Дневник Розы - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 4

• Предыдущая
• 4/7
• Следующая

— Флорес, — сказала я очень терпеливо, — вы сами говорите: «Разрушьте меня». Вы что, не слышите сами себя? Психоскоп ничего не разрушает. И я использую его не для того, чтобы получить какие-то доказательства. Вы не в суде, не на судебном процессе. И я не судья. Я врач…

— Если вы врач, — прервал меня он, — неужели не видите, что я не болен?

— Как я вообще могу что-либо увидеть, если вы блокируете меня своими дурацкими «НЕ ВМЕШИВАЙСЯ!»? — закричала я. Да, я закричала. Мое терпение и в самом деле было позой, которая вдруг рассыпалась в прах. Но я увидела, что наконец проняла Соде, и продолжила: — Вы выглядите больным, ведете себя как больной. Два сломанных ребра, температура, отсутствие аппетита, приступы плача — это что, хорошее здоровье? Если вы не больны, докажите мне это! Позвольте мне увидеть, что у вас внутри, каковы вы на самом деле!

— Я все равно проиграю. — Соде посмотрел в чашку, усмехнулся и пожал плечами. — Почему я вообще с вами разговариваю? Вы выглядите такой честной, черт вас побери!

Я ушла из комнаты скопирования. Ужасно, как иногда умеют задеть за живое некоторые пациенты. Проблема в том, что я привыкла к детям, чья реакция абсолютна, как у животных, которые, испытывая страх, замирают, ощетиниваются или кусаются. Но с этим человеком, который старше и умнее меня, сначала наладились контакт и доверие, а потом последовал удар. А это гораздо больнее.

Мне даже неприятно все это писать. Снова больно. Но полезно. Теперь я гораздо лучше понимаю многие вещи, которые говорил Соде. Думаю, я не стану показывать записи док. Нэйдс, пока не установлю точный диагноз. Если в том, что Ф.С. говорил насчет ареста или подозрения в неприязни есть хоть доля правды (он, конечно, довольно легкомысленно относится к тому, что говорит), док. Нэйдс посчитает нужным забрать дело в связи с моей неопытностью. Я не хочу этого. Мне нужен опыт.

Идиотка! Вот почему Нэйдс дала мне книгу Де Кама. Конечно, она знает. Как заведующая отделением она имеет доступ к досье ТРТУ на Ф.С. Она намеренно дала мне это дело.

И в самом деле, случай весьма поучительный.

Сегодняшний сеанс: Ф.С. все еще злой и угрюмый. Намеренно представлял сцены секса. Это было воспоминание, но, когда женщина под Соде стала размеренно двигаться, он внезапно нацепил на нее карикатуру моего лица. Эффектный трюк. Сомневаюсь, что такое могла бы сделать женщина: женские воспоминания о сексе обычно более затуманенные и возвышенные, и партнеры в таких воспоминаниях не превращаются в жутких кукол с перемещаемыми головами. Через некоторое время Соде устал от устроенного представления (кроме яркости и живости мысленных образов проявилось и некоторое соматическое участие, но не эрекция), и мысли его начали блуждать. В первый раз. Вновь появился один из чертежей на столе. Вероятно, Соде работал дизайнером, ибо он начал что-то поправлять карандашом. В то же время аудиоадаптер уловил какую-то мысленно напеваемую мелодию, а в подсознании, перекрывая сферу взаимодействия, появилась большая темная комната, видимая с высоты роста ребенка: очень высокие подоконники, вечер за окном, темнеющие ветки деревьев, а в самой комнате — женский голос, тихий, возможно, читающий вслух, иногда соединяющийся с мелодией. В то же время шлюха на кровати начала появляться и исчезать за волевыми вспышками, каждый раз распадаясь на все более мелкие части, пока не осталось ничего, кроме соска. Наконец-то у меня появился ценный материал для анализа — первая мыслительная последовательность длительностью более 10 секунд, которую можно рассматривать четко и целиком.

— И что вы узнали? — саркастически осведомился Соде, когда я окончила сеанс.

Я просвистела часть мелодии.

Ф.С. выглядел испуганным.

— Красивая мелодия, — сказала я, — никогда раньше ее не слышала. Если это сочинили вы, я больше не стану ее насвистывать.

— Это из одного квартета, — проговорил Соде, к которому вернулось ослиное выражение беззащитности и терпения. — Мне нравится классическая музыка. А вы…

— Я видела девушку, — сказала я. — С моим лицом. И знаете, что я хочу увидеть теперь?

