Техану. Последняя книга Земноморья - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 1

• 1/50
• Следующая

Когда умер фермер Флинт из Срединной Долины, его вдова осталась в усадьбе одна-одинешенька. Сын ее ушел в море, а дочь вышла замуж за торговца из Вальмута. Так что все заботы о Ферме-под-Дубами легли на плечи вдовы. Люди болтали, что на своей далекой родине она была весьма важной персоной, недаром маг Огион всегда навещал ее, когда бывал в этих краях; но само по себе это ничего не значило, ибо мало ли к кому наведывался Огион.

У нее было чужеземное имя, но Флинт звал ее Гоха – так на Гонте называли маленьких белых паучков, плетущих ажурную паутину. Это имя как нельзя лучше подходило к невысокой светлокожей женщине, искусно владевшей вязальными спицами. Теперь Гоха, вдова Флинта, стала владелицей стада овец, пастбища, четырех полей, грушевого сада, двух коттеджей для наемных работников, старой каменной усадьбы, обсаженной дубами, и фамильного кладбища на склоне холма, где упокоился прах ее мужа.

– Мне не привыкать жить возле надгробий, – сказала она своей дочери.

– Мама, переезжай к нам в город! – немедленно предложила Эппл[1], но вдове хотелось пожить одной.

– Возможно, позже, когда у тебя появятся дети и за ними нужно будет присматривать, – сказала она, с любовью глядя на свою сероглазую дочь. – Но не сейчас. Я вам пока не нужна. А здесь мне нравится.

После того, как Эппл отправилась домой, к молодому мужу, вдова заперла дверь и осталась стоять на каменном полу кухни в усадьбе. Уже наступили сумерки, но она не зажигала лампу, вспоминая, как это делал ее муж: движение рук, искра, смуглое лицо, освещенное пляшущим огоньком. В доме царила тишина.

«Мне не привыкать жить одной в погруженном в тишину доме», – подумала она и зажгла свечу.

В один из первых душных вечеров наступающего лета вдова пропалывала на огороде бобы и вдруг увидала свою лучшую подругу Ларк, спешившую к ней из деревни по пыльной тропинке.

– Гоха, – выдохнула, подбежав, та. – Гоха, произошло нечто жуткое. Ты можешь отложить дела?

– Да, – ответила вдова. – А что, собственно, случилось?

Ларк с трудом перевела дыхание. Этой полной, уже не первой молодости женщине, казалось, совсем не подходило ее имя[2]. Но когда-то она была хрупкой, хорошенькой девчушкой, которая сразу же сдружилась с Гохой, несмотря на пересуды соседей, в штыки встретивших белокожую каргадскую ведьму, что Флинт привел в дом. Они и по сей день оставались близкими подругами.

– Ребенок сильно обжегся, – сказала она.

– Чей ребенок?

– Бродяг.

Гоха заперла дверь усадьбы, и они отправились по тропинке к деревне. Ларк трещала без умолку, хотя жутко запыхалась и обильно потела. Тонкие семена росшей по бокам тропинки густой травы прилипали к ее щекам и лбу, и она то и дело стряхивала их, не переставая болтать.

– Они разбили стоянку на заливном лугу у реки и уже с месяц живут там: мужчина, объявивший себя лудильщиком, хотя на самом деле он вор, и женщина. Большую часть времени вокруг них крутится еще один мужчина, тот помоложе. Ни один из них не работает. Существуют на то, что удается стянуть или выпросить, а также торгуют женщиной. Парни с низовий реки расплачиваются с ними продуктами. Ты же знаешь, что сейчас творится вокруг. Да еще банды с больших дорог постоянно нападают на фермы. На твоем месте я бы в наше неспокойное время постоянно держала дверь на запоре… И вот сегодня утром заявляется в деревню тот парень, что помоложе, и, увидев меня во дворе перед домом, говорит:

– Ребенок заболел.

Я пару раз видела в их лагере некое крохотное пугливое создание, которое так быстро куда-то пряталось, что я даже не была уверена в том, что мне не изменило зрение. Итак, я спросила: «Болен? У него что, жар?» А парень мне отвечает: «Она обожглась, разжигая костер». И прежде чем я успела собраться, чтобы пойти с ним, его и след простыл. А когда я добралась до речки, оказалось, что его приятели собрали пожитки и тоже ушли. Все забрали подчистую. Будто их никогда здесь и не было. Лишь костер еще дымил, а рядом с ним – частично даже в нем – на земле…

Ларк некоторое время шагала молча, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.

