На последнем берегу - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 20

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая

– Что же с ним сталось?

– Из Хавнора он уехал куда-то на запад, может быть, даже на Пальн. Я больше о нем никогда не слышал. Он уже был сед, когда я знал его, хотя был еще очень ловким и сильным длинноруким человеком, похожим на профессионального борца. Он теперь, должно быть, уже умер. Я даже имя его не могу вспомнить.

– Его Подлинное Имя?

– Нет! Это-то я помню… – Он запнулся и на две-три секунды как бы застыл. – В Хавноре его звали Коб-паук, – сказал он вдруг изменившимся голосом и как-то чересчур осторожно. В полной темноте Аррен не мог разглядеть его лица, но увидел, как он обернулся и глянул на желтую звезду, поднявшуюся еще выше над морем и бросавшую на его поверхность изломанную золотую дорожку, тонкую, как паутинка. Помолчав немного, волшебник сказал: – Не только во снах, Аррен, мы сталкиваемся с грядущим лицом к лицу; это часто открывается нам в том, что давно забыто; и часто сказанное кажется нам чепухой, потому что мы не желаем понять истинного значения этих слов.

Лорбанери они увидели издалека над залитым солнцем морем. Он был зеленым, изумрудным, как тот мох, что рос в Школе Волшебников у фонтана. Когда они подплыли ближе, на общем зеленом фоне стали вырисовываться листья и стволы деревьев, темные тени под ними, дороги и дома, а потом и лица, и пестрая одежда людей, и пыль над дорогами – все, что представляет собой обычный обитаемый остров. И все-таки основным цветом Лорбанери был зеленый, ибо каждый акр его, где не ходили люди и не стояли дома, был отдан низеньким, с округлыми кронами деревьям урба, листьями которых питаются мелкие черви, вырабатывающие шелковое волокно. Потом это волокно, превращая его в шелковые нити, пряли мужчины, женщины и дети Лорбанери. В сумерки над Лорбанери снует множество маленьких серых летучих мышей, которые питаются шелковичными червями, однако им позволено поедать их; шелководы терпят их и не убивают. Они вполне серьезно считают дурным предзнаменованием убить серокрылую летучую мышь. Ибо, по их мнению, если уж люди живут за счет червей, то и серые мыши, конечно, имеют на это право.

Дома на острове были довольно странные, с маленькими окошками в почти глухих стенах; их со всех сторон окружали заросли деревьев урба, стволы которых казались совершенно зелеными от облепивших их мхов и лишайников. Когда-то это был богатый остров, как и большинство островов дальних Пределов, и былой достаток все еще ощущался в нарядно окрашенных и красиво убранных внутри жилищах, в больших, полных прялок и ткацких станков мастерских, расположенных как в жилых домах, так и в отдельных зданиях; по-прежнему красивы были отделанные камнем набережные в гавани главного порта Лорбанери Сосары, у пирсов которой могли бы одновременно пришвартоваться несколько торговых галер. Но сейчас в порту не было ни единого судна. Краска на стенах жилых домов поблекла, облупилась, а мебель в них заметно обветшала. Прялки и ткацкие станки большей частью молчали в бездействии, покрытые пылью и паутиной.

– Колдуны? – спросил мэр города Сосара, коротенький человечек с лицом таким же твердым и коричневым, как земля под его ногами. – Никаких колдунов на Лорбанери нет и быть не может.

– Да неужели? – не то восхитился, не то изумился Ястреб. Он сидел с местными жителями – их было человек восемь или девять – и потягивал здешнее винцо из ягод урбы, слабенький горьковатый напиток. Ему уже пришлось рассказать им о том, что ищет он в Южном Пределе некий «лазоревый камень», однако внешность свою он на этот раз менять не стал, только велел Аррену спрятать меч в лодке, как обычно, ну а волшебного посоха (в его теперешнем уменьшенном виде) все равно никто бы и не заметил. Местные жители казались поначалу какими-то сердитыми, неприветливыми и, чуть что, готовы были вспылить; только предельная вежливость и природное чутье Ястреба, умело выбиравшего слова и темы для разговора, заставили их чуть более ласково смотреть на непрошеных гостей.

– Удивительные у вас тут люди, все с деревьями возятся, – сказал после долгой паузы Ястреб. – А что, как заморозки ударят?

