Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана - Страница 44

Чуду настал конец: Ждана проснулась. В окошко сочувственно заглядывала утренняя заря, под боком похрустывали духмяные травы, а ноги девушки, с которых ночью сползло одеяло, озябли. Сердце грустным комочком притаилось в груди и устало плакало: новый день… Ещё один день без Лесияры.

Она собрала Младе обед и проводила её в дозор. Та как будто ничего не заподозрила: Ждана с подчёркнутым пылом прильнула к её губам, нервно и крепко сомкнув вокруг её шеи объятия. Млада только и заметила с ласковой усмешкой:

«Ты чего дрожишь вся? Озябла, что ли?»

Утренняя предосенняя прохлада действительно сковала Ждану, когда они прощались перед домом. Печальная и пронзительная, она давила на плечи и заставляла ёжиться, и Ждана, прижавшись к груди Млады, прижмурила слипающиеся глаза. Получив несколько тёплых спасительных поцелуев в нос, губы и брови, она тихонько засмеялась и заурчала. Прочь все глупости и бзики! Пусть плывут по холодной реке в туманную даль. Ничего, кроме вот этой щекотной ласки, осязаемой и близкой, ей не нужно. Она зажгла в сердце ясный огонёк, который помог Ждане дожить до вечера.

Сосны задумчиво кивали, небо с сомнением хмурилось, а ветер порывисто толкал в спину, словно спрашивая: «Ты что, правда возомнила, что сумеешь вырвать это из сердца?» Ждана надеялась, что сумеет.

Надеялась, пока, закрыв глаза ночью, не оказалась в горах – на рассвете. Лучи солнца зябко разливались в голубой дымке, румяня покрытые вечными снегами вершины, внизу бархатно темнели чёрно-синие очертания сосен и елей. На скале стояла Лесияра – в плаще на меху и шапке с меховой опушкой. Золотые узоры на плаще тускло переливались: до них ещё не добралось солнце. Увидев Ждану, княгиня улыбнулась и протянула к ней руки. Лёгкой горной козочкой Ждана проскакала по камням и влетела в раскрытые объятия. Укутав девушку полами тёплого плаща, Лесияра смотрела ей в глаза с бесконечной нежностью. На её бровях отдыхала небесная грусть, отягощая их призрачно-золотыми отблесками, а в пушистой бахроме ресниц притаилась радость.

«Неужели ты снова со мной, Ждана? Когда тебя нет, вокруг меня нескончаемая ночь… А приходишь ты – и настаёт в моём сердце рассвет».

«Это ты – моё солнце, государыня, – отвечала Ждана. – А я – твоя земля, которая без тебя покроется снегом и льдом».

Больше слова были не нужны: дожидаясь солнца, они разговаривали взглядами. Наконец светило пришло и озарило скалу, на которой они стояли в объятиях друг друга.

«Расскажи мне о чём-нибудь», – попросила Ждана.

Окинув зорким взглядом горы, Лесияра показала на двуглавую белую вершину – самую высокую в округе.

«Видишь? Это Ирмаэль. А вон там, – рука княгини указала на другую гору, словно разрубленную на пять частей, – пятиглавый Сугум. А это, – палец Лесияры ласково очертил третью гору, покатую и невысокую, с огромной пещерой в склоне, хорошо заметной даже издалека, – Нярина. Ну, а вон та цепь – Пояс Нярины.

Так вот, слушай легенду о рождении Белых гор… Когда-то на их месте простиралась равнина, и жили в ней могучие великаны бакты – смелый, благородный и мудрый народ. Их предводителем был седовласый Ирмаэль. Однажды на свой день рождения он устроил большой пир, на который созвал много гостей. Были среди приглашённых и боги с богинями: Лалада, Светодар, Ветроструй, Огунь… Только злую Марушу вождь бактов не пригласил. Обиделась она, что её не позвали, и тайком отравила праздничное угощение. На богов яд не подействовал, а вот бакты, отведав отравленной еды, изменились. В их когда-то светлых и добрых сердцах начали гнездиться пороки и страсти: ревность, злоба, бешенство, кровожадность. Одурманенный зельем вождь Ирмаэль возжелал невесту своего собственного сына Сугума, прекрасную Нярину. Отослав Сугума на охоту, вождь стал добиваться девушки и попытался взять её силой. Но Нярина не растерялась и хлестнула вождя своим жёстким кожаным поясом по лицу, повредив ему глаз, и бросилась бежать. Пояс свой во время бегства она обронила.

