Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 56

• Предыдущая
• 56/102
• Следующая

— Ну, прощайте, дети казаки! — обратился он к тройке лубенских парубков. — Оставьте старика с его скорбными мыслями о жизни на этом берегу!

Распрощался с казаками уже на пароме и по левому берегу Днепра направился в Киев, обходя стороной казацкий Круг, собравшийся под Кагарликом.

Киев тоже, словно усыпленный летней духотой, казалось, чего-то ждал, к чему-то прислушивался. И в Киеве не нашел душевного успокоения полковник. Он сразу же направился на Подол, где находилась бурса, чтобы определить туда сына Ивана и поговорить с преподобным отцом Саковичем, как-то успокоить душу.

— Не любви я искал в семейной жизни, — словно исповедовался полковник, надеясь найти успокоение. — Закира, хотя она и турчанка, была моей женой, в ней я видел человека. Любились ли мы… Об этом я давно уже спрашивал сам себя, отче… Она была моей женой, матерью двоих моих родных и третьего приемного сыновей, как я уже поведал вам…

Сакович не отказал Нечаю, сразу согласился отслужить панихиду по покойнице. Преподобный батюшка даже неодобрительно отозвался о терехтемировском настоятеле:

— Ведь это нужно для душевного успокоения живых, а не усопших!

Простые и в то же время торжественные слова преподобного батюшки ошеломили Нечая. «…Для душевного успокоения живых!..» А он думал, что панихиды приносят облегчение покойникам за их грехи в земной жизни. И вдруг словно со стороны посмотрел на себя.

— Да, право, нужен ли моей покойнице этот колокольный перезвон, так же как и ее мусульманская молитва, преподобный отче? — неожиданно спросил кошевой — наставник запорожцев. — Жила в неволе. Зато свободно умерла, как сама хотела. Очевидно, не следует впутывать в наши с ней мирские дела ни бога, ни сатану, защитника мусульман. Если в самом деле можно сынка в бурсу принять, сделайте милость, праведный отче. Мы должны оставлять после себя более достойных наследников…

Священник Сакович и не настаивал, согласившись с доводами полковника. Жила некрещеной, двоих сыновей родила, да и третьего своим материнским теплом согрела. Честь ей и вечная память живых!

После трехдневных хлопот с устройством сына в бурсу успокоившийся Нечай мог совсем иными глазами посмотреть и на Киев, и на казацкие дела. На прощанье зашел к преподобному отцу Саковичу, чтобы еще раз поблагодарить его. И застал у него настоящее столпотворение перепуганных священников, благочинных и мирян. Да еще казака, прибывшего из-под Кагарлика.

— Так ничего, полковник, и не добились воинственно настроенные казаки, собравшиеся под Кагарликом. Сам польный гетман Станислав Конецпольский ведет из Львова войско, чтобы силой утихомирить хотинских победителей. Более двух тысяч гусар и жолнеров сопровождают гетмана, чтобы вести переговоры с казаками. Казачество поняло, что не злотые за хотинскую победу шлет им король, а хочет расправиться с ними, как со взбунтовавшимися крестьянами. Корона хочет заставить украинских крестьян, которых война сделала казаками, покориться и принудить работать на польских шляхтичей…

Ошеломленный Нечай так и не сел на предложенную ему скамью. Он обводил взглядом присутствующих здесь священников, казацкого гонца, стараясь осмыслить услышанное.

— А знаешь ли ты, как отнеслись казаки к этому дерзкому походу польного гетмана: отступят или воевать будут? — спросил, тяжело вздохнув.

Казак хотел было что-то сказать, но взглянул на владыку.

— Не время, пан полковник, вступать в бой с коронными войсками, — вместо» казака ответил Сакович. — Не время, безрассудно!.. Кстати, вы слышали что-нибудь о пани Хмельницкой?

— А как же. — Полковник пожал плечами: — Недавно гостил у нее. Пани Мелашка хозяйничает там. Хорошая, мудрая женщина! Она многое рассказала мне о несчастной вдове. Пани Матрена родила сына от белорусского воина…

Полковнику показалось, что преподобный отец умышленно старается уклониться от разговора о казацких делах. Вдруг завел мирской разговор о Хмельницкой. Затем, помолчав немного, отец Сакович продолжал:

— Вот видите, уважаемый полковник, снова сына родила… Да разве только в этом дело?

— Что-то худое стряслось? — спросил Нечай, обеспокоенный намеками Саковича.

— Случилось многое, полковник. Но больше всего худого.

— Да не пугайте вы казака. Очевидно, и мне на Сечь торопиться надо?

