял ясный солнечный день, тумана и холода как не бывало. Звонили колокола, и празднично одетый народ сновал туда-сюда по крутым улочкам старого города, известного своими шелками.

– Не смотри так сердито, Дейв! Тебе придется к ней привыкнуть. В конце концов, она моя мать, – сказала Делиз, приняв мою улыбку за гримасу неудовольствия.

– Да я и не думаю сердиться. Какие-нибудь несколько часов в обществе твоей матери – ничто по сравнению с тем, что я пережил здесь, – ответил я.

Мы завернули за угол. Рядом с моей машиной возвышалась массивная фигура Теда Блейка, моего приятеля – того самого, который рекомендовал меня Кэт Хэдлам. Его могучее тело было плотно обтянуто коричневым кожаным пальто, перепоясанным ремнем, что придавало ему еще большее, чем обычно, сходство с плохо упакованной посылкой. Немало коров пришлось ободрать, чтобы сшить это пальто с кучей клапанов и карманов. Красная квадратная физиономия Теда сияла улыбкой.

– Будь с ним любезен, Дейв. Он очень нам помог, – прощебетала Делиз.

• Предыдущая
• 20/85
• Следующая