Одинокий голубь - Матц Тамара П. - Страница 5

• Предыдущая
• 5/238
• Следующая

Калл отодвинул стул. Он не собирался сидеть тут и обсуждать рабство после тяжелого и длинного дня, впрочем, и после короткого дня он не занялся бы этим тоже.

— Я такой же американец, как и все, — заявил он, беря шляпу и ружье.

— Ты родился в Шотландии, — напомнил ему Август. — Я знаю, тебя сюда привезли, когда ты еще титьку сосал, но все равно ты был и остаешься шотландцем.

Калл не удостоил его ответом. Ньют поднял голову и увидел, что он стоит в дверях, шляпа уже на голове, ружье — на сгибе руки. Пара крупных мотыльков, привлеченных светом керосиновой лампы на столе, кружится около его головы. Не произнеся больше ни слова, капитан вышел.

Калл около часа бродил вдоль реки, хоть и знал, что нужды в этом нет. Просто старая привычка, оставшаяся от более беспокойных времен: проверить, посмотреть, нет ли каких признаков чужого присутствия, которое он чуял нутром. Когда он был капитаном рейнджеров, то привык каждую ночь бродить в одиночестве, подальше от всех разговоров и споров. Он рано понял, что его инстинкты лучше работают, когда он один. В спокойной стране, конечно, нормально сидеть вокруг костра, общаться, зевая, и болтать, но там, где неспокойно, это может тебе дорого обойтись. Он любил уходить из лагеря, иногда за милю, и слушать звуки прерии, не людей.

Разумеется, в таком уединенном месте, как Лоунсам Дав, настоящий крутой парень вряд ли нашел бы себе применение, но Калл все равно любил уходить в ночь, нюхать ветер и слушать, о чем говорит прерия. Голос ее был тих, звук одного человеческого голоса мог заглушить его, особенно такого громкого, как у Августа Маккрае. Август славился во всем Техасе силой своего голоса. В тихую ночь его было слышно за милю, даже если он лишь шептал. Калл всегда старался выбраться из поля действия голоса Августа, чтобы иметь возможность отдохнуть и послушать другие звуки. По меньшей мере, он мог определиться насчет погоды, хотя, по правде говоря, с погодой вокруг Лоунсам Дав все было предельно ясно. Если поднять голову и смотреть прямо на звезды, может закружиться голова, настолько чистым было небо. Облака случались реже, чем наличные, а уж этого-то добра практически не было никогда.

В смысле опасности тоже мало о чем можно было беспокоиться. Разве что койот проберется и стащит цыпленка — вот и все самое неприятное, что могло тут произойти. Один только факт, что они с Августом прожили здесь столько лет, расхолаживал местных конокрадов.

Он свернул на запад от городка к переправе через реку, которую облюбовали команчи еще в те времена, когда у них хватало свободного времени для набегов на Мексику. Переправа находилась около соляных залежей. У Калла выработалась привычка ходить туда почти каждый вечер и сидеть там на крутом берегу, просто наблюдая. Если луна стояла достаточно высоко, чтобы отбрасывать тень, он прятался в зарослях карликового дуба. Если команчи надумают вернуться, то резонно предположить, что они направятся к своей старой переправе, но Калл хорошо знал, что команчи придут. Их почти и не осталось, всего небольшая группа воинов, которая еще способна была терроризировать население в устье Бразоса, а о Рио-Гранде говорить не приходилось.

Все эта заваруха с индейцами-команчи отвратительно долго тянулась, заняла почти всю взрослую жизнь Калла, но сейчас все было кончено. Вообще он уже так давно не видел по-настоящему опасного индейца, что если бы таковой вдруг подобрался к переправе, то Калл так бы удивился, что забыл выстрелить. Именно от такой беспечности он и старался себя оградить. Может, их и выбили, но, пока есть хоть один индеец-команчи на лошади и с ружьем, было бы глупо относиться к ним несерьезно.

Он старался хранить бдительность, но, по правде говоря, за полгода его наблюдений за рекой он вспугнул лишь одного бандита, который вполне мог быть и просто vaquero, приведшим коня на водопой. Все, что ему пришлось в тот раз сделать, так это щелкнуть затвором ружья. В тишине ночи щелчок произвел то же действие, что и выстрел. Человек убрался в Мексику, и с той поры ничто не нарушало покоя на переправе, кроме нескольких бродячих коз, которые направлялись к соляным развалам.

