Герои и антигерои Отечества (Сборник) - Чуев Феликс Иванович - Страница 69
- Предыдущая
- 69/106
- Следующая
После отступления красных 25 июля 1918 года по делу об убийстве царской семьи проводится расследование. Уже 27 июля к следователям является поручик Шереметьевский и докладывает, что 17 июля в районе Коптяков наблюдалась подозрительная активность большевиков. Лес был оцеплен, раздавались взрывы ручных гранат. След сразу же привел к Ганиной Яме. Еще хорошо сохранились следы двух кострищ — одно у шахты, другое — на лесной дороге под березой.
В пепелище были найдены пуговицы, крючки, обгоревший изумрудный крест и бриллиант. Откачали воду из шахты. Подняли землю со дна, просеяли ее и промыли. Обнаружили отрезанный палец, жемчужную серьгу, застежку для галстука и вставную челюсть доктора Боткина. Кроме того, около шахты были обнаружены порванные страницы анатомического трактата на немецком языке и немецкая газета. При повторном обследовании уже летом 1919 года было обнаружено еще большее количество обгоревших предметов, принадлежащих царской семье. А главное — 12 кусков какого-то беловатого вещества, смешанного с глиной. Вещество издавало сильный запах сала и легко крошилось в руках. «По внешнему виду, — пишет М. Дитерихс, — очень похоже, что это растопленное, со сжигавшихся тел, сало, смешавшееся с глиной из-под костра». Следователь Соколов, проведший огромную работу по розыску жертв убийства, приходит к выводу, что они были уничтожены до пепла при помощи огня, керосина и серной кислоты. Предварительно тела были расчленены, головы отрезаны и увезены в Москву.
«Мы вашего Николку и всех там пожгли», — заявляли крестьянам пьяные боевики из отряда Ермакова, когда отступали на Тагил. Аналогичную версию высказал захваченный белыми большевик А. Валек. Сведения о полном уничтожении царской семьи путем сжигания наиболее распространены и среди старожилов деревни Коптяки и прилегающих к ней населенных пунктов. По-видимому, чекисты провели специальную операцию по дезинформации, ибо согласно записке Юровского трупы членов царской семьи зарыли в другом месте, прямо на проезжей дороге. Но возле шахты кого-то сожгли. Кого?..
Следственной комиссии белых удалось установить, что девятнадцатого июля 1918 года Шая Голощекин выехал в Москву в отдельном вагоне-салоне. С ним было три «тяжелых не по объему ящика». Для прислуги вагона было удивительно видеть эти грубо сколоченные из досок ящики, перевязанные веревкой. Любопытным из числа своего окружения Голощекин говорил, что везет в этих ящиках образцы артиллерийских снарядов для Путиловского завода. В Москве Голощекин отправился вместе с ящиками в Кремль на квартиру к Свердлову. Что было в этих ящиках? По одной версии — в таком виде перевозились золото и драгоценности царской семьи. Однако существует и другая — страшная, но пока не опровергнутая версия. В конце июля 1918 года эта версия обсуждалась среди мелких служащих Совнаркома: Шая Голощекин привез в спирту головы бывшего царя и членов его семьи…Вопрос об истинном месте захоронения царя остается пока открытым (хотя оно указано в записке Юровского). Требуется создание авторитетной государственной комиссии, включающей топографов, судебных медиков, химиков, историков и других специалистов.
Закопать царскую семью «на проезжей дороге» — это еще недостаточно, чтобы замести следы убийства женщин и детей. Требуется сфабриковать «липу», что они живы и здоровы и находятся в надежном месте. Официальное сообщение разносит на весь мир ложь о том, что расстрелян только «Николай Романов, а семья эвакуирована в надежное место». Более того, большевики продолжают вести официальные переговоры об отъезде семьи казненного Николая Второго за границу.
Эта же версия распространялась и в самом Екатеринбурге. Для симуляции увоза царской семьи 20 июля из Екатеринбурга в Пермь в отдельном вагоне с особыми мерами охраны и специально афишируемой «секретностью» были вывезены Шнейдер, Гендрихова, камер-лакей Волков и некоторые другие приближенные царя. Все они были расстреляны в лесу возле Перми (Волкову, к счастью, удалось бежать). В 20-х числах июля Голощекин в поезде на Петроград вел разговор о царской семье. И явно с намерением, чтобы его «подслушали», произнес такую фразу: «Теперь дело с царицей улажено». В том смысле, что она жива и находится в надежном месте.
