Достопочтенный Школяр - ле Карре Джон - Страница 9
- Предыдущая
- 9/166
- Следующая
– Матушка Стефано, черт меня дери, вот это да! Да вы, наверное, совсем изжарились. Какая же Вы молодчина! Вот, промочите-ка горло, – оживленно приговаривал он, спускаясь по кирпичным ступенькам со стаканом вина для нее, расплывшись в широкой до ушей улыбке.
Так улыбаться мог бы удачливый школяр после успешной сдачи экзамена. В деревне его так и звали: Школяр. За девять месяцев по почте ему не приходило ничего, кроме посылок с книгами в мягкой обложке да еженедельного коротенького письма от дочери, а теперь – откуда ни возьмись – эта срочная телеграмма из Лондона, внушающая невольное почтение: лаконичная, как приказ, но с оплаченным ответом аж на пятьдесят слов! Подумать только – пятьдесят – сколько же это стоит! Поэтому неудивительно, что все, кто мог, захотели прочесть ее.
Сначала они споткнулись на слове " д о с т о п о ч т е н н ы й " : « Д о с т о п о ч т е н н о м у Джеральду Уэстерби». Почему? Что это значит? Булочник, который во время войны попал в плен и оказался в Бирмингеме, извлек откуда-то видавший виды словарь: " б л а г о р о д н ы й, д о с т о й н ы й ; т и т у л, к о т о р ы й и м е е т с ы н п э р а ". Конечно, синьора Сандерс, которая живет на другой стороне долины, уже давно говорила, что Школяр принадлежит к знатному роду. Второй сын газетного магната, сказала она, лорда Уэстерби, владельца известной газеты, ныне уже покойного. «Сначала умерла газета, а потом и ее владелец,» – так сказала синьора Сэндерс, остроумная женщина, и все они повторяли ее шутку. Потом в телеграмме шло слово " с о ж а ле ю " – это было легко. " С о в е т у ю " – тоже понятно. Почтмейстерша с радостью обнаружила, что вопреки ее ожиданиям, англичане, несмотря на все свое упадничество, позаимствовали немало слов из доброй старой латыни. Со словом " о п е ку н " пришлось потруднее, потому что словарь привел их к слову " з а щ и т н и к ", " х р а н и т е л ь " или " б л ю с т и т е л ь ", и, конечно же, мужчины начали отпускать сомнительные шуточки, которые почтмейстерша пресекла со всей суровостью. Наконец, шаг за шагом, весь шифр был разгадан, и ситуация прояснилась. У Школяра есть опекун, то есть человек, заменяющий отца. Этот о п е к у н серьезно болен, лежит в больнице и хочет перед смертью непременно увидеть Школяра. Только его одного, и никого другого. Ему нужен только достопочтенный Уэстерби. Их воображение дорисовало остальные детали картины: рыдающая семья собралась у смертного одра; впереди – безутешная жена; священник причащает умирающего; все ценные вещи убирают под замок, и по всему дому – в коридорах, в кладовых – шепотом произносят одно и то же: «Уэстерби – где же достопочтенный Уэстерби?»
Оставалось разобраться с подписями в конце телеграммы. Подписей было три, и эти люди называли себя " с о л и с и т о р а ми ", то есть «поверенными», или «ходатаями». И, должно быть, сходство этого слова с «ходоками» снова развязало языки, и один за другим посыпались двусмысленные намеки, но когда разобрались, что оно означает не что иное, как " н о т а р и у с ", лица сразу посуровели. Пресвятая Дева Мария! Если делом занимаются три нотариуса, значит речь идет о больших деньгах. И если все трое настояли на том, чтобы поставить свои подписи, да к тому же оплатили ответ из пятидесяти слов, тогда, наверное, деньги не просто большие, а сказочно огромные! Горы денег! Вагоны денег! Неудивительно, что Сиротка так цепляется за него, шлюха!
Все наперебой принялись предлагать почтмейстерше свои услуги – выяснилось, что все готовы доставить телеграмму в дом на вершине холма. Гвидо может доехать до цистерны с водой на своей «ламбретте». Марио бегает быстро, как заяц. Мануэла – дочка бакалейщика – тоже готова принять участие: она девушка чувствительная, и, когда кто-то получает горестные вести, это ее стихия. Отвергнув услуги всех добровольных помощников и даже шлепнув Марио по рукам за наглость и самонадеянность, почтмейстерша закрыла почту, сына оставила присматривать за лавкой и отправилась с телеграммой сама, хотя это и означало, что ей минут двадцать придется взбираться по холму под безжалостно палящим солнцем. Если к тому же там наверху дует, словно из печки, этот проклятый ветер, то в награду за все труды у нее будет еще и полный рот красной пыли.
