Последний бог - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 49
- Предыдущая
- 49/90
- Следующая
Мадемуазель поднялась и направилась к двери. Затем произошло то, что князь позднее счел перстом судьбы. Он опередил швейцарку, закрыл дверь на ключ и положил его в карман.
Мадемуазель взглянула на князя, и, что самое поразительное, она улыбалась. Это придало Платону Дмитриевичу храбрости, и он, не говоря ни слова, подошел к Луизе и сделал то, о чем так давно мечтал, – поцеловал ее.
Он думал (и, возможно, даже желал) – швейцарка закатит ему пощечину, ударит его в грудь или даже пронзительно завизжит. Но Луиза позволила поцеловать себя и даже закрыла глаза. Князь не знал, как долго это длилось: в дверь забарабанили, и раздались голоса Машеньки и Танечки:
– Papa, papa, конюшня горит!
Князь и бонна отпрянули друг от друга. Его светлость открыл дверь, и в кабинет ворвались две девочки. Они, конечно же, ничего не заметили, и мадемуазель тотчас занялась близняшками.
Платон Дмитриевич проворочался с боку на бок всю ночь, так и не сомкнув глаз. Странное дело, но он почти не думал о покойной жене: его мысли были заняты мадемуазель Пинэ.
После поцелуя последовала большая пауза, никто из них не решался сделать новую попытку сближения. Прошло почти полгода, в течение которого князь и бонна обменивались многозначительными взглядами.
Следующей весной, на Пасху, и произошло грехопадение. Вечером, когда все спали, князь, в последнее время страдавший бессонницей, отправился в библиотеку, чтобы выбрать себе какой-нибудь занудный философский трактат – он знал, что после двух страниц Монтескье или Гоббса тотчас начнет клевать носом, а глаза станут предательски слипаться. В библиотеке он наткнулся на мадемуазель Пинэ – она тоже выбирала себе что-то на сон грядущий!
И князь, и Луиза смутились, однако не подали и виду.
– Мадемуазель, разрешите посоветовать вам что-то из новейшей беллетристики, – начал Платон Дмитриевич. – Где-то имелись великолепные криминальные романы на французском...
Он отыскал книгу и протянул ее Луизе. Их пальцы соприкоснулись, и страсть, так тщательно ими скрываемая, прорвалась наружу. Криминальный роман с тихим шелестом полетел на ковер, князь привлек к себе Луизу и поцеловал ее.
Они любили друг друга прямо там, в библиотеке, забыв закрыть дверь – так велико было желание. Произошло это на большом кожаном диване – стоило кому-нибудь войти в помещение, и их немедленно бы увидели.
Акт животной страсти длился немногим более пяти минут, а затем и князь, и мадемуазель разошлись по своим комнатам. В первый раз за долгие месяцы Платон Дмитриевич сумел очень быстро заснуть (не понадобился и Монтескье с Гоббсом), и кошмары его не мучили!
Так и началась их любовная связь: они предавались греху везде, где это было только возможно. Князь окончательно потерял голову, да и Луиза была без ума от статного седого аристократа.
Как-то в конце знойного, полного безумной страсти лета Луиза пришла в кабинет к своему любовнику и, притворив дверь, сказала:
– Платон, я беременна!
Князь поставил перо в чернильницу и взглянул на бонну. Луиза прошептала:
– Да, я понимаю! Завтра же я покину твой дом! И ты больше никогда обо мне не услышишь! Но ты должен знать, Платон... Я... я... люблю тебя!
И, выпалив это, женщина выбежала из кабинета. Князь настиг ее в коридоре, развернул к себе и покрыл поцелуями заплаканное лицо.
– И я тебя тоже, Луиза, – сказал он, – и я тебя тоже!
Их беседу прервало падение медного таза, доверху заполненного ежевичным вареньем – одна из служанок застала их целующимися и выпустила из рук посудину. Князь, понимая, что пересудов и сплетен теперь не избежать, собрал у себя в кабинете на следующий день четырех старших дочерей. Присутствовал и супруг Елизаветы, молодой дипломат Евгений Крамской. Мадемуазель Пинэ скромно восседала в углу.
Оглядев всех присутствующих, Платон Дмитриевич сказал:
– Я должен сообщить вам что-то крайне важное. В моей жизни произошли чрезвычайно важные метаморфозы...
Дочери переглянулись, зять нахмурился.
