Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана - Страница 57

Златоцвета… Казалось, ещё вчера Лесияра держала в руках её ступню, впервые после долгого бездействия пошевелившую пальцами; давно ли был их первый поцелуй, овеянный метелью яблоневого цвета? Душа насчитывала совсем мало времени, но выросшие дети свидетельствовали о другом. Нет, из сердца не испарилась тихая, светлая нежность, с которой Лесияра произносила имя супруги, зажимая его в губах, как жёлтый цветок с золотистой пыльцой. Её объятия были средоточием сладкой неги, небесного восторга и великого покоя, но воспоминание о тяжести тела Жданы, бесчувственно повисшей на руке, вдувало в жилы княгини иссушающий жар. Тонкий девичий стан, печаль тёмных глаз… Сад, дева с кубком, полный мольбы взгляд: «Не уходи…» Нет, это просто мимолётное наваждение, не более того, сказала себе княгиня, вновь наполняя кружку.

Хмель наваливался всё тяжелее и невыносимее. Лесияра бродила по его запутанным тропам, поднимала взгляд к заслонённому облаком солнцу, тусклому, как бельмо на глазу, и не находила выхода. Повинуясь суровому и властно-сердитому взмаху руки, дружинницы не осмеливались сказать ей хоть слово поперёк, а когда пиво кончилось, по первому требованию ей был поднесён новый бочонок. На закуску ей подавали рыбу, запечённую в глине: чешуя отходила вместе с разбитым панцирем. Но как выбраться из панциря безумия, в который Лесияра себя вогнала? Отрезвляющий сон не приходил, и тяжёлая одурманенная голова княгини тошнотворно шла кругом…

Может, прошёл день, а может, целую вечность мучительно скиталась княгиня по тоскливым тропам небытия. Ей казалось, что она забрела в недосягаемую сумеречную даль, но и там её отыскала чья-то рука.

«Государыня, довольно кручине предаваться. Хмель – плохой советчик… Бросай ты это дело да возвращайся к супруге. А не перестанешь – доложу ей».

Оказалось – Ясна. Приподнявшись на локте, княгиня потянулась к бочонку, но тот свалился на бок – пустой. Стряхнув со щеки песок, Лесияра с трудом села, и тут же берег озера поплыл вокруг неё. Янтарный свет озарял верхушки сосен – рассвет или закат? Щурясь и морщась от головной боли, Лесияра закрыла лицо ладонью.

«Ммм… Не надо ничего ей докладывать, – простонала она. – Ещё не хватало!»

«Вот и я тоже, государыня, осмеливаюсь думать, что не надо госпожу огорчать, – заметила дружинница. – Освежиться бы тебе надобно, да и к супруге возвращаться. Беспокоится она там уж поди».

Княгиня вдохнула озёрный ветер, набрав полную грудь, резко выдохнула.

«Сколько уж дней прошло?»

«Три дня ты, моя госпожа, тут сидишь».

Холодная синь озера бодрила одним своим видом, и Лесияра, решив, что и впрямь хватит, разделась донага и кинулась в студёную в преддверии осени воду. Сосны на берегу отражались в ней тёмной кромкой, и княгиня сильными взмахами рассекала волны, разминая онемевшее от долгой отключки тело. «Матушка водица, – говорила она про себя, – возьми мои печали, унеси далеко, утопи глубоко…»

Пока она просушивала волосы полотенцем, сидя на подушке в шатре, перед ней поставили полный поднос снеди из крепости: блины с икрой, запечённую утку, яблочный пирог. Отдохнув после еды, Лесияра почувствовала себя готовой вернуться домой, к жене.

Почуяла ли Златоцвета беду? Заметила ли что-нибудь необычное в обхождении Лесияры? Княгиня не могла понять. Покрывая поцелуями глаза, брови, лоб и щёки супруги, она с облегчением чувствовала тёплое дыхание непреходящей нежности, а взгляд Златоцветы лучился мягким ласковым светом.

