Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/122
• Следующая

И я должен был признать, что действительно преувеличил.

Время проходило незаметно.

Только когда облака закрыли солнце и стало холодно, мы поднялись.

— Тебе много пришлось пережить, Гоша. Скажи, ты жалеешь, что у тебя все так вышло?

— Лев Васильевич сказал, что лучше бы этого не было. Я согласен с ним, но если бы я не получил такого урока, то мог стать неважным человеком. А теперь я не считаю себя таким.

— Да, пожалуй, — подумав, согласилась Женя.

— Ну ладно. Я тебе, кажется, все рассказал. Теперь твоя очередь.

— О себе? Я такая счастливая, Гоша. Мне так хорошо и интересно живется! Учусь в институте. Ты ведь знаешь, как я люблю литературу. У меня много друзей и подруг. Я познакомлю тебя со всеми. Они уже знают тебя по моим рассказам. Да не бойся, — улыбнулась Женя, видя мой протестующий жест. — Рассказывала, не упоминая об Одессе и последствиях. Я веду большую общественную работу. Не шути. Ты видишь перед собою секретаря комсомольской ячейки факультета. А сколько радости доставляют театр, музыка, спорт! Вот придет зима, поедем с тобой в Кавголово. Будем кататься с гор. Летишь, и кажется, у тебя выросли крылья, — ветер свистит в ушах, снег режет лицо… Чудесно!

— А учишься как?

— Могу показать зачетку.

— Не надо. Верю и так, что хорошо.

— То-то же. У меня такое желание работать! Самостоятельно работать. Где угодно. Будущее кажется таким ясным.

— Мы будем часто видеться и проводить выходные дни вместе. Согласна? — говорил я, заглядывая Жене в глаза.

— Согласна и очень рада. Ведь я знаю тебя больше по письмам. Наши короткие встречи не идут в счет. Теперь познакомимся как следует, — смеялась Женя.

Мы долго бродили по аллеям Летнего сада.

Прощаясь, она сказала мне:

— Игорь, в выходной день ты обязательно приходи к нам. Папа и мама будут рады тебя видеть. Они называют тебя не иначе, как «твой моряк». Хотят узнать, что ты из себя представляешь, хотя Роман дал о тебе отличный отзыв. Так приходи.

— Спасибо. Приду.

В воскресенье я надел выходной костюм и отправился к Жене. Гусевы жили на Петроградской стороне в большом сером доме. Поднявшись на четвертый этаж, я с волнением позвонил. Дверь мне открыла Женя.

— Входи, Игорек. Вешай свое пальто вот сюда, — она показала на вешалку.

В маленькой прихожей было чисто и пахло как-то вкусно. Не то гвоздикой, не то корицей.

Женя взяла меня за руку и повела в комнату. Почему-то я чувствовал себя стесненно. Мы вошли в столовую. Вернее, это была не только столовая. Посредине стоял круглый стол, над которым висел оранжевый абажур, в углу, закрытая ширмой, помещалась кровать, платяной шкаф, два кресла.

В одном из них сидел мужчина в сером костюме, с худощавым лицом и седыми волосами. Он читал газету.

При нашем появлении он отложил газету в сторону и внимательно, с любопытством взглянул на меня своими небольшими карими глазами. Женя подвела меня к нему и сказала:

— Вот, папа, Игорь. Знакомься.

— Гусев Николай Николаевич.

Он поднялся с кресла и пожал мне руку крепким мужским пожатием.

— Садитесь, пожалуйста. Много слышал о вас от дочки. Мы тут с ней все ваши рейсы прорабатывали, — улыбнулся Николай Николаевич.

Я сел.

— Курите и рассказывайте о своих приключениях, — протянул мне Гусев коробку папирос.

Как-то неудобно было начинать разговор самому, и я неловко молчал.

— Вы знаете, Игорь, меня интересует Англия. Я там работал на заводе до революции, — сказал Николай Николаевич и начал сам очень интересно рассказывать о Шеффилде.

Незаметно для себя я принял участие в разговоре и скоро беседовал с Николаем Николаевичем, как со старым приятелем. Женя присела на ручку кресла и, обняв за плечи отца, с интересом слушала.

В комнату вошла высокая, еще совсем молодая женщина с такими же русыми, как у Жени, волосами. Она была похожа на Женю.

Женя соскочила с кресла:

— Мамочка, познакомься: Игорь.

— Прасковья Александровна. Все про вас знаю, Игорь, — лукаво улыбнулась Прасковья Александровна.

