Портной из Панамы - ле Карре Джон - Страница 12

• Предыдущая
• 12/92
• Следующая

— Да, сэр.

— И каждый день с самого раннего утра молодой Пендель сидел на ступеньках дома. И ждал появления старика. «Доброе утро, мистер Брейтвейт, как самочувствие, сэр? Мое имя Гарри Пендель, и я ваш новый ученик». Просто обожаю такие штучки.

— Рад слышать, сэр, — несколько неуверенно заметил Пендель. У него возникло неприятное ощущение, что ему пересказывают его собственный анекдот, только в другой версии.

— Короче говоря, вы его достали. Взяли измором. А потом стали любимым подмастерьем, ну прямо как в сказке! — продолжал Оснард. Правда, не сказал, в какой именно сказке, а Пендель не стал спрашивать. — И вот однажды — сколько лет тому назад это было? — старик Брейтвейт вдруг обращается к вам и говорит: «Ну, ладно, Пендель. Устал иметь тебя в учениках. Теперь ты у меня коронованный принц». Или что-то подобное. Опишите эту сцену поподробнее. Добавьте перцу.

На обычно гладком и незамутненном лбу Пенделя возникла озабоченная морщинка. Он никак не мог понять, чего добивается от него странный клиент. Зайдя к Оснарду слева, он обвил мерной лентой его зад, чуть сдвинул, чтоб добраться до самого выпуклого места, и записал результат в блокнот. Потом наклонился, измерил окружность бедра, выпрямился и, подобно тонущему пловцу, снова поднырнул головой под правое колено Оснарда.

— Вот так и одеваем людей с тех пор, сэр… — неуверенно пробормотал он, чувствуя, как взгляд Оснарда прожигает основание шеи. — Да, большая часть моего поколения ценила старые добрые времена. И не думаю, что это имеет какое-то отношение к политике.

То была его стандартная шутка, рассчитанная на то, чтобы вызвать смех у самых хмурых клиентов. Но на Оснарда она не произвела должного впечатления.

— Никогда не знаешь, где нарвешься на эту дрянь. Полощется, как флюгер на ветру, — отмахнулся Оснард. — Так когда это бывало? По утрам, да? Или вечером? В какое время дня вы наносили визит во дворец старика?

— Вечером, — пробормотал Пендель спустя, казалось, целую вечность. И, словно в знак окончательного признания своего поражения, добавил: — Обычно в пятницу, как сегодня.

И он поднес кончик мерной ленты к ширинке Оснарда, старательно избегая контакта с тем, что находилось под ней. Затем левой рукой пропустил ленту вниз, по всей длине внутренней части бедра Оснарда, до края подошвы его тяжелого ботинка офицерского образца. Ботинок, как он успел заметить, не раз побывал в ремонте. Вычтя из результата дюйм, записал цифру в блокнот и храбро выпрямился во весь рост. И обнаружил, что в лицо ему смотрят круглые черные глаза. Так и впились, и ощущение было такое, точно на него нацелены ружья противника.

— Зимой или летом?

— Летом, — безжизненным голосом ответил Пендель. Затем глубоко вздохнул и продолжил: — Не многие из нас, знаете ли, могут похвастаться тем, что летом, тем более в пятницу вечером, их ждет работа. Наверное, я исключение. Наверное, есть во мне что-то такое, что в свое время привлекло внимание Брейтвейта.

— В каком году?

— В каком году… о, господи! — собравшись с силами, он покачал головой и выдавил слабую улыбку. — О, боже ты мой. Да давным-давно, целую вечность тому назад. Но реку не повернуть вспять, верно? Король Кейнут [3] пытался, и сами знаете, чем это кончилось, — добавил он, вовсе неуверенный в том, что там вообще чем-то кончилось.

Однако Пендель почувствовал, как к нему возвращаются присущие ему живость и артистизм — то, что дядя Бенни называл беглостью.

— Он стоял в дверях, — продолжил Пендель, подпустив в голос лирическую нотку. — А мысли мои целиком поглощала пара брюк, которые мне доверили шить, я страшно волновался, особенно за крой. А потом вдруг поднимаю голову и вижу — он! Стоит и молча разглядывает меня. Мужчина он был видный. Сейчас люди об этом забыли. Крупная лысая голова, густые брови — словом, производил впечатление. От него исходила сила и…

— Вы забыли про усы, — заметил Оснард.

— Усы?