Лесияра окунулась с головой в дела, чтобы сбросить с себя наваждение карих глаз. Бродя в своих снах по любимым местам Белых гор, она искала отдохновения, но наткнулась именно на ту, кого пыталась забыть – Ждану. Княгиня застыла в изумлении: откуда она здесь? Но бессовестное сердце радостно подпрыгнуло, рванулось из груди, а при виде полных печальной мольбы глаз девушки облилось кровью от нежного сострадания. «Из этих глаз не должны литься слёзы! – кричало оно. – Пусть она смеётся, пусть будет счастлива. Мне не жаль отдать жизнь за одну её улыбку!» Оглушённая его криком, княгиня вышла из воды на берег.

Они сидели рядом и молчали. Солнце пригревало, ни о чём не спрашивая, и они также не мучили друг друга неловкими расспросами. Слова были не нужны: всё за них пропели птицы.

Каждую ночь княгиня отправляла свой дух в путешествие по горам, и всякий раз Ждана её там находила. Это были сладкие, грустные встречи с редкими прикосновениями: они ласкали друг друга лишь взглядами, доходя до исступления. Княгиня показывала Ждане самые прекрасные места в Белых горах, а девушка раскрывала ей свою душу – тихий сад, полный прозрачного солнечного золота. Невозможно было не полюбить его тенистые дорожки, его чудесные деревья, одни ветки которых цвели, в то время как другие уже приносили плоды… В этом саду чувствовалось присутствие Лалады: она сама гуляла в нём и своим дыханием творила все эти чудеса. А когда наступали сумерки, в самой середине сада можно было увидеть таинственный, манящий свет, золотившийся сквозь листву высоких кустов цветущей вишни. Зачарованные, Лесияра с Жданой рука об руку подошли к ним; ветки сами раздвинулись, и они ступили на маленькую лужайку. В траве ярко сияло нечто похожее на крошечное солнышко. Княгиня не дыша смотрела на это чудо – боялась спугнуть, а Ждана склонилась и подобрала лучистый комочек света. Зависнув над её ладонью, он сиял, освещая её лицо и отражаясь в зрачках радужными искрами, преображая Ждану и раскрывая на неё Лесияре глаза… Как она была прекрасна! Княгиня без колебаний поклялась бы, что видит перед собой самое дивное творение Лалады. Какой же слепой надо быть, чтобы только сейчас увидеть это совершенство, кристальное и ослепительное, как восход над Белыми горами! Если бы эти брови были горными склонами, Лесияра никогда не покидала бы их, зимой и летом восхваляя их красоту в песнях; если бы эти глаза были звёздами, княгиня превратилась бы в озеро, чтобы каждую ночь отражать их свет в своей груди. Всё, что ей сейчас оставалось, это поддержать снизу сложенные горстью руки Жданы, в которых сиял лучистый сгусток, и с наслаждением приникнуть к доверчивому бутончику губ в осторожном, бесконечно нежном и головокружительном поцелуе. Вишнёвые цветы превратились вдруг в светящихся мотыльков и запорхали вокруг них искрящимся вихрем.

Сны снами, но была и явь, в которой жило преданное сердце Златоцветы. О том, чтобы ранить его или разбить, княгиня даже подумать боялась. Глядя в родные серо-зелёные глаза, она видела всё ту же девушку, которая надела ей вместо княжеской короны венок из полевых цветов, и чьим ногам она вернула способность ходить. Это была всё та же яблонька – так княгиня называла Златоцвету наедине, в мгновения нежности. Чувствовало ли яблонькино сердце что-то неладное? Об этом Лесияра тоже страшилась думать, а петля затягивалась всё крепче.

Однажды, утомлённая после хлопотливого дня (пришлось побывать с проверкой в нескольких городах), Лесияра направлялась в покои супруги. Перед этим она основательно вымылась и пропарилась в бане, чтобы прогнать усталость и войти к жене бодрой и освежённой. В покоях раздавались голоса, и то, о чём они говорили, заставило княгиню замереть у двери, похолодев.

«Прошу, заклинаю тебя сердцем Лалады, скажи мне! Ты ведь всё видела. Тебе всё известно!» – умоляла Златоцвета.

«Не гневайся, госпожа… Не могу взять в толк, о чём я должна рассказать».