Русский Дом - ле Карре Джон - Страница 80
- Предыдущая
- 80/92
- Следующая
Странно, но до этого мгновения Барли не вспоминал, как он силен. Они сделали несколько шагов, но тут она с непонятным отвращением молча ударила его кулаком по скуле в такой ярости, что его словно ослепила огненная вспышка. Он прижал ее руки к бокам, протащил под барьером, а потом через вестибюль и автомобильную стоянку. «Она нервнобольная, – мысленно объяснял он. – Нервнобольная, которую ведет врач».
Не отпуская ее, он высыпал содержимое ее сумочки на крышу машины, нашел ключ, открыл правую дверцу и запихнул ее внутрь, а сам бегом бросился к левой дверце, опасаясь, как бы Катя не решила сесть за руль сама.
– Я хочу домой, – сказала она.
– Я не знаю дороги.
– Отвези меня домом. – повторила она.
– Катя, я не знаю дороги. Указывай мне, когда куда поворачивать. Ты поняла? – Он дернул ее за плечо. – Сядь прямо, смотри в окошко. Где тут задняя передача, черт бы ее побрал!
Он начал переключать скорости, но Катя вырвала у него рычаг и поставила его на задний ход так резко, что лязгнули шестерни.
– Подфарники, – сказал он и, хотя уже сам разобрался, заставил ее включить их, стараясь грубостью привести ее в себя.
«Лада» запрыгала по выбоинам, и сразу же ему пришлось рвануть в сторону, чтобы не столкнуться с машиной «Скорой помощи», влетевшей на стоянку. Ветровое стекло затуманили брызги грязной воды, но дворники надеты не были, потому что погода стояла сухая. Он затормозил, выскочил наружу, протер носовым платком свою половину стекла и забрался внутрь.
– Влево, – сказала она. – И быстрее.
– Но мы же приехали не оттуда.
– Тут одностороннее движение. Да быстрее же.
Голос у нее был мертвый и оставался мертвым. Он протянул ей фляжку, она оттолкнула его руку. Машину он вел медленно, вопреки ее требованию. Фары в зеркале заднего вида, не приближающиеся, не отдаляющиеся. Это Уиклоу, подумал он. Это Падди, Сай, Хензигер, Западний, вся их гвардейская бронетанковая дивизия. По ее лицу скользили полосы света уличных фонарей, но оно оставалось безжизненным. Взгляд ее был обращен внутрь, на ужасы, которые рисовало ее воображение. Стиснутый кулак прижат ко рту, зубы впиваются в костяшки пальцев.
– Тут поворачивать? – спросил он грубо. И закричал: – Говори же, где повернуть!
Она ответила по-русски и повторила по-английски:
– Сейчас. Направо. Да быстрее же!
Все вокруг было ему незнакомо. Пустая улица, такая же, как следующая, как предыдущая.
– Поверни.
– Направо или налево?
– Налево!
Она выкрикнула это слово во весь голос. Раз. Другой. Тут хлынули слезы и продолжали катиться по ее лицу, а она захлебывалась судорожными рыданиями. Но мало-помалу рыдания начали стихать и, когда он подъехал к ее дому, стихли совсем. Он потянул ручной тормоз, который не держал, и машина еще катилась, когда она распахнула свою дверцу. Он попытался ее схватить, но она вырвалась и уже бежала через двор, на ходу роясь в открытой сумочке в поисках ключей. Парень в кожаной куртке, привалившийся к косяку, казалось, хотел загородить ей дорогу, только Барли как раз поравнялся с ней, и парень отскочил. Она не стала ждать лифта, а может быть, просто про него забыла и кинулась вверх по ступенькам. Барли следом за ней пробежал мимо целующейся парочки. На первой площадке в углу сидел пьяный старик. Они поднимались вверх марш за маршем. Мимо пьяной старухи. Мимо пьяного парня. Барли начал опасаться, что она забыла, на каком этаже живет. Но тут она остановилась перед дверью, защелкали замки, и они снова оказались в ее квартире. Катя вбежала в комнату близнецов, упала на колени на их кровать, вытянув голову вперед, тяжело дыша, как уставший пловец, обнимая тельца спящих детей правой и левой рукой.
