Журнал «Если», 2000 № 07 - Дяченко Марина и Сергей - Страница 30
- Предыдущая
- 30/76
- Следующая
Тут раздался человеческий голос и цоканье подкованных сапог о булыжники. «Четыре часа, ясное утро». Пейли инстинктивно юркнул в закоулок, распластался, как распятый, на сырой стене. Показываться людям было пока рано. Он посмаковал гласные в крике ночного сторожа — больше похоже на американский английский, чем на выговор современных англичан. Затем, наконец-то узнав время и машинально потянувшись подвести стрелки часов на своем запястье — и спохватившись, что часов нет и быть не может, — Пейли задумался, чем бы заняться до наступления дня. Портье в местных отелях явно не дежурят по ночам. Потеребив черную бородку, которую отращивал три месяца, Пейли решил, не теряя времени, приступить к своим ученым занятиям и прогуляться до Шордича, где находился театр «Глобус». Согласно историческим источникам, это новое, красивое здание располагалось вне Сити, на территории, куда не доставали руки Городского совета, известного ненавистника пьесы и актеров. Зуд первооткрывателя, ненасытная жажда знаний охватили Пейли, заставив его позабыть о холодном утреннем ветре. Лондон своих времен он знал хорошо, но это не очень-то помогало ему ориентироваться. Наудачу он зашагал на север и вскоре миновал Минориз, Хаундздич, Епископские ворота; несколько раз его едва не стошнило от вони псарного двора. Издали долетал еще более сильный и насыщенный, совсем уж нечистый, непристойный запах. «Наверно, Флитдич, будущая Флит-стрит», — решил Пейли. Достав из сумки щепотку порошка, он высыпал его на язык, чтобы унять тошноту.
Казалось, в городе спали даже мыши. Он шел, шел, шел — и вдруг под округлым, посеребренным луной облаком узрел его. Это был театр.
Пейли ощутил что-то близкое к разочарованию. Неказистое дощатое строение за деревянным забором, растрепанная соломенная крыша. Осуществленные грезы воочию всегда оказываются мельче, зауряднее.
«Интересно, можно ли сейчас попасть внутрь», — задумался Пейли. Сторожа не было видно. Прежде чем подойти к входу (двери, достойной скорее деревенского нужника, чем святилища Муз), он постарался запечатлеть в своей памяти весь освещенный луной пейзаж: скромные домишки, булыжную мостовую, поражающие своим изобилием вездесущие зеленые заросли. И тут он впервые увидел животных.
Эти твари с длинными хвостами могли быть только крысами. Троица зверьков грызла какие-то отбросы неподалеку от двери театра. Стоило Пейли сделать опасливый шаг в их сторону, как крысы разбежались — но в ярком лунном свете он успел разглядеть их отчетливо, до последней шерстинки.
«Крысы как крысы», — рассудил Пейли, впрочем, этих животных он видел только в университетских лабораториях. Живые злые глазки, толстые мясистые хвосты. И вдруг Пейли понял, что именно они глодали.
Из кучи отбросов торчала человеческая рука. К таким зрелищам Пейли был, в принципе, готов. Он вдоволь насмотрелся на изображения ограды Темпля с насаженными на колья головами изменников, знал об обычае омывать трупы тремя приливами и бросать гнить на берегу Темзы, видел на картинках эшафоты Тайберна (в эпоху Пейли переименованного в Марбларч), вокруг которых на поживу стервятникам валялись отрубленные конечности. (Стервятники? Коршуны, конечно же, коршуны. Все коршуны уже расселись по насестам.) Холодным взглядом ученого (порошок, который он принял, утихомирил его желудок) Пейли осмотрел обкусанный, ободранный кусок плоти. Крысы успели съесть немного: пир оборвался практически в самом начале. Однако на запястье зияла рваная, с блестящим дном дыра, которая заставила Пейли почесать в затылке. То была удивительно знакомая, но неуместная на нормальной человеческой руке анатомическая черта. На секунду ему подумалось, что дыра страшно напоминает пустую глазницу, облепленную ошметками выдавленного глаза. Но Пейли, улыбнувшись через силу, унял свою фантазию.
Повернувшись спиной к этим жалким человеческим останкам, он решительно прошел к входной двери. Удивительно, но она оказалась не заперта. Пейли надавил — дверь отворилась, издав скрип. Приятный звук — что-то вроде «Добро пожаловать» в этот мир 1595 года, знакомый и одновременно странный. Вот оно: земляная площадка стоячего партера, которую трамбовали, трамбуют и еще много лет будут трамбовать ноги черни; боковые ложи; выступающая в зал сцена; «студия» без занавеса; башня с флагштоком. Пейли с благоговением глубоко вдохнул воздух театра. И тут…
— Эге, мазурик, попался!
