Снежные псы - Веркин Эдуард - Страница 41
- Предыдущая
- 41/80
- Следующая
Кто-то додумался, ткнул коняшку пикой в ляжку. Лошадь испуганно ржанула и поднялась. Точно, под ней, изрядно впечатанная в тутошний чернозем, лежала моя давнишняя знакомая Ариэлль Косолапова. Приятная встреча.
– Приветствую, мадам, – кивнул я и подал Ариэлль руку. – Прекрасная погода, не правда ли?
Ариэлль кивнула, руку приняла и поднялась. С изяществом, кстати. Мало кто восстанет после того, как попал под лошадь, а Ариэлль смогла. Так, немного скрипнула.
– Рад сделать знакомство, – сказал я. – Вчера погода была тоже благоприятная. Вы не ушиблись?
– Я тоже… – сипло и немножко невменяемо откликнулась Ариэлль. – Тоже рада… Не ушиблась…
И я подумал, что сип у нее вовсе не из-за придавленности четвероногим, а из-за простуды.
– Не хотите ли отведать бычков в томате? – предложил я. – У моего раба есть запас.
– Бычки в томате? – одурело прохрипела Ариэлль. – Бычки…
Вся окружающая банда глядела на происходящее оторопело.
– Можете… – махнула в их сторону рукой Ариэлль, – можете располагаться лагерем… там… тут… рядом…
Окружающая банда принялась устраиваться неподалеку лагерем, а я подбросил в угли веток и галантным движением пригласил эльфийскую начальницу к костру, куртуазно проворковав:
– Прошу вас, разделите мой скромный ужин.
Взял хворост, разделил на две части, покрыл одеялами, получились кресла. Мы уселись. Было еще довольно темно, но вокруг костра свет, а за ним ночь, и в ней гремели железом эльфы.
– Мы это… – начала Ариэлль. – Мы…
Потрогала подбородок, и мне показалось, что она стесняется чего-то.
– О делах потом, – остановил ее я. – Как говорят в Аризоне, о бизнесах потом, сначала о погоде. Вы не находите, что в последнее время у нас туманно?
– Туманно? – Ариэлль огляделась. – Ну да, туманно, как в Лондоне…
– Заблуждаетесь, сударыня, – деликатно поправил я. – В Лондоне сейчас нет туманов, теперь они всего лишь красивый факт ушедшей эпохи. Там четыреста лет использовали уголь повышенной зольности, а теперь перестали – и туманы ушли. Во всяком случае, когда я был там в прошлом году, никаких туманов не встретил…
Ариэлль поглядела на меня с интересом.
– Вру, – исправился я, – не был я ни в каком Лондоне. Я вообще нигде не был, ну, может быть, только в Цинциннати… Опять вру, в Цинциннати тоже не довелось. Но это ничего не значит. Вы сами где-то были?
– Нет, – покачала головой Ариэлль. – Нигде я не была, всю жизнь в своем городе прожила.
– Мы похожи, что радует, – улыбнулся я. – А вам не кажется, что здесь, у нас, в Стране Мечты, мало культурного контекста? Винегрет какой-то, и в то же время ничего монументального. Никакого слоя цивилизации. Вот если взять тот же Великий Новгород – там, где ни копни, везде найдешь черепа и берестяные грамоты со всякими древними матюгами, а тут где ни копни, ничего не найдешь, хоть перекопай все. И вообще еще неизвестно до чего докопаешься… Тут нет ни руин, ни старых крепостей. Почему?
– Ну… мне кажется, для того чтобы перенести сюда крепость, надо иметь воображение… такое, особо мощное… А у всех остальных фантазии хватает только на то, чтобы самого себя сюда перенести.
Интересное предположение. Кто же тогда перенес сюда целый полярный город? Какая же у того человека должна быть фантазия!
– Да, – покивал я, – фантазией народ не обделен. Напридумывали разного… Говорят, гномы…
– Гномы? – Ариэлль опять как бы невзначай коснулась подбородка, после чего будто проснулась. – Гномы вообще-то смешные… Вы слышали, что в одном из гномских пуэбло жители построили гигантскую статую…
– Статую? – переспросил я в недобром предчувствии.
– Ага, статую. Из сушеного навоза, смешанного с глиной, а ростом с пятиэтажный дом.
– Да что вы говорите! – удивился я.
– Точно! Но это еще не все. Они поставили памятник в двусмысленной позе.
– В двусмысленной? – Мне стало противно, совсем как после очередной смерти бывало.
