А с Алёшкой мы друзья - Мамлин Геннадий Семенович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/31
• Следующая

— Ну разве что так, — усмехнувшись, согласился старик. — Только на ком же я здесь точно такие царские валенки видал? Память-то, говорю, стариковская у меня. Вот и с вареньем тоже: помнится, я у сына кисленького просил прислать, малину-то я сам варю да в город посылаю ему… Ну, а вам, добры молодцы, спасибо за труд, за уважение к старшему… А я, между прочим, в лагерь к вам иду.

— Зачем? — испугавшись, в один голос спросили мы.

— А нужен мне гражданин Басов. Есть там у вас такой?

Мы молчали, не зная, что сказать. Ведь Басовым он должен считать меня. Зачем же ему идти в лагерь, если я вот он, сам перед ним стою? Не дождавшись от нас ответа, старик достал вчерашнее письмо из кармана и надел очки.

— Неужто фамилию перепутал? — покачал с огорчением головою Степан Петрович. — И часу не прошло, как я в это письмо заглянул… Да нет, вот оно, чёрным по белому сказано: «Зайдёшь в пионерский лагерь к Басову и скажешь ему…»

Пока старик читал эту строчку, я успел заглянуть в письмо и прочесть то место, где написано, кто привезёт ему это письмо и кого надо уговаривать поехать на концерт в леспромхоз. Там было написано просто: Веня. «Доставит тебе это письмо мой ученик Веня». Тогда мне сразу всё стало понятно. Профессор писал письмо наспех, и получилось не очень понятно. Можно было подумать, что Веня — это один человек, а Басов — другой. Я взял из рук старика письмо, будто для того, чтобы своими глазами прочесть фамилию, а на самом деле думал только о том, как бы ему в голову не пришло перечитать всё письмо и увидеть, что там написано не Толя, а Веня.

— Ну так как же, есть такой гражданин Басов у вас?

— А он вам, дедушка, зачем? Что вы должны ему сказать?

— Да всё в продолжение вчерашнего разговор. Приятель сына телеграмму прислал: дескать, должен я его к вечеру ждать. А Басов этот тоже, видать, рыболов. Вот и должен я его предупредить, что приедет ему для рыбалки компаньон. Есть тут у нас неподалёку заводь одна. Очень хорошо там, в камышах, рыба клюёт. Однако для такого лова лодка нужна, а с нею-то у меня и получается конфуз. Никак не успеть мне проконопатить её. Я бы, конечное дело, успел — тут часа на четыре работы всего, — да попросили меня нынче в колхозном саду помочь, а в этом деле никак я отказать не могу. Вот и придётся мне этому Басову сказать: «Не взыщи, дорогой, ежели хочешь рыбку удить, потрудись малость, лодку в порядок приведи». Теперь понятно, добры молодцы, что к чему?

— Понятно, — сказал Алёша, — только в лагерь вам можно и не ходить. Басов у нас есть. Только не тот это человек, чтобы он лодку конопатить стал.

— Что же, рук у него нет?

— Руки у него есть. Да только для такого дела он совсем нетрудоспособный человек.

— Скажи на милость! Больной, стало быть? Однако надо мне посоветоваться с ним. Человек ведь из Москвы приезжает. Не подводить же его!

— Конечно, не подводить, — согласился Алёша, и вдруг его осенило: — А лодку мы с Толей в порядок приведём.

— Вы? Там и для взрослого работа не проста. — Степан Петрович задумался. — А вот если сделать так: вы меня покуда замените в колхозном саду — работа там не тяжёлая, яблоки собирать, — а часа через четыре я подойду, подменю вас.

— Правильно, дедушка! — обрадовался Алёша, — Яблоки собирать — это даже не работа, а удовольствие для нас. Правда, Толя? А в лагерь вам незачем ходить. Правда, Толя? Пускай он домой идёт, лодку в порядок приводит.

— Хорошие, я скажу вам, ребята у нас растут! — вставая, торжественно сказал Степан Петрович. — Из леспромхоза человека я повстречал. Очень довольны остались они. И за это благодарю… Ну, так я, стало быть, к Пантелею зайду. Паклю возьму — и домой. А вы вот по этой дорожке — прямо в колхозный сад. Объясните там, что к чему.

Степан Петрович пожал нам руки и отправился к дяде Пантелею, унося с собой валенки. Представляю, как бы удивился дядя Пантелей, увидев свои валенки в руках Степана Петровича. Пришлось предложить оказать старику ещё одну услугу: занести варенье и валенки к нему домой. Старик согласился, зачем-то ещё раз пожал нам руки и спросил:

— А зубы-то всё болят, говорю?

