Одинокий голубь - Матц Тамара П. - Страница 117

• Предыдущая
• 117/238
• Следующая

Но когда она направилась к фургону и приготовила себе что-то вроде постели из одеяла, ни один из мужчин не пошел за ней следом. Она долго лежала с открытыми глазами, но мужчины продолжали сидеть у костра, иногда поглядывая в ее сторону, но не делая попыток ее побеспокоить. Люк достал кости, и вскоре они принялись за игру. Эльмире удалось заснуть, но через несколько часов ее разбудил гром. Мужчины спали у догорающего костра. На горизонте она видела всполохи молний, а через несколько минут на нее упали первые крупные капли дождя. Через минуту она промокла насквозь, вскочила и спряталась под фургоном. Не слишком надежная защита, но лучше, чем ни чего. Вскоре молнии сверкали прямо над ее головой, сопровождаемые оглушительными ударами грома, как будто падали большие здания. Ее так все это напугало, что она, дрожа, поджала колени. Когда сверкала молния, вся прерия на секунду освещалась белым светом.

Гроза вскоре кончилась, но остаток ночи она пролежала без сна, слушая, как капает с фургона вода. Было очень темно. Что могло случиться с мужчинами, она и представить себе не могла.

Но поутру они оказались точно на тех же местах, где уснули, мокрые, как водяные крысы, но готовые к завтраку. Ни один даже не упомянул о грозе. Эльмира решила, что они привыкли к суровым условиям, и ей тоже придется привыкать, причем чем быстрее, тем лучше.

Скоро она взяла себе в привычку разговаривать с мулами. Она говорила мало, да и мулы не могли ей ответить, но все-таки день тянулся не так медленно.

Первую половину дня Август разыскивал следы, потому что Синий Селезень оказался достаточно хитроумным, чтобы сначала ехать вместе со стадом, где их следы трудно различить среди тысяч других. Хитрый трюк, немногие решатся на такое.

Прошли годы с тех пор, как Август в последний раз всерьез шел по следу. Все утро он ехал, пытаясь вспомнить, за кем же гнался в последний раз просто для того, чтобы войти во вкус. Как ему казалось, последним был конокрад-неудачник по имени Уэбстер Уиттер, промышлявший какое-то время кражей лошадей в Бланко. Они с Каллом как-то отправились за ним вдвоем, поймали и повесили еще до восхода солнца. Но тогда все было элементарно хотя бы потому, что конокрад гнал с собой сорок украденных лошадей.

Вот что он хорошо помнил насчет Уэбстера Уиттера, так это то, что тот был высоким мужчиной, а они поймали его в низких зарослях и им пришлось вешать его на невысоком дереве. Или везти назад, против чего возражал Калл. Калл верил, что быстрый суд часто самый справедливый, и в те дни он был прав, поскольку им приходилось зависеть от курсирующих туда-сюда судей, которые чаще всего вообще не появлялись.

— Если мы отвезем его назад, он подкупит тюремщика или сделает подкоп и нам придется ловить его снова, — говорил тогда Калл. Ему никогда не приходило в голову пристрелить того, кого нельзя было повесить, и в том случае Август тоже не выступил с таким предложением, потому что ехали они через суровые края, а с патронами у них было плоховато.

К счастью, у Уэбстера сломалась шея, когда они ударили плетью его лошадь, и она рванулась из-под него, а то бы остался он стоять и хохотать над ними, поскольку сук мескитового дерева прогнулся и его ноги волочились по земле.

Это случилось по меньшей мере двенадцать лет назад, и Август вскоре пришел к выводу, что он в качестве следопыта заржавел настолько, что не годился к употреблению. Единственные лошадиные следы, найденные им после трех часов поисков, принадлежали лошадям «Хэт крик». Он уже было решил вернуться и попросить в помощь Дитца, хотя понимал, что Калл с ним расстанется неохотно.

Наконец, завершая широкий круг на северо-запад, Август наткнулся на следы двух лошадей и мула. Синий Селезень использовал старый трюк — пересек путь, пройденный стадом, но этим и ограничился. С тех пор следы вели четко на северо-запад, причем настолько неуклонно, что Август вскоре понял, что нет нужды к ним особо и приглядываться. Если вдруг потеряет след, снова обязательно нападет на него через полмили.