– Даже больше, чем в двусмысленной. В непристойной!
– Ужас!
– Да-да, именно в непристойной! Памятник совершает обеими руками такие фигуры, на которые нельзя смотреть без стыда. А гномам, наоборот, ужасно нравится, они памятнику поклоняются, жертвы приносят!
– Жертвы? – вяло поинтересовался я.
– Жертвы. Отлавливают гоблинов, связывают их, бреют…
– Бреют?
– Бреют. А потом из щетины делают таких человечков и сжигают их перед изваянием. И при этом совершают свои движения…
– Движения? – поморщился я.
– Да, – полушепотом сказала Ариэлль. – Стоят на площади, поют гимн и ритмично такие же движения совершают, как памятник. Вы только представьте!
Я представил: целая площадь гномов, которые стоят и дружно показывают фиги, да еще гимны распевают. Великое зрелище, честное слово. Если будет возможность, обязательно поприсутствую.
– А кому памятник-то?
– Какому-то их божеству странному. Имя тоже какое-то неприличное, знаете ли. Не произнесешь даже.
Я кивнул и послал мысленное проклятие Перцу. Придумал мне имя, гадина!
– Ну да, – кивнул я, – гномы суть существа хтонические. Видите ли, примитивное сознание силится трансформировать мир по своему собственному образу и подобию, а художник, даже самый примитивный, стремится во всех своих творениях выразить, прежде всего, себя…
Ариэлль поглядела на меня уже с непониманием, и я не стал утомлять ее чересчур умным бредом, перешел сразу к насущному.
– Я, кстати, говорил о бычках не ради того, чтобы вас фраппировать, сударыня. Напротив – ради того, чтобы действительно отобедать, поскольку, как я полагаю, на сегодняшний день у нас намечены мероприятия, а они требуют сил. Однако ваши воины взяли моего раба, который является хранителем запасов…
– Отпустите пленника, – велела Ариэлль.
Появился изрядно помятый Тытырин. Он морщился и прижимал к груди бумаги со своим паскудным славяноготическим пасквилем.
– Опять же к вопросу о бычках… – сказал я. – Тытырин, дай нам сардин. Две банки. И побыстрее!
– Сардин больше нет, – тут же сообщил прозайка.
– А что есть?
– Частик в томате, – буркнул Тытырин. – Бычки в томате.
– Тащи бычков. Две банки.
– Но мне для написания…
– Тащи! – показал я Тытырину кулак. – И фасоль не забудь.
Тытырин принес две банки бычков и две банки фасоли. Все в томате.
– Можешь быть свободен, – сказал я. – Иди, проверь посты.
– Какие посты? – не понял прозайка.
Но я только отмахнулся. Сочинитель удалился.
– Деликатесы из реального мира, – пожонглировал я банками. – Бычки – японская кухня, фасоль – мексиканская. Смею пригласить вас на романтический ужин.
– Спасибо. – Ариэлль снова потрогала подбородок.
Что-то ей в своем подбородке определенно не нравилось.
Я тем временем вытянул ножик и срубил с банок крышки. Бычки в томате предложил в холодном виде, а фасоль поставил на угли разогреваться.
Ариэлль достала деревянную ложку, у меня была ложка серебряная.
– Угощайтесь, – предложил я.
И мы принялись угощаться.
Я не ел бычков в томате уже… ну да, с момента обретения памяти я ничего не помнил про бычков. На вкус они были как маринованные в томате карандаши, впрочем, вполне съедобные.
А Ариэлль бычки, видимо, нравились. Мне показалось, что она их даже смаковала. Бедная девочка.
– Вкуснота! – Ариэлль блаженно жмурилась. – Сто лет такого не пробовала! Где взяли?
– Гуманитарная помощь, – ответствовал я. – Стратегические запасы…
– А тушенки нет? – вдруг спросила Ариэлль.
– Тушенка есть, но не с собой.
– Жаль… У нас вообще одна вегетарианская пища, от нее устаешь.
Ариэлль расправилась с бычками и вопросительно уставилась на фасоль.
– Фасоль на самом деле мексиканская, – сказал я.
Достал банку с углей, протянул ее Ариэлль.
Фасоль ей тоже понравилась. Ну и мне понравилась тоже. Фасоль. Острая такая и чрезвычайно питательная. Вот такой у нас получился романтический ужин… то есть завтрак… трудно понять, что именно.
- Предыдущая
- 41/80
- Следующая