— Пугать мне вас, полковник, ни к чему. Может, вам и впрямь лучше возвратиться на Сечь. О том, что для украинских казаков везет злотые сам польный гетман Конецпольский в сопровождении гусар и других войск, пану полковнику, наверно, уже известно. Казаки из-под Кагарлика двинулись на Низ. Старый атаман Жмайло собирает распыленные казацкие отряды, советует казакам не бросать оружия. Вооруженных казаков польские шляхтичи не сделают своими крепостными. Это правда. Но Конецпольский свободно может расценить это как бунт.

— Вот так новость, преподобный отче! Хвалю Нестора, верно людей наших наставляет. Не сегодня, так завтра, все равно должны будем бунтовать. Хвалю Жмайла. Народу нашему уже дышать становится нечем, зажатому в шляхетское ярмо! Ишь как им поправились крепостные из нашего украинского народа! Потому и участие в войне украинцев расценивают как обязанность крепостных, потому и деньги выделили только для реестровых казаков… Ни земли, ни свободы!.. Значит, и я поеду на Сечь, спасибо за предупреждение.

— Погодите, вам еще не все известно.

— Что же еще? Куда уж больше?

Полковник присел на скамью рядом с монахом, который тут же угодливо отодвинулся.

— В Витебске православные замучили униатского владыку Кунцевича!

— Все-таки началось…

— Как шелудивого пса убили и растоптали, волоча его из дому на площадь. Тысячная толпа прошлась по бездыханному телу… Святотатство и жестокость, но и…

— Нет, не святотатство, отче. Сами своей жестокостью довели до этого православный люд.

— Да, довели. Теперь, православные люди Украины, Белой Руси и Литвы, держите ухо востро!

На какое-то мгновение все умолкли. Полковник стоял не шевелясь, ожидая, что скажет владыка.

— Ну, выкладывайте, отче, все новости. Действительно свет кругом пошел. Нестор Жмайло своевременно поднимает саблю против шляхты…

— Нет, несвоевременно, полковник! Да только за смерть одного Кунцевича что они сделают с нашим братом? А это значит война! Да еще какая — междоусобная война!

— Нет, не междоусобная, отче, а народная! До каких пор и нам терпеть? Нашей землей владеют шляхтичи, а мы вынуждены промышлять, чтобы не умереть с голоду!

— Терпели и еще придется терпеть. Вспомните Наливайко!

— Тогда парод еще не был готов. Да и не все казаки поддерживали Северина Наливайко. Он надеялся лишь на свои силы. А один в поле не воин, отче… — задумчиво произнес полковник.

Владыка слегка улыбнулся:

— Народ, народ. Эх, полковник! Среди нашего народа и сейчас есть такие, как Олифир Голуб и Дорошенко. Узнав о позорной смерти Бородавки, казаки только удивились, а сами поддержали Сагайдачного. Сагайдачные не перевелись еще и сейчас, их достаточно на казацком горбу. А мы все раскачиваемся. Разговорам этим не будет конца, а витебский взрыв уже стоил жизни сотен православных людей. Виновных и невинных… Хотел я еще сообщить пану полковнику, что сын Хмельницкого Богдан вернулся из плена. Очевидно, тоже выкуплен князем Збаражским, потому что попал к Потоцким. И служит у них в Каменце или в Бродах.

Нечай опустился на скамью. «Выкуплен князем Збаражским…» — шептал он. Какое из этих сообщений страшнее, нетрудно разобраться опытному воину. Но то, что шляхте удалось привлечь на свою сторону Богдана, больно поразило Нечая. И снова он вспомнил Закиру, ее трагическую смерть. Теперь он понимает, почему она так поступила. Оставила двух сыновей, покончив с собой. Ее некому было выкупить, как Богдана, пленение которого она считала самой дорогой расплатой за свою неволю.

Настроение!

Настроение, точно погода, часто менялось у Богдана. Радость возвращения на родину омрачилась известием о замужестве матери. Осиротел Чигирин, вторично осиротел и он, подумал Богдан. Прощаясь с Полторалиха, он словно давал обет. Молодой казак рос совсем в иной обстановке, чем молодежь во времена детства Богдана. Полторалиха не последовал примеру отца, закрепощенного Вишневецким. У двадцатилетнего Карпа были свои взгляды на жизнь и мечты о судьбе страны. Он хотел хозяйничать на своей свободной казацкой земле. Когда же паны стали отбирать землю у крестьян, он возненавидел их еще больше и ушел казаковать. Карпо считал, что хлебопашество и казачество — едины. И без вооруженной силы, без казачества погибнет украинский народ, не быть ему сеятелем на собственной земле!

• Предыдущая
• 56/102
• Следующая