Великодушные враги (Право на измену) - Стюарт Элизабет - Страница 35

Казалось, голос изменяет ему, он судорожно откашлялся.

— Вот что я пытаюсь тебе сказать, Джонет. Ты больше не должна сопротивляться Мэрдоку. Постарайся привыкнуть к тому, что обстоятельства изменились. Дугласы несколько… как бы это сказать… деспотичны по натуре. Не все мужчины оказывают женщинам такое внимание, к какому ты и леди Анна привыкли в Бериле. Боюсь, как бы твой гордый дух не принес тебе страданий и бед. Ты должна относиться к Дугласам с уважением, дочка.

— Вы хотите сказать, что после того, как они вас убьют, я должна заручиться их благорасположением?

Мимолетная улыбка смягчила суровость его лица. Лорд Мьюр был человеком серьезным, но Джонет всегда удавалось его развеселить.

— Что-то в этом роде, — кивнул он.

— Никогда!

— Я был ужасным себялюбцем, Джонет, — тихо признался Мьюр. — Мне следовало давным-давно позаботиться о твоем замужестве, но мысль о расставании с тобой была для меня невыносима. У меня нет никого дороже тебя, девочка моя, ты единственная дочь моего брата, но я привык смотреть на тебя как на своего ребенка. С твоим уходом Берил опустел бы. Я не мог этого перенести. А теперь тебе придется заплатить непомерно высокую цену, ведь ты осталась без мужской защиты. Если ты меня хоть чуточку любишь, доченька, постарайся сделать свое собственное существование хотя бы сносным. Это моя просьба к тебе, и она может оказаться последней.

Жгучие слезы стали щипать глаза Джонет, болезненный ком в горле мешал говорить. Любит ли она Роберта? Пресвятая Мария, что за вопрос!

Послышался звук шагов. Джонет подняла голову. Протягивая Роберту фляжку, над ними стоял Александр Хэпберн.

— Вода, — деловито сообщил он. — Вряд ли мы будем останавливаться по дороге, так что советую и вам и девушке этим воспользоваться.

— Она посолена? — ядовито осведомился Мьюр.

Губы Александра приоткрылись в столь памятной Джонет ленивой, чувственной улыбке.

— Прах меня побери, как же я сам до этого не додумался!

Он бросил беглый взгляд на Джонет, повернулся, не говоря больше ни слова, и отошел от них, а Джонет все продолжала глядеть ему вслед, не веря своим ушам. Александр посмотрел на нее как на чужую, словно последних трех дней просто не было.

Воспоминания рвали ей сердце на части, воспоминания особенно мучительные и постыдные из-за воображаемой привязанности, в которую она верила до сих пор и которую Александр расчетливо пробудил в ней, чтобы использовать в своих целях.

Джонет принялась яростно тереть глаза кулаками, призывая на помощь всю свою максвелловскую гордость. Она будет разыгрывать уважение перед Мэрдоком Дугласом, раз дядя об этом просит. По крайней мере, первое время. Но она никогда не простит Александра… Никогда.

Злосчастное путешествие по продуваемой всеми ветрами равнине графства Лотиан Джонет суждено было запомнить на всю жизнь. Хотя Роберту не связали руки, его заставили ехать в окружении злобного и хорошо вооруженного конвоя. Джонет запротестовала против грубого обращения, но Мэрдок Дуглас не пожелал ее даже выслушать.

— У меня очень мало времени, госпожа Максвелл, и еще меньше охоты обращать внимание на жалобы и стоны предателя. Мьюр слишком долго хозяйничал в Шотландии, как в своей вотчине. Высокомерный болван! Он сам постелил себе постель, вот пускай теперь сам в нее и ляжет!

С этими словами Мэрдок отвернулся от нее, но потом оглянулся назад, тыча пальцем в направлении Александра.

— Разумеется, нет нужды представлять вам лорда Хэпберна. Вы так близко знакомы, что он сможет отлично о вас позаботиться по дороге домой. У Хэпберна скверная репутация, но он хоть благородного происхождения, и притом единственный из всей компании, кто может сойти за джентльмена, черт бы его побрал.

Тут черные глазки Мэрдока маслено заблестели:

— Вряд ли мне стоит о чем-то беспокоиться, оставляя вас двоих наедине.