Каллу, хотя он каждый вечер продолжал ходить к реке, давно стало ясно, что в охране Лоунсам Дав уже не нуждается. Все эти разговоры Августа насчет Боливара и его бандитов — только дурацкие шутки. Он приходил к реке, потому что ему хотелось часок побыть одному, а не торчать постоянно среди других. Ему казалось, что он с утра до ночи находится в напряжении. Как капитан рейнджеров, он, безусловно, вынужден был принимать решения, которые зачастую определяли жизнь или смерть его подчиненных, и это было естественное напряжение, связанное с работой. Люди зависели от него, да и продолжают зависеть, они хотят знать, что он всегда на месте и вытащит их из любой передряги. Август тоже на это способен, несмотря на весь свой треп, он тоже сможет вытащить их из любой передряги не хуже него, Калла, но Август поднимется с места только в случае самой острой необходимости. Постоянно беспокоиться он предоставлял Каллу, так что люди ждали приказаний именно от него, а с Августом напивались. Калл никак не мог смириться с тем, что Август действовал как рейнджер только в особых случаях. Это его нежелание смириться было настолько упорным, что он, да и остальные иногда жаждали, что бы случилось что-нибудь такое, что заставило бы Гаса перестать болтать и спорить и отнестись к ситуации хоть сколь-либо уважительно.

Но отчего-то, несмотря на явное отсутствие опасности, Калл никогда не чувствовал такого сильного напряжения, как в последнее время. Постоянно кому-нибудь что-нибудь было нужно. Работа как таковая, чисто физическая, его не угнетала. Он был не из тех, кто может целый день сидеть на веранде, играя в карты или сплетничая. Он тянулся к работе и просто-таки устал постоянно показывать всем пример. Он все еще считался капитаном, и все, казалось, не обращали внимания на то, что война давно закончилась и нет никаких войск. Он так долго отвечал за всех, что им казалось само собой разумеющимся, что со всеми мыслями, вопросами, нуждами и сомнениями следует обращаться к нему, каким бы простым ни было дело. Люди не желали переставать считать его капитаном, да и сам он продолжал брать на себя ответственность за все. Это стало его естественной потребностью, потому что он делал это очень долго, но он не мог не понимать, что это уже ни к чему. Они даже не были полицейскими, а всего лишь содержали платную конюшню да торговали лошадьми, если находился покупатель. Работу, которой они занимались, он мог делать во сне, и, хотя за последние десять лет его обязанности сильно сократились, жизнь легче не стала. Все как-то уменьшилось и поскучнело, вот и все.

Калл не был мечтателем, это больше по части Гаса, но на своем пригорке у реки, один, ночью он и не мечтал. Лишь вспоминал былые годы, когда человек, шедший по тропе индейцев, всегда должен был держать ружье на взводе. Но его раздражало, что он постоянно занимается воспоминаниями, ему претило только и перебирать все в памяти, как старик. Иногда он заставлял себя встать и пройти пару-тройку миль вдоль реки и обратно, чтобы выбросить все эти воспоминания из головы. И когда он чувствовал, что снова в настоящей форме, что, если нужно, снова сможет стать капитаном, он возвращался в Лоунсам Дав.

После ужина и ухода Калла Август, Пи Ай, Ньют, Боливар и свиньи удалились к веранде. Свиньи рылись во дворе, иногда натыкаясь на ящерицу или кузнечика, змею или неосторожную саранчу. Боливар вытащил точило и в течение минут двадцати точил нож с красивой костяной рукояткой, который он носил у пояса. Рукоятка была выточена из рога оленя, а тонкое лезвие сверкало в лунном свете, когда Боливар осторожно водил им взад-вперед по точилу, время от времени поплевывая на камень, чтобы смочить поверхность.

Хотя Ньюту Боливар нравился и он считал его другом, его привычка каждый вечер точить нож слегка нервировала юношу. Постоянные шутки мистера Гаса оказывали свое действие, хотя Ньют и знал, что Август шутит. Он не понимал, зачем Боливар точит нож каждый Божий вечер, хотя никогда им не пользуется. Когда он задал этот вопрос Боливару, тот улыбнулся и попробовал лезвие большим пальцем руки.

• Предыдущая
• 5/238
• Следующая