— Мама! — укоризненно сказала Женя.

— Ничего, ничего, дочка. Что же стол не накрываешь? А я пойду допекать пышки.

— Сейчас, мамуля. Тут папа рассказывал про Англию. Ты же знаешь, какой он у нас мастер художественного слова. Оторваться невозможно.

— Ну уж и мастер, — с заметным удовольствием усмехнулся Николай Николаевич.

Накрывая на стол, Женя быстро двигалась по комнате и звенела чашками.

— Гоша, ты расскажи папе про ураган в Тихом океане. Я, как мог, начал описывать свои переживания во время шторма.

— Да, стихия… А страх вы ощущали, Игорь? — спросил меня Гусев.

— Ощущал. Мечтал только до берега добраться, чтобы в море больше не идти. А потом все забылось.

— Все плохое быстро забывается. Так бывает со всеми людьми. Значит, не разочаровались в море?

— Нет, что вы! Наоборот…

— Как с учебой? На какой курс поступаете?

— На третий.

Вошла Прасковья Александровна с подносом маленьких румяных булочек:

— Садитесь, товарищи, за стол. Мои булки хороши, только пока они теплые.

За чаем продолжалась непринужденная беседа. Гусевы с интересом расспрашивали меня обо всех странах, где я бывал, о судовой жизни, о моряках.

Николай Николаевич живо рассказывал о своей работе и заводе. Видно было, что в семье знают все о работе отца.

Хозяйничала за столом Женя. Когда Прасковья Александровна хотела встать и принести из кухни чайник, Женя строго сказала:

— Сиди, мама. Я все сделаю сама. Ты сегодня уж наработалась.

Мне понравилось, что Женя относилась к родителям, как к друзьям, но с большим уважением, заботой и внимательностью. Чувствовалось, что «законодательницей» в доме является мать, которой все с удовольствием подчиняются.

После чая мы пошли к Жене в комнату. Это была крошечная квадратная комнатушка, в которой с трудом помещалась узенькая кровать, книжный шкаф, столик и один стул. На стене висел большой портрет Горького.

— Мой любимый писатель, — сказала Женя, видя, что мой взгляд остановился на фотографии. — А ты его любишь?

— Люблю.

— Садись, Игорек. Вот тут я и живу. Понравились тебе мои «молодые старики»? — спросила Женя, когда я боком уселся на стул.

— Очень. Вот только не знаю, как я им.

— Думаю, что да. Я это выясню точно, когда ты уйдешь. У нас принято все вопросы решать вместе. И этот вопрос будет решен большинством голосов, а один голос «за» у тебя уже есть.

— Надеюсь на тебя. Голосование должно пройти в мою пользу, — пошутил я.

Дверь приоткрылась, и в комнату пролезла девочка лет пяти, с туго завязанными белобрысыми короткими косичками. В руках она держала мягкую куклу и несколько разноцветных лоскутков.

— Женя, ты же мне обещала сегодня сшить платья. Когда же будем?

— Во-первых, нужно стучать в дверь. Сколько раз я тебя учила? А во-вторых, Тонечка, сегодня не могу. Видишь, у меня гости.

Девочка покосилась на меня и недовольно протянула:

— Вчера занятия, сегодня гости, а завтра?

— Завтра обязательно.

Когда девочка ушла, Женя засмеялась и сказала:

— Моя приятельница и соседка. Я у нее в придворных портнихах числюсь.

Мы поболтали еще около часа, и я стал собираться домой. Когда я прощался, Николай Николаевич приветливо сказал:

— Вы заходите, Игорь, к нам. Не стесняйтесь.

С этого дня я стал часто приходить к Жене. Моя дружба с ней крепла. Мы часто проводили вместе вечера. Николай Николаевич Гусев оказался симпатичнейшим человеком. Мы с ним быстро сошлись. Вероятно, и я ему понравился. Николай Николаевич работал начальником одного из цехов крупного завода. Большой жизненный опыт и острая наблюдательность делали его незаменимым рассказчиком. С ним никогда не бывало скучно. Мать Жени, Прасковья Александровна, или, как ее называл Николай Николаевич, Пашенька, была влюблена в свою дочь и мужа. Она думала только о том, как сделать легче и приятнее жизнь своих «работничков». Николай Николаевич и Женя платили ей за это нежной любовью. Они никогда не ссорились, и в уютной квартире всегда царил дух доброжелательности.

• Предыдущая
• 61/122
• Следующая