Он покачал головой. Мрачно и виновато.

— Ваше детство.

Это удивило его.

— Хорошо, — кивнул он через некоторое время. — Вы получите мое детство. Почему бы нет? Вы ведь все равно любыми путями получите то, что хотите. Послушайте. Вы ведь все записываете, да? Могу я просмотреть запись? Я хочу видеть то, что видите вы.

— Пожалуйста, — ответила я. — Но вы поймете гораздо меньше, чем думаете. Я училась вести наблюдения целых восемь лет. Вы начнете с собственных записей. Я несколько месяцев рассматривала свои, прежде чем смогла что-либо разобрать.

Я посадила Соде на свое место, надела на него наушники и прокрутила последние 30 секунд.

После просмотра он стал задумчивым и вежливым.

— А что означало движение бегущих вверх и вниз линий, фона — вы это так называете?

— Визуальное сканирование — ваши глаза были закрыты — и исходные чувственные данные подсознания. Измерения тела и подсознания все время частично перекрывают друг друга. Мы рассматриваем все три измерения отдельно, потому что полностью они совпадают лишь у совсем маленьких детей. Яркий переливающийся треугольник в левом углу голограммы, вероятно, отображает испытываемую вами боль в ребрах.

— Но я представляю себе это совершенно по-другому!

— Вы же не видите свою боль, вы даже не чувствовали ее сознательно. Но мы не можем перенести боль в ребрах как таковую на голографический экран, а потому даем ей визуальный символ. То же самое со всеми ощущениями, аффектами, эмоциями.

— И вы умеете все это распознавать?

— Я уже говорила: чтобы научиться психоскопировать, мне понадобилось восемь лет. И поймите, что мы видим лишь фрагмент. Никто не может поместить всю человеческую психику, человеческую душу на четырехфутовый экран. Никто не знает, есть ли границы у души. Кроме границ вселенной.

— Возможно, доктор, — сказал Соде через пару секунд, — вы не такая уж дура. Вероятно, вы просто слишком погрузились в работу. Это может быть опасно — понимаете? — так погружаться в работу.

— Я люблю свою работу и надеюсь, что служу правому делу, — ответила я, внутренне готовясь увидеть проявление симптомов неприятия.

— Педантка, — печально улыбнулся Соде.

У Аны все в том же духе. Все еще некоторые проблемы с едой. Включила ее в группу Джорджа по устной терапии. Что ей действительно нужно — по крайней мере одно, что нужно на самом деле, — так это компания. В конце концов, почему Ана должна есть? Кому надо, чтобы она жила? То, что мы называем психозом, на самом деле часто оказывается лишь реальностью. Но люди не могут жить одной реальностью.

Схемы Ф.С. не соответствуют ни одной классической параноидальной психоскопической схеме у Рейнгельда.

Я с трудом могу разобраться в книге Де Кама. Терминология политики так отличается от психологии. Все как будто задом наперед. Мне необходимо быть действительно внимательной на воскресных вечерних занятиях П.М. Я ленюсь думать. Или нет, Ф.С. сказал, что я слишком поглощена работой, а потому невнимательна к ее контексту — вот что он имел в виду. Не думаю, для чего работаю.

В предыдущие два вечера я так уставала, что даже ничего не написала в дневнике. Все результаты скопирования записаны на пленку и, конечно, отражены в журнале анализа. Долго изучала материалы Ф.С. Восхитительно. Действительно неординарный ум. Не гениальный и не оригинальный (интеллектуальные тесты показали средний результат), не художественная натура, не имеет шизофренической интуиции. И я не могу объяснить почему, но я чувствую гордость, что Ф.С. поделился со мной воспоминаниями о своем детстве. Там, конечно, есть боль и страх, смерть отца от рака, месяцы и месяцы нищеты и страданий, когда Ф.С. было двенадцать лет, ужасно, ужасно, но все это в конечном итоге не обернулось болью. Он ничего не забыл и даже не пытался забыть. Но Соде удалось изменить воспоминания о детстве благодаря любви к родителям, сестре, музыке, любви к форме и весу вещей, настроению событий, благодаря воспоминаниям о радостных — солнечных и пасмурных — давно минувших днях. И всегда мысль его работала спокойно и созидательно.

• Предыдущая
• 4/7
• Следующая