В деревне сначала не очень-то почтительно отнеслись к Джерри. И сейчас, шагая через рощу оливковых деревьев, почтмейстерша раскаивалась. Но ошибка была вполне объяснима. Во-первых, новнчок приехал зимой, когда приезжают те, у кого не слишком много денег. Он приехал один, но на лице у него было то уклончиво-скрытное выражение, которое бывает у человека, совсем недавно сбросившего с плеч огромный груз обязанностей перед другими людьми – детьми, женами, родителями. В свое время почтмейстерша знавала немало мужчин, и она слишком часто видела эту улыбку раненого человека, чтобы не узнать ее у Джерри. Улыбка словно говорила: «Я женат, но свободен», но и то. и другое было неправдой. Во-вторых, в деревню его привез надушенный английский майор, тот еще жук – самодовольный и самовлюбленный; владелец конторы по продаже недвижимости. Он неплохо наживался на трудностях здешних крестьян – и это было еще одной причиной, чтобы отнестись к новоселу настороженно. Надушенный майор показал Школяру несколько неплохих крестьянских домов, в том числе и тот, на который положила глаз сама почтмейстерша, – кстати, самый лучший из них. Но покупатель выбрал развалюху педераста Франко, прилепившуюся на самой вершине этого забытого Богом холма, по которому она сейчас карабкалась. Его здесь называли «холмом дьявола». Дьявол приходил сюда, когда в аду ему становилось слишком прохладно. Подумать только, выбрать дом этого скользкого типа Франко, который и молоко, и вино разбавляет водой, а по воскресеньям вместе с другими никчемными хлыщами торчит на городской площади, таращась на прохожих и занимаясь зубоскальством. Да и цена была совершенно непомерной – полмиллиона лир просто за заключение контракта, из которых надушенный майор пытался урвать треть для себя.
«Все знают, почему майор благоволит этому ловкачу Франко», – шипела почтмейстерша, брызгая слюной сквозь гнилые зубы, и верные подпевалы, переглядываясь, понимающе цокали языками, пока она не приказала им заткнуться.
И еще. Как женщина проницательная, почтмейстерша заметила в характере Джерри какое-то вызывающее недоверие противоречие. Твердость и жесткость, которые, казалось, прячутся под щедростью и широтой натуры. Она и раньше замечала это в англичанах, но Школяр превосходил их всех, и она ему не доверяла. Из-за этого обаяния, за которым чувствовалась неугомонная и мятущаяся душа, она считала его опасным. Конечно же, сегодня все эти черты, которые вначале она сочла предосудительными, можно объяснить чудачествами английского писателя-аристократа, но тогда почтмейстерша совсем не была склонна к снисходительности. «Подождите до лета, – брюзжа говорила она посетителям вскоре после его первого скромного визита в лавку: спагетти, хлеб и средство против мух. – Летом он поймет, что он купил, глупец. Летом мыши в доме этого ловкача Франко заполонят всю спальню; блохи, которых в доме Франко видимо-невидимо, съедят его заживо; осы этого педераста Франко не дадут ему ни минуты покоя в саду; а этот дьявольский раскаленный ветер иссушит его до костей. Вода кончится, и ему придется отправлять свои физиологические потребности в полях, как какому-нибудь зверю. А когда придет зима, надушенный самовлюбленный майор сможет снова продать этот дом какому-нибудь другому кретину, и все будут в убытке, кроме самого майора».
Что касается известности, то в первые недели абсолютно ничто в поведении Школяра о ней не говорило. Он никогда не торговался – наверное, просто понятия не имел о том, что торговец может уступить и снизить цену. Даже обслуживать его было неинтересно. А когда в лавке доходило до того, что нескольких несчастных фраз на ломаном итальянском ему не хватало, он все равно не повышал голоса и не орал, как всегда делают настоящие англичане, а преспокойно пожимал плечами и сам брал с полки то, что было нужно. Про него говорили, что он п и с а т е л ь. Знаем мы таких писателей! Ну да, он пачками покупал у нее бумагу для пишущей машинки. Заказали еще, он купил и ту. Замечательно. У него были книги: судя по виду, старые и покрытые плесенью, и он таскал их за собой повсюду в сером, как у браконьера джутовом мешке. И пока не было Сиротки, деревенские жители часто видели, как он шагает неизвестно куда с ним через плечо, чтобы пристроиться где-нибудь и погрузиться в чтение. Гвидо как-то наткнулся на него в Лесу Графини: новичок по-лягушачьи сидел на бревне, перелистывая книги, как будто все они составляли одну, а он потерял место, где остановился, и не может найти. И еще у него была пишущая машинка, замызганный чехол которой был весь облеплен потертыми багажными наклейками: опять-таки замечательно. Точно так же какой-нибудь длинноволосый, обзаведясь красками, называет себя художником. И он был таким же п и с а т е л е м.
- Предыдущая
- 9/166
- Следующая
