Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана - Страница 54

«Хвала Лаладе! Благословенная земля…»

Да, стоило родиться и дожить до этого дня, чтобы увидеть, как Златоцвета сладко жмурится на солнце, как ласкает кончиками пальцев лиловые грозди мышиного горошка и как смешно скашивает глаза к носу, на который села бабочка. Нарвав целую охапку полевых цветов, Лесияра положила её девушке на грудь.

«Сплети мне венок, милая».

«Я уж и забыла, как», – проговорила Златоцвета, зарывшись лицом в цветы и вдохнув их запах.

Но пальцы помнили. Впрочем, лёжа плести было неудобно, и Лесияра, осторожно подхватив девушку под мышки, приподняла, усадила её между колен и прислонила спиной к своей груди, став для неё живым креслом. Так радостно и щекотно было чувствовать это маленькое, хрупкое и худенькое счастье всем телом, оберегая и поддерживая… Лишь для них двоих благоухала цветущая земля, стрекотали кузнечики в траве и сверкала река, зябко покрываясь рябью и дыша прохладой, и Лесияра сняла драгоценный венец, освобождённо встряхнув волосами.

Кто сказал, что любви с первого взгляда не бывает? Этот несчастный человек, наверно, просто не ощущал на своём плече сладкую тяжесть девичьей головки, окутанной прохладной дымкой фаты, не наблюдал, как ловкие пальцы сочиняют ромашково-незабудковую песню, не любовался длинными ресницами, под которыми пряталась серо-зелёная сказка. Не повезло этому бедняге: не доводилось ему ловить губами биение голубой жилки на виске, греть дыханием бутон розового ушка, разгадывать сквозь яблоневое кружево фаты загадку очертаний длинной шеи и с восторгом склонять голову, покоряясь их лёгкой и необременительной, лебединокрылой власти… Как много он потерял, не умея выпить это хмельное и животворное зелье единым духом! А княгиня выпила и почувствовала, что её сердце больше не принадлежало ей.

Когда вместо золотого обруча её голову украсил душистый венок, ещё хранивший тепло рук, которые его плели, она осторожно сняла с девушки фату и заменила её жемчужный венец своей короной. Снова набросив сверху прозрачную ткань, прижала пальцами губы Златоцветы, которая начала было:

«Что ты делаешь, государыня…»

«Теперь ты – моя госпожа», – сказала Лесияра, прижимая к себе её тоненькое и ломкое тело.

Губы Златоцветы доверчиво раскрылись навстречу второму в её жизни поцелую…

Её имя сократилось до Златы: чем нежнее чувства, тем оно короче на устах любящего. Прошёл месяц, прежде чем девушка сделала свои первые шаги; каждый день руки Лесияры вливали в неё тёплую силу Лалады, а яблоня вдруг начала выпускать свежие светло-зелёные побеги. Её крона росла и обновлялась, зажили трещины на коре, отсохли грибы, сошла плесень. Родители не могли нарадоваться на дочь: с каждым новым днём она становилась крепче, в доме чаще звенел её смех. Посаженная её руками яблоня весело шелестела разросшейся кроной, и пусть в этот год на ней завязалось не слишком много плодов, но по сравнению с предыдущим это была огромная перемена к лучшему.

«В прошлом году яблоки на ней по пальцам перечесть можно было! – восторгалась Златоцвета. – А теперь… Это чудо, государыня!»

Девушка походила на новорождённого жеребёнка, ещё не научившегося ловко бегать. Опираясь на руку Лесияры, она гуляла по саду немного хромой, шаткой и скачущей походкой, каждый шаг давался ей с усилием, и под конец прогулки она с измученным вздохом и блеском испарины на лбу осела в объятия княгини. Что до её ног, то их болезненная сухота ушла, они наливались силой, как яблоко – соком.