Много дичи набил на охоте Сугум: сорок возов с тушами зверей шли за ним. Вдруг заметил он пояс своей возлюбленной, лежащий в траве и, почуяв недоброе, бросился домой. Увидел юноша на отцовском лице след от пояса и всё понял… А потерявший рассудок Ирмаэль жаждал уничтожить сына, видя в нём соперника, и разразилась страшная битва, от которой тряслась вся земля. Народ разделился: одна половина сражалась на стороне сына, вторая обнажила мечи за отца. Сугум смертельно ранил вождя в голову, но тот, прежде чем пасть, из последних сил изловчился, нанёс сыну мечом пять глубоких ран, после чего отполз с поля битвы в сторону и умер.

С гибелью предводителей сражение не кончилось. Великаны продолжали убивать друг друга в страшном месиве: остановиться им не давало Марушино зелье, от которого горела кровь и мутился разум. Даже боги не могли помочь, так оно было сильно. Нярина не перенесла гибели любимого: бросившись к его изрубленному телу, она оборвала свою жизнь ударом его кинжала. Когда утром Светодар озарил поле боя, в живых не было ни одного великана. Оставалось только похоронить павших, и это взяла на себя богиня недр Огунь. Она воздвигла над каждым из погибших великанов памятник – гору. Вождь стал горой Ирмаэль, а две её вершины напоминали о его смертельной ране; над сыном вождя выросла гора Сугум, словно изрубленная огромным мечом. О невесте Сугума напоминает гора Нярина с раной в боку – пещерой Кинжал, а её пояс, которым она хлестнула вождя, стал горной цепью Пояс Нярины. А памятники над всеми остальными павшими великанами племени бактов и образовали Белые горы».

Поёжившись под плащом, Ждана вздохнула от опустившейся на её душу светлой скорби. Горные вершины мягко сияли в розовых утренних лучах, а глаза княгини отражали синеву рассветного неба, кое-где подёрнутую прозрачно-сизой дымкой холодных облаков.

«Как грустно», – промолвила девушка, опуская голову.

«В глубинах Ирмаэля рождаются источники, – подвела Лесияра итог легенды, прижимая к себе Ждану крепче. – Это слёзы его раскаяния в содеянном. Они чисты и холодны, но оживить навеки почивших бактов уже не могут: это обыкновенная вода. А вот Нярина плачет горячими слезами любви, исцеляющими от болезней и дающими силу всем, кто в них окунается. Не грусти, Ждана… Лучше подари мне улыбку. Смотри, как светит солнце!»

И снова сказка закончилась. Ждана пробудилась в лесном доме-заставе, растерянная до слёз. Если бы можно было спать вечно! Проснувшись, она чувствовала себя изгнанной из родных и дорогих сердцу мест, разлучённой с самым близким на свете человеком. Неуютная и холодная явь стала постылой и ненавистной, лишь перед наречённой избранницей Ждана ощущала вину. Пытаясь загладить эту вину, она изливала на Младу потоки ласки и нежности, была предупредительной и заботливой, но небо неодобрительно хмурилось, сосны качали головами, а ветер обрушивался на неё со всей силой порицания. Лето кончилось.

Ночь за ночью Ждана встречалась во сне с Лесиярой, а днём кляла себя за слабость и давала зароки, что это «в последний раз». Увы, сдержать данное себе слово она не могла. Они бродили с княгиней по горам, ловили рыбу, гуляли по лесу, собирали ягоды… Разговаривали, смеялись, и Ждана таяла в тёплых волнах счастья. Но однажды, смежив веки, вместо солнечного утра девушка попала в сумрачный и дождливый вечер. Лес влажно шелестел, дыша сырой прохладой, птиц не было слышно, а княгиня пряталась от дождя под тёмно-зелёными лапами огромной старой ели. Ждана ещё никогда не видела её такой поникшей и усталой. Бросившись к ней, девушка заглянула в любимые глаза, но увидела в них глубокую печаль.