Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана - Страница 31

Великолепный вишняк пился легко и с наслаждением, и отец Жданы сам не заметил, как охмелел. Душа развернулась цветастым ковром, желая излиться, и Ярмола Гордятич, закрыв глаза, затянул былинную песню про травушку-муравушку, леса-реки, битву княжьего войска с тёмной силой с востока…

Там, где на сотни вёрст раскинулись теперь непроходимые, безлюдные Мёртвые топи, разразилась когда-то великая Битва пяти народов, в которой сошлось двухсоттысячное войско. Так она была долга и кровава, столько воинов в ней гибло, что решили боги её прекратить. Сначала Светодар раскалил красное солнышко добела и накрыл землю невыносимым зноем. Пот градом катился с воинов, доспехи жгли их тела, от жажды начинался бред, кони падали замертво прямо под седоками, но сражение продолжалось. Тогда взялся за дело Ветроструй – согнал дождевые тучи со всего белого света и обрушил на сражающихся тяжёлый ливень. Падала с небес вода один день, потом другой, третий… Воины мокли, мёрзли, но бились. Усилился дождь, лился непроглядной стеной, пока земля под ногами у воинов не начала превращаться в хлюпающее болото, а оружие – ржаветь. Биться по пояс, а то и по горло в воде стало почти невозможно, и один из военачальников – из тех земель, которые теперь звались Светлореченским княжеством – приказал своему войску отступить. Четыре других воеводы продолжали битву, но отдельные части их войск самовольно покидали сражение, спасаясь от утопления. Те же, кто остался биться, включая и военачальников, погибли: богиня недр Огунь приложила руку к наказанию упрямцев. Землю потряс внутренний толчок, и поле битвы просело, став огромным котлованом, а вода из неиссякаемых туч неуклонно и беспощадно прибывала. Таким образом, четыре войска общим числом до ста тысяч полегли навечно, похороненные стихией… Когда последний воин утонул, Ветроструй разогнал тучи, и проглянуло солнце, суша землю. Но слишком много воды она впитала, и эти места так и не смогли просохнуть. Образовались там непролазные болота – Мёртвые топи, которые за прошедшие с великой битвы века разрослись многократно. Безжизненной стала эта земля, и власть над ней захватила Маруша, сделав топи непросыхающими и вечно растущими средоточиями смерти…

В последней части песни, в которой упоминалась Маруша, в окна повеяло пробирающим до костей холодом, и пламя лампад на стенах затрепетало, две из них потухли. В дрожащем сумраке голос Ярмолы Гордятича затрясся, как пожухший осенний лист, и смолк. Его пепельные волосы шевельнулись и откинулись со лба, а глаза прищурились, словно в лицо ему кто-то резко дунул; Рагна, тихо ахнув, прижалась к Горане, а Ждана ощутила тёплую тяжесть руки Млады, обнявшей её за плечи. Крылинка спрятала лицо в ладонях, а Зорица стала белее бересты, застыв свечкой.

«Не к добру ты спел эту песню, сват, – мрачно проговорила Твердяна. И добавила мягче, окидывая взглядом оробевших женщин: – Не бойтесь, родные, это не хмарь, а просто ветер. Сюда хмарь не проникнет».

В холодной синеве её глаз вспыхнуло жутковатое белое пламя – словно звёздочки взорвались, и в тот же миг погасшие лампадки снова загорелись сами собой. Стало светло, леденящий сквозняк замер, а Ждана, обмякнув, на всякий случай пощупала бархатную подушечку под собой: вроде, сухая… Странно, а ей показалось, что она сидела на чём-то мокром и неприятно холодном. По коже вновь струилось благодатное тепло, и стены дома казались надёжной защитой от какой угодно нечисти.

«Простите меня, – пробормотал Ярмола Гордятич, проводя ладонью по слегка побледневшему лицу и захватывая бороду в кулак. – Сам не знаю, кто меня попутал… Каюсь… Прощения прошу».

Внезапное веяние потусторонней жути сдуло с него весь хмель, и он поспешил сделать глоток мёда, чтобы промочить пересохшее горло. Замершая белой берёзкой Зорица пошевелилась и медленно поднялась, приковав к себе тревожные взгляды.

«Куда ты, Зоренька? – остановила её Твердяна. – Останься с нами… Лучше возьми гусли и спой».