Насколько бедственно положение семьи, княгине стало ясно не сразу. Купец с супругой изо всех сил старались создать видимость благополучия, но, навещая свою суженую, Лесияра не могла не видеть, какая скудная, бедняцкая пища стояла на столе. От взгляда княгини не могло укрыться, как хозяин под полами прибережённого в сундуке доброго кафтана пытается спрятать заплатанные порты, а его жена вынуждена и дома носить расшитую золотыми галунами однорядку, чтоб не видно было старой рубашки. Разорённый купец погряз в долгах и давно не мог поправить свои дела, но из гордости ни словом не желал обмолвиться о своей беде. Пришлось Лесияре окольными путями разыскивать его заимодавцев и выкупать все его долговые расписки. Но, как говорится, дал мёд – дай и ложку, и, перед тем как забрать к себе совсем окрепшую Златоцвету, правительница дочерей Лалады оставила купцу сундук золота и зачарованный оберег для благосостояния и богатства – кулон в виде кошачьего глаза из зелёной яшмы на золотой цепочке.

Свадьба правительницы Белых гор прилетела на шелестящих крыльях листопада, в пламенном венце из рябиновых кистей. Была молодая супруга княгини низкоросла и тонка, как тростинка, но всякому, кто хоть раз окунался в ласковую дымчатую зелень её глаз, опускалось с небес на сердце сладкое ярмо преклонения. Чистоте белого покрова, окутавшего её голову и плечи, позавидовал бы первый снег, а в лёгкости движений с ней не мог бы потягаться даже ветерок. Ноги, когда-то безжизненные и сухие, теперь ступали по дорожкам сада вокруг княжеского дворца, и каждая травинка ласкалась к ним. Раскидистые щеголихи-яблони сами роняли в её руки румяные плоды, а она вздыхала по своей убогой и скромной любимице, оставленной дома. Лесияра говорила ей:

«Ты не пленница здесь, лада. Кольцо-то на что? Ты свободна бывать всюду, где захочешь… Только не покидай меня надолго: мне не жить без тебя, светлая моя».

Поначалу Златоцвета боялась пользоваться кольцом – опасалась, что заблудится, но такого не случилось. Когда они вместе навестили её родителей, дела у тех заметно поправились. Отец понемногу достигал своих былых оборотов, удача снова повернулась к нему лицом, а мать повеселела и даже, казалось, помолодела. А спустя год у них родился мальчик – долгожданный наследник отцовского дела. Яблоньку тоже было не узнать: из кривенького, чахлого деревца она превратилась в высокую гордую красавицу, которая каждую весну буйно взрывалась цветением, превосходя своих соседок, а яблок давала без счёта – душистых, величиною с два хозяйских кулака, с холодным, светло-розовым румянцем. Правда, небольшая кривизна ствола у неё всё же осталась – как напоминание о бедственном прошлом, но это даже язык не поворачивался назвать изъяном… Точно так же, как нельзя было поставить в упрёк Златоцвете её сохранившуюся едва приметную хромоту.

Подпитываемая животворящей силой Лалады, супруга княгини расцвела, из юной хрупкой девушки превратившись в исполненную светлой, лебединой красоты женщину. Роста в ней не прибавилось, но с рождением трёх дочерей фигура налилась и созрела, так что Лесияре стало не боязно её обнимать.

Старшую дочь, наследницу престола, княгиня выкармливала сама. Незадолго до родов супруги у неё из набухшей и увеличившейся груди начало сочиться молоко – только успевай менять рубашки. Напасть эта приключалась в любое время, то и дело ставя Лесияру в неловкое положение; княгиня ворчала, а Златоцвета, поглаживая большой круглый живот под складками просторной одежды, только посмеивалась. Однажды прямо во время совета Старших Сестёр у Лесияры расплылись два мокрых пятна на груди, которые она еле успела прикрыть нарядным плащом с золотыми узорами. Прерываться на переодевание было неудобно, и пришлось придерживать его край до самого окончания совещания. Всем, конечно, было известно, что супруга у княгини – в положении, а потому Сёстры вежливо «не заметили» этого маленького происшествия. Однако после этого Лесияра стала носить под одеждой нагрудную повязку с подложенными в неё кусочками мягкого, хорошо впитывающего полотна, свёрнутыми в несколько слоёв.