В самом Екатеринбурге первое сообщение о казни царя делается 21 июля в городском театре во время «митинга по текущему моменту». Выступают Голощекин, Сафаров, Толмачев. При извещении о казни царя в театре раздаются крики ужаса и некоторые выбегают вон. Кстати говоря, дом Ипатьева охраняется, как будто там кто-то находится, вплоть до 21 июля.
В организованном порядке «липа» распространяется за границей. Сосновский, Войков и им подобные подготавливают целый пакет дезинформации о судьбе царской семьи.
В газете «Нью-Йорк таймс» появляется статья некоего К. Аккермана, который со слов якобы спасшегося слуги Николая Второго рассказывает о последних днях царя. За день до казни царя, пишет Аккерман, над городом летали множество аэропланов и кидали бомбы. 15 июля Николая пригласили на заседание Уралсовета, где вынесли ему смертный приговор и дали три часа на прощание с семьей.
«Николай Александрович не возвращался долго, почти два с половиной часа. А когда вернулся, был очень бледен, подбородок его нервно дрожал.
„Дай мне, старина, воды“, сказал он мне. Я принес, и он залпом выпил большой стакан. „Что случилось“, спросил я. „Они мне объявили, что через три часа я буду расстрелян“, ответил мне царь.
Вскоре после возвращения Николая Второго с заседания к нему пришла Александра Федоровна с цесаревичем, оба плакали, царица упала в обморок, и был призван доктор. Когда она оправилась, она упала на колени перед солдатами и молила о пощаде. Но солдаты ответили, что это не в их власти».
Дальше Аккерман пишет:
«…попрощавшись с близкими, царь сказал: „Теперь я в вашем распоряжении…“ Царя взяли и увели, никому не известно куда, и только ночью он был расстрелян двадцатью красноармейцами».
Внутри страны слухи об убийстве всей царской семьи расценивались как антисоветская пропаганда и преследовались вплоть до расстрела.
Факт убийства был признан лишь в середине 20-х годов.
Николай Костин
Супертеррорист Савинков
Август 1924 года выдался в Москве на редкость прохладным и пасмурным. Над потускневшими крышами домов ползли и ползли косматые тучи. Порою мгла зависала над внутренней тюрьмой ВЧК на Лубянке, и с неба сыпал мелкий дождь.
Борис Савинков тоскливо смотрел в «копеечное» окно камеры. Ему хотелось поднять руки, оттолкнуть от себя все то, что с ним случилось за последние пять фантастических дней… На столике, за которым он сидел, лежала развернутая газета. На ее первой полосе, набранное крупным шрифтом, выделялось правительственное сообщение: «В двадцатых числах августа с. г. на территории Советской России ОГПУ был задержан Савинков Борис Викторович, один из самых непримиримых и активных врагов Рабоче-Крестьянской России (Савинков задержан с фальшивым паспортом на имя В. И. Степанова)».
Перечитав (в который раз!) правительственное сообщение, Савинков криво усмехнулся. Снова уставился в «копеечное» окно. Сквозь седую сетку дождя увидел серый клочок неба. «Седой», «Серый»… Мелькнуло что-то далекое, полузабытое. Слова «серый», «серые», «седой», «седые» имели когда-то для него иной смысл. «Седыми» назывались социал-демократы, а «серыми» социалисты-революционеры.
Как это было давно! И было ли?! Тоска. Смертельная тоска. Не верилось самому себе. Не укладывалось в собственной голове. Еще раз перечитал правительственное сообщение. Да, все верно. «Последний из могикан» попался. Дела ни к черту не годны. Фортуна ему изменила. Почему-то вдруг вспомнился Абрам Гоц, всегда немного завидовавший его профессиональной и житейской удачливости. Вместе начинали работать в «Боевой организации». Из одного гнезда вылетали. Вылуплялись, можно сказать, из одного эсеровского яйца, согретого «бабушкой» террора Екатериной Брешко-Брешковской. Азы террора проходили в школе Гершуни и Азефа и, как впоследствии оказалось, под зорким оком Департамента полиции.
- Предыдущая
- 69/106
- Следующая