* * *
И вновь существовала только ее комната. Ему пришлось вести ее туда, потому что даже в этом крохотном пространстве она не сумела найти дороги. Она неуверенно опустилась на кровать, словно не зная ее высоты. Он сел рядом и не отрываясь смотрел на ее ошеломленное лицо, смотрел, как ее глаза закрылись, а потом полуоткрылись, и не решался прикоснуться к ней – такой окаменевшей, полной ужаса, далекой она была. Правой рукой она сжимала левое запястье, словно оно было сломано. Потом судорожно вздохнула. Он сказал: «Катя», – но она как будто не услышала. Он оглядел комнату. К одной стене был придвинут крохотный секретер, служивший туалетным столиком и рабочим столом. На пачке старых писем лежала тетрадь, точно такая же, какими пользовался Гёте. Над кроватью висела репродукция Ренуара в рамке. Он снял ее и положил к себе на колени. Опытный шпион вырвал страницу из тетради, положил на стекло, достал из кармана ручку и написал:
Расскажи мне.
Он придвинул листок к ней, она равнодушно прочла, продолжая сжимать левую кисть. Потом чуть пожала плечами. Ее плечо прижималось к его плечу, но она этого не замечала. Блузка ее расстегнулась, пышные черные волосы растрепались. Он написал еще раз расскажи мне, потом обнял за плечи, глядя на нее умоляюще со всем отчаянием любви. Затем ткнул пальцем в листок, приподнял картину и переложил на колени к ней. Она уставилась на листок, на «расскажи мне», потом мучительно всхлипнула, опустила голову, и он уже не мог разглядеть ее лицо сквозь завесу спутанных волос.
Якова взяли, – написала она.
Он забрал у нее ручку.
Кто тебе это сказал?
Яков, – ответила она.
Что он сказал?
Он приедет в Москву в пятницу. И вечером в одиннадцать встретится с тобой у Игоря. Он привезет тебе новые материалы и ответит на твои вопросы. Пожалуйста, приготовь полный список. Это последний раз. Ты должен сообщить ему, как идет дело с опубликованием – сроки, все подробности. Обязательно привези ему виски. Он меня любит.
Он выхватил у нее ручку.
Говорил Яков?
Она кивнула.
Так почему же ты думаешь, что его взяли?
Он назвался не тем именем.
Каким?
Даниилом. Наш уговор: Петр, если все в порядке, Даниил, если его возьмут.
Ручка ходила из рук в руки, как челнок. Потом Барли, не передавая ей ручку, стал писать вопрос за вопросом.
Он спутал.
Она покачала головой.
Он же тяжело болел. И забыл ваш код.
Она снова покачала головой.
А прежде он никогда не ошибался?
Она снова мотнула головой, забрала у него ручку и раздраженно написала:
Он назвал меня Марией. Он сказал: «Это Мария?» В случае опасности я должна была назваться Марией. Если все в порядке – Алиной.
Напиши, что он сказал, дословно.
«Это Даниил. Мария, ты? Моя лекция была величайшим успехом всей моей жизни». Только это неправда.
Почему?
Он любит повторять, что истинный успех в России – это всегда проигрыш. Наша с ним шутка. Он сознательно сыграл на нашей шутке. Он объяснил мне, что мы погибли.
Барли подошел к окну и посмотрел вниз на двор и улицу. Черный мир внутри его погрузился в безмолвие. Ни движения, ни вздоха. Но он был готов. Всю жизнь он готовился, сам того не зная. Она связана с Гёте и потому погибла, как и он. Пока еще нет, потому что Гёте в последней вспышке мужества, оставшегося у него, попытался ее оградить. Но погибнет. Безвозвратно. Едва они сочтут нужным протянуть свою длинную руку и сорвать ее с дерева.
Он простоял у окна около часа и только тогда вернулся к кровати. Она лежала на боку с открытыми глазами, согнув колени. Он обнял ее, притянул к себе и почувствовал, как ее ледяное тело словно разбилось у него в руках: она судорожно зарыдала, беззвучно содрогаясь, словно боялась даже плакать в радиусе действия микро – фонов.
Он снова начал писать – четкими большими буквами: «ЧИТАЙ ВНИМАТЕЛЬНО».
* * *
Каждые несколько минут на экранах проплывало что-то. Барли вышел из «Меж». И еще. Они встретились у станции метро. И еще. Вышли из больницы: Катя опиралась на руку Барли. И еще. Люди лгут, но компьютер не ошибается. И еще.
– Почему он за рулем? – резко спросил Нед, еще не дочитав.
Шеритон весь ушел в экран и не ответил, но Боб, стоявший позади него, перехватил вопрос:
- Предыдущая
- 80/92
- Следующая