– Я бесконечно любил и до сих пор люблю свою покойную жену, вашу матушку, однако господу было угодно призвать ее к себе, – заявил Годунов-Чердынцев. – И это не значит, что я должен превращаться в монаха...
– Papa, как вы можете! – воскликнула двадцатишестилетняя Александра. К ней присоединилась двадцатипятилетняя Елизавета:
– Это просто чудовищно, papa!
Две другие дочери (двадцатилетняя Ирина и восемнадцатилетняя Наталья) в страхе уставились на батюшку. Никому из них и не приходило на ум взглянуть на мадемуазель Пинэ, сидевшую в углу.
– Я женюсь, – заявил князь, – и это решение окончательное и бесповоротное.
Дочери ахнули, а зять Крамской произнес:
– Платон Дмитриевич, как вы можете причинять своим собственным отпрыскам такую душевную боль – с момента смерти их матери прошло всего лишь полтора года!
– Кто эта дрянь?! – воскликнула Елизавета. – Мы ее знаем? О, наверняка какая-нибудь молодая вертихвостка, вскружившая вам, papa, голову!
– Вот почему вы в последнее время так часто ездили в столицу, – добавила Александра. – Только не говорите, что это мезальянс! Какая-нибудь чиновница или купчиха в качестве нашей мачехи...
Князь, рассерженный едкими замечаниями дочерей, заявил:
– Моя избранница и ваша будущая мачеха, почитать которую станет вашей обязанностью, находится здесь!
Княжны осмотрелись по сторонам. Татьяна пожала плечами и сказала:
– Papa, у вас видения! Здесь никого нет, кроме нас!
Зато Александра, вытаращив глаза на мадемуазель Пинэ, ткнула в ее сторону пальцем и проронила:
– Ради всего святого, papa, только не говорите...
Платон Дмитриевич ободряюще улыбнулся Луизе и, поманив ее к себе, сказал:
– Да, ты права! Это и есть моя избранница!
Последовала немая сцена, по своему эффекту ничем не уступающая финалу «Ревизора». Когда присутствующие переварили слова князя, грянула буря, да еще посильнее, чем в одноименной трагедии Шекспира. Дочери кричали, перебивая друг друга, плакали, заклинали отца именем покойной матери, слали проклятия в адрес мадемуазель Пинэ, но ничего не помогло. Князь, побагровев, грохнул кулаком по столу:
– Или вы примете мое решение с почтением, или я не желаю вас больше видеть!
– Я не собираюсь называть эту мерзкую особу «матушкой»! – заявила, подымаясь, Александра.
Елизавета добавила:
– Если вы нас гоните, papa, то мы уйдем!
Дочери сдержали свое слово – они в тот же час покинули имение князя и отправились в Петербург, где проживала чета Крамских. Только две младшие близняшки остались при отце.
Князь был вне себя, но Луиза попыталась его успокоить, уверяя, что со временем дочери смирятся с его выбором. Чтобы позлить дочерей, Платон Дмитриевич и дал огромные объявления во всех ведущих петербургских и московских газетах о своем предстоящем бракосочетании.
Ни одна из старших дочерей не почтила это торжественное событие своим присутствием. Более того, они сумели настроить против отца его родственников, друзей и знакомых – все семьдесят пять приглашенных ответили отказом.
Это, однако, не помешало князю Годунову-Чердынцеву и мадемуазель Пинэ сочетаться законным браком, как они то и планировали, 17 сентября 1913 года. Бонна превратилась в княгиню, а Танечка и Машенька были в восторге: она стали свидетелями настоящего бракосочетания!
Князь с нетерпением ожидал появления на свет отпрыска. В течение двадцати шести лет брака с покойной княгиней он все надеялся, что она подарит ему сына, но этого так и не произошло.
Дочери не оставили попыток разлучить отца и «его пассию», как они называли новоиспеченную мачеху. Молодая княгиня получила красивую коробку с атласным бантом, якобы подарок к свадьбе. Вскрыв ее, она обнаружила дохлую крысу с приколотой запиской: «Луиза». Вслед за этим посыпались письма с угрозами, оскорблениями и гадкими инсинуациями: Луизу обвиняли в том, что она приехала в Россию в поисках богатого мужа, намекали на то, что она работала в доме терпимости, и так далее и тому подобное. Хотя послания не были подписаны, Платон Дмитриевич понимал, что за этим стоят его старшие дочери. Луиза, как могла, успокаивала его, уверяя, что она не обращает внимания на подобные шалости.
- Предыдущая
- 49/90
- Следующая