Джонет попыталась удержать на лице невозмутимое выражение. Она не хотела смотреть на Александра, не хотела даже думать о нем с тех пор, как он отошел от них несколько минут назад. Любая мысль, любое чувство, связанные с ним, причиняли ей нестерпимую боль. Девушка понимала, что у нее не хватит сил осмыслить создавшееся положение сейчас, когда надо высоко держать голову и стараться сохранить хотя бы видимость собственного достоинства.

Она стояла, покусывая нижнюю губу, и смотрела вслед удаляющемуся Мэрдоку Дугласу. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной и униженной, никогда раньше ей не было так одиноко.

— У нашего лорда-губернатора своеобразное представление о том, как развлекать своих гостей, — раздался позади нее голос Александра. — Идемте, госпожа Максвелл, я помогу вам сесть в седло.

Он назвал ее «госпожой Максвелл». Не «Джонет» или «милой» или хоть шутливым прозвищем «Джон». Джонет обернулась, ожидая увидеть перед собой некое злобное и уродливое существо, укравшее голос Александра, но не заметила в нем никаких перемен. Ничто в его внешности не выдавало его истинной сути.

— Это правда? — не удержавшись и презирая себя за слабость, спросила она.

— Поскольку я не имею представления о том, что именно входит в понятие «это», мне, вероятно, следовало бы сказать, что я не знаю. Тем не менее у меня есть веские основания полагать, что «это» — правда, — невозмутимо ответил он.

— Ты все это задумал с самого начала? Ты желаешь смерти Роберту?

Если он и заколебался, то лишь на миг.

— Да.

Одно короткое слово враз разрушило все ее иллюзорные представления о доброте и справедливости. Но он хоть не стал отрицать. А если бы стал? Неужели она настолько глупа, чтобы снова ему поверить?

Джонет отвернулась и побрела к своей лошади. Не глядя на его протянутые руки, она из последних сил вскарабкалась в седло и, получив преимущество в высоте, принялась изучать обращенное к ней снизу вверх лицо Александра. Даже сам Люцифер не мог бы выглядеть более прекрасным внешне, и даже он, князь тьмы, не был так черен душой.

— Хотела бы я знать, — сказала Джонет, отводя взгляд от его лица, — получают ли люди дар творить зло от рождения, или этому надо учиться, как любому другому ремеслу? Возможно, когда-нибудь ты мне объяснишь. — Ее голос задрожал, и она с трудом подавила слезы, заставляя себя продолжать. — Впрочем, одно правдивое признание ты сделал уже вчера. Ты и в самом деле отъявленный негодяй.

Он молча передал ей поводья и сам вскочил в седло. Попытка смутить его не удалась, и Джонет почувствовала разочарование. Впрочем, она и сама не знала, чего, собственно, пыталась добиться.

В течение нескольких часов они больше не сказали друг другу ни слова. К тому времени, как вдали показались стены Эдинбурга, было уже далеко за полдень. Даже люди Дугласа выглядели усталыми. Джонет все еще держалась в седле, но лишь мрачная решимость, порожденная гордостью и ненавистью, не давала ей упасть.

Отряд с топотом проскакал мимо загородной королевской резиденции Холируд, въехал через городские ворота прямо на Главную улицу и остановился у тюрьмы Толбут. Мрачное здание, сложенное из серого камня, в этот день могло показаться заброшенным, если бы не вытянувшиеся на караул стражники у ворот. Ни парламент, ни суды не заседали, ибо страной правили Дугласы, творя собственный суд, скорый и неправый.

Мэрдок Дуглас отдал приказ, двое его людей спешились и стащили лорда Мьюра с лошади. Джонет торопливо поравнялась с лордом-губернатором.

— Что вы делаете? — возмущенно спросила она. — Если моего дядю необходимо взять под стражу, пусть его отвезут в замок. На каком основании вы держите его здесь?

— Мьюр напал на королевский отряд и был обвинен в измене. Тюремная камера — самое подходящее место для предателя.

Джонет уставилась на него в ярости.

— Если речь идет об измене, то Роберт тут ни при чем. Вы сами все это подстроили! Вы все предусмотрели с самого начала!

— Суд установит степень его вины. Если виновен — вынесет соответствующее решение. — Губы Мэрдока искривились в самодовольной ухмылке. — Я лишь выполню волю суда, милая. Вот и все.