Ледяное оцепенение наконец отпустило тонкие черты Зорицы, растаяв под солнцем ласкового взгляда её родительницы, только хрустально-чистые глаза остались странно неподвижными. Кивнув медленно и нерешительно, словно во сне, девушка невесомой походкой проплыла к стене, сняла с неё гусли и села с ними на лавку. Гибкие пальцы легли на струны…

Пятьдесят прекрасных девственниц плыли по морю в Северные земли, чтобы князь Хрондаг выбрал из них себе жену. Вдруг кормчему явилась огромная белая кошка и человеческим языком сказала, чтобы он поворачивал судно к реке Онгань и высаживал дев на большом острове в её устье. Кормчий так испугался, что не посмел ослушаться и высадил красавиц на том острове – диком, заросшем лесом. Те дрожали от холода: нещадно пронизывал их северный ветер, от которого они никли и шатались, как нежные теплолюбивые цветы на грани увядания. Заплакали они, решив, что приходит их погибель, как вдруг увидели, что по кромке песчаного берега идёт к ним девочка с венком из цветов на голове. Золотоволосая и голубоглазая, в белой рубашке, она подошла к красавицам и стала их ласково утешать, а потом сказала: «Идите за мной». Столь мила и светла была эта девочка, что девы не могли ей не поверить. Последовали они за нею вглубь острова, и что же? Отгороженное стеной сурового леса от дышащих холодом северных вод, раскинулось на острове царство вечного лета – тёплое, солнечное, безмятежное. Птицы плели кружево песен, берёзки нашёптывали волшебные сказки, журчали чистые ручьи, а в самой середине этого дивного места стоял огромный дворец, окружённый прекрасным садом. «Входите, теперь это ваш дом, – сказала девочка. – Сад вокруг – не простой, а чудесный: сколько ни рвите с веток плоды, а меньше их не станет. Другую еду вам будут доставлять невидимые слуги. Внутри вы найдёте всё необходимое. Живите и ждите, скоро придёт хозяйка этого дворца». Сказав это, девочка указала рукой на сияющую золотом крышу, и все девы посмотрели в ту сторону, а когда обернулись, малышки уже след простыл.

Сколь великолепен был дворец снаружи, столь же изобилен и чудесен он оказался внутри. Одежда, домашняя утварь, еда и питье – всё это обнаруживалось там в несметных количествах. О чём ни подумай, что ни загадай – всё сразу же находилось и само попадалось под руку. Жить там можно было без забот, а скуку развеивала музыка, звучавшая и смолкавшая по желанию. Сколько ни искали девы, так и не нашли они тех, кто играл на невидимых инструментах… Как и слуг, которые каждый день выставляли на столы множество кушаний, а после убирали объедки. Лишь одна мысль беспокоила дев среди беспечного житья: когда же придёт хозяйка всех этих чудес и не придётся ли им дорого заплатить за пользование ими? И начал их понемногу охватывать страх…

Однажды ночью девушке по имени Мила не спалось: слишком громко распелись птицы, прогоняя сон. Вдруг почудилось ей, что кто-то на неё смотрит… Оказалось, что в своей спальне она не одна: у окна сидела, распушив хвост, огромная белая кошка с голубыми глазами. Сперва Мила испугалась, но кошка, запрыгнув к ней на постель, стала ласково мурлыкать и облизывать девушку. Успокоилась Мила, обняла кошку и уснула. Наутро она рассказала другим девицам о своей ночной гостье, и оказалось, что кошку видели все: точно так же пушистая незнакомка пришла к остальным сорока девяти красавицам. «Уж не это ли была хозяйка дворца?» – заподозрили они.

Жизнь потекла по-прежнему, а где-то через месяц выяснилось, что все до одной девушки беременны. Испугались они, стали гадать, как такое могло случиться: ведь ни разу не были они с мужчиной! Сели они в саду под чудесными деревьями, одни ветки на которых ещё цвели, а другие уже плодоносили; затянула Мила печальную песню, а девушки подхватили, и полилась она звенящей рекой. От этой песни грустно поникли деревья и цветы, смолкли птицы, а на солнце набежало облако, затмив его свет. И вдруг появился среди сада высокий молодой витязь в сверкающей кольчуге и богатом шлеме, прекрасный лицом и как старший брат похожий на девочку, встретившую красавиц на острове. «Отчего вы плачете, милые девы? – спросил он нежным, как вздох весеннего ветра, голосом. – Отчего поёте печальные песни? Разве вам здесь плохо живётся?» Девушки сбились в кучку, как стая испуганных пташек, и только Мила без страха шагнула к витязю: узнала она его глаза. «Нет, жаловаться нам не на что, – отвечала она. – Житьё здесь прекрасное, и всего вдосталь. Вот только не знаем, как могло приключиться такое чудо, что мы зачали все как одна. Мужчин-то ведь здесь нет». Витязь прогнал улыбкой тучи с солнца, поднял светлым взглядом ветки деревьев и цветы, снял свой позолоченный шлем, и на плечи ему упала волна пшеничных волос. «Не горюйте, милые девы. Я – богиня Лалада, а вы – мои супруги. И детей вы зачали от меня. Есть под солнцем богатая, свободная и прекрасная земля – Белые горы. Когда произведёте вы на свет моих дочерей, вдохну я в них знания, и вы переселитесь туда, чтобы дать начало моему народу. А ты, Мила, – обратилась богиня к самой смелой девушке и целуя её в уста, – запала мне в сердце крепче всех. Станешь ты моей любимой женой, а твоя дочь – первой княгиней в моём племени».