Он ехал настолько быстро, насколько мог рискнуть, ведь у него имелась всего одна лошадь и потерять ее он не хотел. На каждом водопое он разрешал коню несколько минут отдохнуть. Он ехал всю ночь, и на следующий день следы все еще вели на северо-запад. Август был недоволен, поскольку он явно не нагонял беглецов. Лорене, видимо, приходилось здорово тяжело, она к такому не привыкла. Скорее всего, если ей очень сильно не повезет, ждет ее еще худшая, чем прежде, доля, и Август знал, что это его вина. Он должен был заставить ее приехать с ним в лагерь сразу же, как обнаружил, что имеет дело с Синим Селезнем. Вспоминая все сейчас, он никак не мог объяснить свою халатность. Этот промах был из числа тех, которые сопутствовали ему всю жизнь: явная опасность иногда не внушала ему достаточных опасений.

Он попробовал перестать заниматься самобичеванием и сконцентрироваться на поисках Лорены. В конце концов, что произошло, то произошло, а кто виноват — уже неважно. Синий Селезень — человек из их прошлого. Это его появление среди них через пятнадцать лет лишило его возможности четко соображать.

На второй день он вообще перестал следить за следами, потому что понял, что Синий Селезень направляется в засушливую прерию. Хотя она и занимала большую территорию, Август считал, что он знает, куда подастся Синий Селезень: в район северо-западнее Пало-Дюро-Каньона, где он обычно прятался, когда его преследовали.

Когда-то они с Каллом сидели на западной стороне огромного каньона, разглядывая коричневые безводные пространства, лежащие на западе. Они порешили кончить погоню, пока у них есть реальные шансы вернуться домой живыми. Они боялись не столько индейцев, сколько отсутствия воды. Стояла середина лета, и равнины высохли, трава стала коричневой и хруп кой. Калл был расстроен, он терпеть не мог возвращаться, не поймав преступника.

— Там должна где-то быть вода, — сказал он. — Они ведь пересекают эту равнину, не могут же они пить грязь.

— Верно, только они знают, где она, а мы — нет, — ответил Август. — Они могут погубить лошадей, добираясь до воды, их там ждут другие. Но если подохнут наши, нам, черт побери, придется возвращаться в Сан — Антонио пешком.

В тот день они переправились через приток Бразоса и встретили по дороге недостроенную брошенную хижину. Она являлась ярким напоминанием власти индейцев — устраиваемая ими резня заставила многих поселенцев дать деру, пока у них имелись для этой цели ноги. Они с Каллом наблюдали в пятидесятые, как продвигалась пограничная линия, чтобы затем снова отступить. Те мужчины и женщины, которые появились тогда на Тринити и Бразосе, знали, что такое трудности, но одно дело трудности, другое — террор. Земли было много, каждый мог брать себе сколько захочется, но она не могла служить достаточной компенсацией за их страх. Калл этого никогда понять не мог. Его раздражало, что белые бегут.

— Если бы они задержались, — повторял он многократно, — если бы они задержались, их было бы скоро достаточно, чтобы справиться с индейцами.

— Тебе никогда не приходилось лежать всю ночь в постели с перепуганной женщиной, — втолковывал ему Август. — Ты не можешь стать фермером, если тебе приходится жить в форте. Те, кто хочет обрабатывать землю, должны селиться отдельно, а это значит, что на них легче напасть и перебить.

— Ну, они на время могли бы оставить женщин, — возражал Калл. — Потом бы за ними послали.

— Да, но тот человек, который берет жену вне зависимости от связанных с этим трудностей, как правило, не хочет уезжать и бросать ее, — объяснял ему Ав густ. — Это прежде всего значит, что всю домашнюю работу придется делать самому. Кроме того, если нет под боком жены, значит, не будет и детей, а дети — такой прекрасный источник дармового труда. Куда дешевле рабов.

Они безуспешно спорили на эту тему долгие годы, потому что Калл не имел привычки прощать людям их слабости. Август считал, что виной тому — недостаток воображения. Калл и представить себе не мог, что это значит — бояться. Они попадали в трудные ситуации, но обычно такое случалось в сражениях, а в бою все происходит настолько быстро, что страх не успевает парализовать мозг такого человека, как Калл. Он никогда не сможет себе представить, как это так — ложиться каждый вечер в постель со страхом в душе, что еще до восхода солнца и ты, и твоя семья узнают, что такое индейский нож.

• Предыдущая
• 117/238
• Следующая