Сердце Пейли чуть не выскочило изо рта, как плохо пригнанная вставная челюсть. Обернувшись, он впервые оказался нос к носу с живым елизаветинцем. Слава Богу, этот «представитель эпохи» выглядел вполне по-человечески, хоть и был донельзя грязен. Неуклюжие сапоги, штаны цвета гусиного помета, воняющая жиром кожаная куртка-джеркин. Его слегка пошатывало, точно пьяного; подойдя к Пейли и заглянув ему в лицо, он тошнотворно дыхнул на историка элем. Щуря осоловелые глаза, мужчина тщательно обнюхал Пейли, словно пытаясь опознать его по запаху. «Пьян, в голове туман, а еще имеет наглость нюхать…» — подумал Пейли с презрением. И, старательно контролируя гласные, заговорил:
— Я джентльмен из Нориджа, только приехал. Посторонись, малый. Или господ благородного звания не узнаешь?
— Я тебя не знаю и не ведаю. И что ты здесь делаешь середи ночи, тоже не знаю, — однако ж пьяница попятился. Пейли так и просиял, окрыленный своей маленькой победой: как человек, который, к примеру, впервые в жизни заговаривает с московским прохожим на самостоятельно выученном русском языке — и обнаруживает, что его отлично поняли.
— В общем, я желаю говорить с мастером Бербиджем.
— С которым — с молодым или со старым?
— С любым. Я написал полдюжины пьес и желаю им показать.
Сторож — очевидно, то был сторож — вновь обнюхал Пейли.
— Джентльмен вы или кто, только дух от вашей милости какой-то нехристианский. И принесло вас в нехристианский час.
— Я уже сказал, я только приехал.
— А где же лошадь? И плащ дорожный?
— На постоялом дворе оставил.
— А сам говорит: «Только приехал, только приехал». Ишь ты… — пробурчал под нос сторож. Затем со смешком, не без изящества простер к Пейли правую руку, точно благословляя. — Знаю я вас, — проговорил он, подхихикивая. — Блудодейство небось. Подъехал к какой-нибудь шлендре, или мужней негодяйке, а та возьми да и обмани… — для Пейли все эти речи были тарабарщиной. — Идем-ко, — заявил сторож, — больно свежо нынче, да выпить небось хочется.
Пейли тупо уставился на собеседника.
— Вашей милости, должно, постель надобна, — произнес сторож, повысив голос. Эту фразу Пейли понял, как и значение протянутой к нему раскрытой ладони и подергиваний пальцами. «Золота просит». Засунув руку в суму, он достал один ангел-нобль. Сторож схватил монету. Челюсть у него так и отвисла.
— Сэр, — выговорил он, потянувшись к своей шляпе.
— Сказать по чести, — пояснил Пейли, — мой постоялый двор заперли, и я остался за воротами. Засиделся в гостях, а вернувшись, хозяина не добудился.
— А-а-а, — протянул сторож, умилительно-земным жестом приставив палец к носу, после чего почесал щеку золотым ангелом и, прежде чем убрать монету в кошелек на поясе, помахал ей несколько раз перед своей грудью. — Пожалуйте, сэр.
Вперевалочку, но скорым шагом он вышел на улицу; Пейли с бьющимся сердцем последовал за ним.
— Куда же мы идем? — окликнул он, но ответа не получил.
Луна уже заходила, а на востоке маячили первые проблески летней зари. Дрожа на ветру, Пейли пожалел, что не прихватил с собой с Земли плащ, предполагая обзавестись им на месте. Кровать будет очень кстати, если сторож действительно ведет его в место, где можно прилечь. Поспать этак с часок под теплым одеялом, неважно даже, если в обществе блох. На улицах не было ни души; правда, вдалеке Пейли почудился кошачий концерт — надрывная серенада и еще более надрывные звуки совокупления, совсем как на настоящей Земле. У Епископских ворот сторож свернул в узкий переулок, темный и вонючий. Пейли брел следом. Порошок перестал действовать, и его снова начало подташнивать. Однако же нос Пейли не преминул отметить, что за истекшее время зловоние несколько изменилось: в легком припадке безумия Пейли заключил, что оно как бы завихряется, перераспределяя свои компоненты словно по собственной воле. Все это его совершенно не радовало. Подняв глаза к тускнеющим звездам, он отчетливо понял, что они тоже изловчились перегруппироваться, образовав новые созвездия — подобно тому, как после удара кулаком по крышке рояля пылинки взлетают и рассаживаются по-другому.
- Предыдущая
- 30/76
- Следующая