— Ну да. Чертовски здоровые пушистые усы, вечно пачкал их в супе. Должно быть, сбрил их к тому времени, как повсюду начали снимать его портреты. Надо сказать, они меня чертовски пугали. Посмотришь и вздрогнешь.

— Но к тому времени, как я имел честь… Короче, мистер Оснард, усов у него не было.

— Да нет же, были! Вижу ясно, словно это было вчера. Но Пендель, то ли в силу упрямства, то ли ведомый неким инстинктом, не сдавался.

— Думаю, память сыграла с вами злую шутку, мистер Оснард. Вы вспоминаете о совсем другом джентльмене и приписываете его усы Артуру Брейтвейту.

— Браво! — тихо проронил Оснард.

Но Пендель отказывался верить, что только что слышал это слово и что Оснард при этом еще ему и подмигнул. Он продолжал гнуть свое:

— «Пендель, — говорит он мне, — хочу, чтоб вы стали мне сыном. Как только закончите курсы английского, буду называть вас Гарри, переведу в главный цех и назначу своим наследником и партнером»…

— Вы же говорили, что на это у него ушло целых девять лет.

— На что?

— На то, чтобы начать называть вас Гарри.

— Но ведь я начинал как подмастерье.

— Верно. Моя ошибка. Продолжайте.

— «Это все, что я хотел вам сказать. А теперь возвращайтесь к своим брюкам и не забудьте записаться в вечернюю школу, где дают уроки дикции».

Пендель умолк. Он выдохся. В горле щипало, глаза слезились, в ушах стоял странный звон. Но это не мешало ему испытывать чувство удовлетворения. Мне это удалось! Нога сломана, температура сто пять, но представление тем не менее продолжается.

— Потрясающе, — выдохнул Оснард.

— Спасибо, сэр.

— Самый восхитительный треп, который я слышал в жизни. И вы умудрились преподнести все это дерьмо с самым героическим видом.

Пенделю казалось, что голос Оснарда доносится до него откуда-то издали, что сопровождает его хор других голосов. Сестра милосердия в сиротском приюте на севере Лондона говорила, что Иисус на него сердится. Смех его детей в автомобиле. Голос Рамона, сообщающий, что какой-то лондонский коммерческий банк интересовался его статусом. Голос жены, Луизы, продолжал твердить, что стране всего-то и нужен один хороший человек. А затем он услышал шум уличного движения, машины потоком стремились убраться из города как можно скорей, и Пенделю показалось, что он сидит в одной из них и что он наконец свободен.

— Дело в том, старина, что я прекрасно знаю, кто вы такой. — Но Пендель ничего не видел, даже сверлящих его черных глаз Оснарда. Он мысленно возвел перед глазами непроницаемую стену, и Оснард оказался по ту сторону от нее. — Точнее говоря, я знаю, кем вы не являетесь. Причин для паники или волнения нет. Мне это даже нравится. Все, до последней мельчайшей детали.

— Я вам не какой-то там первый попавшийся, — услышал Пендель свой собственный шепот по эту сторону стенки, и зеленый занавес в дверях примерочной вдруг вздыбился от сквозняка.

И он заметил, как Оснард выглядывает в щелочку, настороженно оглядывает «Уголок спортсмена». А потом снова услышал голос Оснарда, тот звучал тихо, но у самого уха, и в висках у Пенделя застучало.

— Вы Пендель, заключенный под номером 906017, бывший малолетний правонарушитель, получили шесть лет за поджог, отсидели два с половиной года. Шить научились в кутузке. Выехали из страны через три дня после освобождения, при материальной поддержке дяди Бенджамина, ныне покойного. Женились на дочери хулигана и школьной учительницы, девушке из Зоны канала — Луизе, которая теперь пять дней в неделю ишачит на великого и славного Эрни Дельгадо в Комиссии по управлению Панамским каналом. У вас двое ребятишек: сын Марк восьми лет, дочь Ханна — десяти. Владеете рисовой фермой, приносящей одни убытки. «Пендель и Брейтвейт» — приманка для идиотов. Никакой такой фирмы на Сейвил Роу никогда не существовало. И никакой ликвидации не было, потому что ликвидировать было нечего. Артур Брейтвейт — фигура вымышленная. Обожаю обманщиков. Особенно таких ловких. Без них жить было бы скучно. И нечего коситься на меня с обиженным видом. Я ведь угадал, верно? Вы меня слышите, Пендель?

• Предыдущая
• 12/92
• Следующая