– Это ничего, – ответил тощий человек на дальнем конце завалинки. Местные все сидели в ряд, прислонясь спинами к стене гостиницы, под нависающим козырьком тростниковой крыши. Босые ноги их были выстроены в одну линию; прямо за этой линией по земле стучали теплые капли тихого апрельского дождя.

– Да, заморозки – это пустяки, – подхватил мэр, – дождь – вот беда. От дождя коконы гниют. И уж если он польет, то никому его не остановить. И раньше не могли! – Он самым решительным образом был настроен против колдунов и колдовства; кое-кто из остальных, похоже, думал иначе.

– Никогда раньше в это время года дождь не шел, – сказал один из них. – Впрочем, тогда еще старик жив был.

– Кто? Старый Милди? Ну так что ж, теперь-то он умер, – откликнулся мэр.

– Его еще Садовником звали, – сказал тот тощий, с дальнего конца.

– Да, точно. Звали его так, – подхватил другой. И тишина повисла, словно дождливое облако.

В единственной комнате для постояльцев, что имелась в местной гостинице, сидел у окна Аррен. Он снял со стены старую трехструнную лютню с длинным грифом – такие когда-то были широко распространены здесь, на Шелковом Острове, – и теперь тихонько наигрывал на ней, пытаясь настроить. Музыка его звучала не громче стука дождевых капель по тростниковой крыше.

– На рынках Хорта я видел всякие дрянные ткани, которые выдавали за шелка с Лорбанери, – сказал Ястреб. – Кое-какие из них и впрямь напоминали ваши шелка. Но ни одной настоящей шелковой ткани с Лорбанери я там не видел.

– У нас несколько сезонов подряд неудачные, – ответил тощий. – Уж лет пять, поди.

– Пять лет и есть, как раз с Осеннего Равноденствия, – прошамкал добродушно какой-то древний старик. – В аккурат с того дня, как старый Милди помер. Да, взял вот и помер, а ведь он тогда моложе меня был. Да и помер-то прямо накануне Равноденствия.

– Ну и что ж, что шелка не хватает, зато цены на него растут, – заявил мэр. – За один рулон синего шелка-сырца мы теперь получаем столько, сколько раньше за три.

– Если бы. Где торговые корабли-то? Да и цвет синий совсем не тот, – сказал тощий, и они по крайней мере полчаса спорили по поводу качества красок, которыми пользуются теперь в общественных мастерских.

– А кто у вас тут краски делает? – спросил Ястреб, и тут же посыпались новые жалобы. Самым главным было то, что лучшими красильщиками острова издавна считались члены одной семьи, причем вроде бы семьи колдунов. Может, когда-то они и правда были колдунами, да только теперь свое мастерство утратили. Потеряли ключи к нему, а никто другой так эти ключи и не подобрал – как горько заметил все тот же тощий человек. С этим согласились все, кроме мэра. Все считали, что знаменитые синие шелка Лорбанери и несравненный алый «драконов огонь», который носили когда-то давно королевы в Хавноре, стали теперь уже не те. Что-то из них ушло. То ли беспричинные дожди были виноваты, то ли природные красители, то ли мастера.

– А может, глаза? – ехидно спросил тощий. – Глаза тех, кто не может отличить небесную лазурь от синей глины? – и глянул на мэра. Тот вызова не принял, и снова все погрузились в молчание.

Легкое вино, казалось, сделало их настроение лишь еще более кислым. Лица помрачнели, никто не говорил ни слова, и лишь дождь стучал по листьям бесчисленных садов в долине да где-то внизу шептало море – недалеко, в конце их улицы. И в темноте за закрытыми дверями гостиницы мурлыкала что-то лютня.

– Он петь-то умеет, твой парнишка, что больше на девку смахивает? – спросил мэр.

– О да, петь он умеет. Аррен! Спой-ка нам, сынок.

– Я не могу заставить эту лютню перестать играть в миноре! – Аррен с улыбкой высунулся из окна. – Ей, видно, хочется плакать. Что вам угодно послушать, дорогие хозяева?

– Что-нибудь новенькое, – пробурчал мэр.

Лютня слегка вздрогнула, когда юноша коснулся ее струн.

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая