Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Бакин Виктор Васильевич - Страница 45
- Предыдущая
- 45/214
- Следующая
Хотя в этих сочинениях я не писал ничего ужасного и не призывал к свержению советской власти. Достаточно уже одного того, что ты как-то по-другому мыслишь и по-другому, по-своему ставишь слова, вступая в противоречие с общегосударственным стилем, с казенной фразой, которая всем управляет. Для таких авторов, так же как для диссидентов вообще, в Советском Союзе существует специальный юридический термин: «особо опасные государственные преступники». Лично я принадлежал к этой категории».
О том, что Синявский не только критик, но и пишет фантастические рассказы, Высоцкий знал еще до процесса. Его совершенно потрясла повесть «Пхенц» — о пришельце из другого мира. Это была даже не фантастика, а что-то высокое, глубоко философское, с дерзким нарушением канонов соцреализма.
Самому Синявскому нравилось быть двуликим — в нем жил и ведущий советский литературовед Андрей Синявский, и потаенный, издевающийся осквернитель «святынь» Абрашка Терц. В своей художественной прозе Синявский как бы перевоплощается в Терца, мистификатора, не чурающегося и убийственной иронии, и матерного словечка. В 62-м году в журнале «Иностранная литература» появилась статья об антисоветской сущности сочинений Абрама Терца. Автор статьи Б.Рюриков писал: «В прошлом году в Англии и Франции вышел роман «Из советской жизни» под названием «Суд идет». Автор укрылся под псевдонимом Абрама Терца. Даже из сочувственного изложения ясно, что перед нами неуемная антисоветская фальшивка, рассчитанная на не очень взыскательного читателя... Ратующие против социалистического реализма эстетствующие рыцари «холодной войны» — к какой достоверности, к какой правде тянут они?..»
О том, что этот самый Терц живет не за бугром, а под носом у КГБ, тогда еще не знали. Синявский и Розанова к аресту готовились, понимая, что рано или поздно это случится. Тем не менее арест произошел очень неожиданно...
8 сентября 1965 года Синявский шел на лекцию, когда сзади раздался голос: «Андрей Донатович?» — Синявский оглянулся, никого не увидел, стал поворачивать обратно — и одним движением его запихнули в машину, которая уже стояла сзади с распахнутой дверцей. Хотя кругом было много народу, никто ничего даже не заметил. Потом сразу Лубянка, допросы. Первые несколько дней Синявский пытался отрицать, что он и есть тот самый Абрам Терц, но затем понял, что бесполезно отрицать факты, которые были на руках у следователей. Факты он признал, но не признал себя виновным в антисоветской деятельности.
А через несколько дней был арестован друг Синявского поэт-переводчик Юлий Даниэль, публиковавший на Западе свою прозу (повесть «Говорит Москва») под псевдонимом Николай Аржак. Обвинение было аналогичным.
М.Розанова: «Когда арестовали Синявского и это дошло до Высоцкого, он пришел ко мне. У нас телефона не было, к нам без звонка все приходили. И вот пришел Высоцкий в нашу жуткую коммунальную квартиру, снял со стены гитару и спел песню
«Говорят, арестован добрый парень за три слова...».
И вообще, весь первый год, когда Андрей Донатович был в лагере, — весь этот год перекликался с песнями Высоцкого...»К Розановой пришел не только Высоцкий. Пришли с обыском и в числе прочих вещей забрали магнитофон и пленки с записями Высоцкого. Эти пленки присовокупили к делу.
А.Синявский: «К концу следствия меня вызвали в Лефортово, на допрос, но почему-то не в обычный кабинет следователя, а повели какими-то длинными коридорами. Наконец открыли дверь кабинета, где сидело много чекистов. Все смотрят на меня достаточно мрачно, предлагают сесть и включают магнитофон. Я слышу голос Высоцкого. По песням я догадываюсь, что это наши пленки, которые изъяты, вероятно, у нас при обыске. Мне песни доставляют огромное удовольствие, чего нельзя сказать про остальных присутствующих. Они сидят с достаточно мрачным видом, перекидываясь взглядами. Песни на этой пленке были очень смешные, и меня поразило, что никто ни разу не улыбнулся, даже когда Высоцкий пел
"Начальник Токарев"
и"Я был душой дурного общества".
Потом они стали говорить об антиобщественных настроениях этих песен, требовать от меня согласия на уничтожение пленок. Я, естественно, спорил. Говорил, что, напротив, мне песни эти видятся вполне патриотичными, что их нужно передавать по радио, что они воспевают патриотизм и героизм, ссылаясь, в частности, на одну из них —«Нынче все срока закончены, а у лагерных ворот, что крест-накрест заколочены, надпись "Все ушли на фронт"».
Вот, говорил я, даже блатные в тяжелые минуты для страны идут на фронт. Тогда один из чекистов спрашивает меня: "Ну, ведь это можно понять так, что у нас до сих пор есть лагеря?" — "Простите, — отвечаю, — а меня вы куда готовите?" Он ничего не ответил. В общем, я отказался от того, чтобы пленки стерли. Тогда они сказали, что хорошо, пленки они вернут, но один рассказ все-таки сотрут — рассказ о том, как в Красном море к Ростову плывут два крокодила, маленький и большой, и маленький все время пристает с вопросами к большому:"А мы до Ростова плывем?", А мы в Красном море плывем"».
М.Розанова: «Был у Высоцкого рассказ, который мы называли
"Рассказом о двух крокодилах".
На самом деле было не два, а три крокодила — один утонул, второй стал секретарем райкома, а третий остался крокодилом... Совершенно дурацкая история, там еще была медведица, которая оказалась Надеждой Константиновной Крупской. Высоцкий потом рассказывал мне, что его вызвали на Лубянку, грозили, что, если он «не заткнется», ему придется плохо. Ему было тяжело, очень тяжело в то время. Но держался он удивительно достойно. Часто навещал меня. Однажды, придя, почти настойчиво требовал, чтобы мы поехали вместе на свидание к Синявскому, и на мои возражения: "Это невозможно" — твердил:"Ничего, прорвемся"».
Об этих событиях Высоцкий написал в Магадан И.Кохановскому.
Письмо датируется 20 декабря 1965 года:
«...Ну а теперь перейдем к самому главному. Помнишь, у меня был такой педагог — Синявский Андрей Донатович? С бородой, у него еще жена Маша... Так вот, уже четыре месяца, как разговорами о нем живет вся Москва и вся заграница. Это — событие номер один. Дело в том, что его арестовал КГБ. За то, якобы, что он печатал за границей всякие произведения: там —за рубежом — вот уже несколько лет печатается художественная литература под псевдонимом Абрам Терц, и КГБ решил, что это он. Провели лингвистический анализ — и вот уже три месяца идет следствие. Кстати, маленькая подробность.При обыске у него забрали все пленки с моими песнями и еще кое с чем похлеще — с рассказами и так далее. Пока никаких репрессий не последовало, и слежки за собой не замечаю, хотя — надежды не теряю. Вот так, но — ничего, сейчас другие времена, другие методы, мы никого не боимся, и вообще, как сказал Хрущев, у нас нет политзаключенных...»
Еще до начала судебного процесса в газете «Известия» были опубликованы две статьи, в которых деятельность писателей «советская общественность осудила», а сама деятельность расценивалась как «агитация и пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти...», и «виновность писателей была доказана». Синявского и Даниэля обвинили в передаче на Запад «антисоветских» литературных произведений и публикации их под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак.
О предстоящем суде над писателями сообщили «голоса». Арест писателей был воспринят как пролог к зловещим переменам. В этой обстановке тревоги и неопределенности 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади в Москве прошел первый за время существования Советской власти «митинг гласности» в защиту Синявского и Даниэля. Собралось несколько сотен человек. Правозащитники развернули небольшие плакаты, но их быстро выхватили натренированные руки, и даже стоявшие рядом не успели прочесть, что было на плакатах. Потом стало известно, что надписи гласили: «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» и «Уважайте советскую Конституцию!» Одним из организаторов митинга был известный впоследствии правозащитник Владимир Буковский.
- Предыдущая
- 45/214
- Следующая