— Болят.

— Сегодня, стало быть, наоборот?

— Как это наоборот?

— Вчера у тебя, Вениамин… то бишь Анатолий, — извини старика, — у тебя, говорю, слева болел, а у Алёши справа. А сегодня, стало быть, наоборот.

Мы долго смотрели Степану Петровичу вслед, а потом я сказал:

— Въедливый старичок. Наблюдательный. Вот увидишь, попадёмся мы из-за него.

— На этот раз обошлось, — сказал Алёша и постучал себя пальцем по лбу: — Голова!

— От твоей головы ногам одно беспокойство. Смотрю, смотрю я на тебя и всё никак понять не могу: умный ты или дурак?

Алёша рассмеялся.

— Наверное, дурак: целый месяц десятичные дроби понять не мог… Пошли яблоки собирать.

В это утро нам везло, как утопленникам. Мы и раньше думали, что хорошо бы подготовиться к встрече с Верой, если она когда-нибудь нечаянно состоится. Но мы увидели её совсем неожиданно для себя. Мы чуть было не натолкнулись на Веру. На маленькой полянке она собирала цветы. Спрятавшись за толстенной сосною, мы с ужасом прислушивались, как она подходила к нам всё ближе и ближе. Нам показалось, что Вера обходит дерево справа, и мы попятились налево. Но мы ошиблись и столкнулись с нею лицом к лицу.

Растерялись мы все трое, но Вера пришла в себя первая.

— А, это вы! — усмехнувшись, наконец, сказала она.

— Мы! — вызывающе ответил Алёша.

— Мне бы давно догадаться, что вы здесь, — сказала Вера, прилаживая к букету только что сорванный цветок, — то разбойник объявился, то аккордеон в лагере исчез. Выпустили, значит, вас?

— Выпустили, — с тем же вызовом, за которым, наверно, он хотел скрыть смущение, ответил Алёша.

— Ну и зря. А ну, отойди! — сказала она мне. — Отойди, тебе говорят!

Я сделал шаг, назад, и она сорвала цветок на том месте, где я стоял. Кулаки у меня сжались сами собой.

— Эх, дать бы тебе! — сказал я, подаваясь вперёд.

— Попробуй дай…

Можете быть уверены, я живо разделался бы с нею, если бы не Алёша.

— Вера, — спросил он, — можно тебя об одной дружеской услуге попросить?

— Если без кулаков, то можно. А с кулаками я… — Она сделала шаг ко мне, и уж не знаю почему, но я отступил. — Эх вы, братья-разбойники!

Она опять сорвала цветок, а потом посмотрела Алёше прямо в глаза:

— Ну?

— Ты, понимаешь, не говори никому, что видела нас.

— Это ещё почему? А может, вы хулиганить приехали сюда?

— Мы?! Чудак человек! Да пойми же, наконец, никакие мы не хулиганы. Просто такое стечение обстоятельств.

— Судьба! — упрямо сказал я, но Алёша махнул на меня рукой. — Лагерь узнает весь. Смеяться над нами начнут.

— Вот как! Значит, вы не сами по себе, а в лагере здесь?

— Ну да. Подумают ещё, что из милиции сбежали мы с ним.

— А может, вы и вправду сбежали?

— Да что ты уговариваешь её! — рванулся я вперёд. — Я вот сейчас как дам ей!

Но Алёша опять удержал меня.

— Вера, ты не слушай его. Ты со мной говори.

— А не тебя ли я спасти хотела вчера?

Алёша промолчал.

— Ясно. Плаваешь ты хорошо. Только братьям Рыжковым ты бы объяснил, зачем это тебе сеть понадобилось срезать, а то благодарность получили, а за что — не могут понять… И записок своих дурацких писать мне больше не смей.

— Ладно, — потупившись, сказал Алёша, — не буду. Только, Вера, и я тебя по-дружески прошу: не говори ты никому, что с нами в Москве произошло.

— Хорошо, не скажу, — сразу согласилась Вера и, собирая цветы, медленно пошла по поляне.

Нас она уже не замечала. Можно было подумать, что мы испарились. Победа была одержана с такой лёгкостью, что это обеспокоило нас.

— Толя, может, компас ей подарить? — спросил Алёша.

— всё равно разболтает: девчонка! Я тебе говорю, дать бы ей раза!

— Ты перед ней кулаками махать брось. А то она сама тебе как даст, так отлетишь до той сосны…

• Предыдущая
• 24/31
• Следующая