– Они даже не прикрыли ее одеялом, – наконец выдавила из себя она и прибавила шагу.

– Ее толкнули в костер, когда тот еще горел, – продолжила Ларк. Она судорожно сглотнула и смахнула липкие семена с разгоряченного лица. – Если бы девочка упала в огонь случайно, то обязательно попыталась бы выбраться оттуда. Нет, эти люди жестоко избили малышку и, решив, что она умерла, попытались замести следы. Тогда они…

Она опять запнулась, но тут же продолжила.

– Возможно, тот парень как раз ни при чем. Быть может, именно он вытолкнул ее из огня. В конце концов, пришел же он в деревню за помощью. Должно быть, всему виной ее отец. Не знаю. Какое это теперь имеет значение? Кого это беспокоит? Никому нет дела до ребенка. Почему мы все стали такими жестокими?

Гоха, понизив голос, спросила:

– Она выживет?

– Кто знает, – вздохнула Ларк. – Может да, а, может, и нет.

Немного погодя, когда они подошли к деревне, она добавила:

– Не знаю, с чего я решила, что нужно сходить за тобой. Там с ней Иви. Мы сделали все, что было в наших силах.

– Я могла бы сходить в Вальмут за Бичем[3].

– Он ничем не сможет помочь. Это… выше человеческих сил. Я укутала девочку в одеяла, Иви напоила ее целебным отваром из трав, и малышка уснула. Я отнесла девочку домой. Ей, должно быть, лет шесть или семь, но весит она не больше двухлетнего ребенка. У девочки сильный жар, и она мечется в бреду… Я знаю, что ты не в силах помочь ей. Но я нуждаюсь в тебе.

– Я хочу взглянуть на девочку, – сказала Гоха. Однако перед тем, как переступить порог дома Ларк, она на миг зажмурилась и с трудом уняла бившую ее дрожь.

Детей Ларк отослали пока на улицу и в доме царила непривычная тишина. Погруженная в беспамятство девочка лежала на постели хозяйки. Деревенская знахарка Иви втирала целебные масла в менее опасные ожоги, но к правой стороне лица и к правой руке, что обгорели до кости, она притрагиваться не решалась. Закончив, Иви нарисовала над кроватью руну Пирр и вышла из комнаты.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – шепотом спросила Ларк.

Гоха внимательно осмотрела обожженное дитя – руки у нее уже не дрожали – и покачала головой.

– Разве тебя не обучали там, на Горе, искусству исцеления?

В голосе пытавшейся ухватиться за соломинку Ларк смешались боль, стыд и гнев.

– Даже Огион не в силах исцелить эти раны, – ответила вдова.

Прикусив губу, Ларк отвернулась и заплакала. Гоха обняла ее, гладя по тронутым сединой волосам.

Вышедшая из кухни знахарка Иви нахмурилась при виде Гохи. Хотя вдова никогда не накладывала чар и не плела заклинаний, люди болтали, будто в первые месяцы своего пребывания на Гонте она жила у мага Огиона в Ре Альби, что она на дружеской ноге с самим Верховным Магом Рокка, и уж, конечно, ей известны разного рода чужеземные зловещие заклинания. Рассерженная вмешательством в ее дела знахарка подошла к кровати и, присев на корточки, принялась помешивать курящийся на блюде порошок из трав, бормоча себе под нос исцеляющие заклятия. От резкого пряного запаха девочка закашлялась и, почти придя в себя, задрожала всем телом. В груди у нее клокотало, дыхание было частым и неглубоким. Ее единственный глаз, казалось, смотрел на Гоху.

Вдова шагнула вперед и, взяв в ладони левую руку девочки, заговорила на своем родном языке.

– Я служила им, и я ушла от них, – сказала она. – Я не позволю им забрать тебя.

Девочка уставилась то ли на нее, то ли в бесконечность, вновь и вновь пытаясь вздохнуть полной грудью.

• 1/50
• Следующая