Секретный пилигрим - ле Карре Джон - Страница 36

• Предыдущая
• 36/87
• Следующая

– А что вам надо было делать в случае провала? – спросил я.

– Если задание не может быть выполнено – скажем, у герра Профессора гости или по какой-то причине его не окажется дома, – мне надо позвонить из автомата и сказать, что Сюзи отправляется домой.

– Из какого-то определенного автомата?

– Любой автомат подходит, герр Доктор, в случае невыполнения задания. Потом Питер может дать дальнейшие указания, а может и не дать. Если нет, то я сразу же возвращаюсь в Будапешт. Со временем Питер может сказать: “Завтра попробуйте снова”. Или же: “Попытайтесь послезавтра”. В этом случае все в руках Питера.

– Какой номер телефона в Бонне?

Он назвал его.

– Выложите содержимое ваших карманов.

Носовой платок цвета хаки, несколько плохо отпечатанных моментальных семейных фотографий, включая одну с изображением молодой девушки, вероятно его дочери, три презерватива восточноевропейского производства, початая пачка русских сигарет, расшатанный перочинный нож с открывалкой явно восточного производства, огрызок простого карандаша, 960 западногерманских марок, немного мелочи. Обратный железнодорожный билет второго класса Вена – Мюнхен – Вена. Никогда в жизни не видел, чтобы в карманах было так бедно. Неужели в венгерской Службе не было экспедиторов? Контролеров? О чем, черт возьми, они думали?

– И ваш плащ, – сказал я и проследил взглядом, как он пошел за ним в холл. Плащ был новый, с иголочки. В карманах пусто. Австрийский плащ хорошего качества – наверное, за него недешево заплатили в западной валюте.

– Вы купили его в Вене?

– Jawohl, герр Доктор. Дождь лил как из ведра, а мне нечего было надеть.

– Когда?

– Извините?

– На какие деньги?

– Извините?

Я обнаружил, что он довольно быстро мог вывести меня из равновесия.

– Вы сели в первый утренний поезд, правильно? Он ушел из Вены до открытия магазинов, так? А деньги вы получили только поздно вечером, когда к вам приходил венгерский дипломат. Так когда же вы купили плащ и чем за него расплатились? Или вы его украли? Так, что ли?

Сначала он нахмурился, а потом снисходительно усмехнулся: я нарушил правила хорошего тона. Стало ясно, что он меня прощает. Он великодушно простер ко мне руки.

– Я купил его прошлым вечером, герр Доктор! Когда приехал на вокзал! На мою собственную валюту, которую, естественно, привез с собой из Венгрии на покупки! Я не лгун! Извините!

– Вы сохранили чек?

Он глубокомысленно покачал головой: меня, мол, на мякине не проведешь.

– Сохранять чеки, герр Доктор? Никому не советую. Сохранять чеки – значит напрашиваться на вопрос о том, откуда у вас взялись деньги. Чек – как шпион у вас в кармане, извините.

Слишком много извинений, подумал я, высвобождаясь из-под чар его великолепной улыбки. Слишком много ответов в одном абзаце. Все мои инстинкты были за то, чтобы никому и ничему не доверять в истории, которую мне рассказывали. Дело было даже не столько в небрежности плана убийства, поколебавшей мою доверчивость – неправдоподобные документы, содержимое карманов, ботинки, – и даже не в том, что задание в основе своей было невероятным. Я уже навидался на своем веку неумело подготовленных советских вспомогательных операций, чтобы подобное дилетантство считать нормой. Что беспокоило меня в этих людях – так это неправдоподобие их поведения в моем присутствии: появлялось ощущение, что одна история у них приготовлена для меня, а другая для них самих; что меня прислали сюда для того, чтобы я выполнил какую-то функцию, и воля коллектива требует, чтобы я заткнулся и играл свою роль.

И все-таки в то же самое время я попал в западню. У меня не было ни выбора, ни времени, чтобы не принять за чистую монету то, что мне выдавали. Я находился в положении врача, который, несмотря на свои подозрения в том, что пациент симулирует, все же назначает курс лечения болезни. По законам игры Латци был призом. Не каждый день венгерский убийца, каким бы некомпетентным он ни был, просится остаться на Западе. Кроме того, над этим человеком висела серьезная угроза, поскольку нельзя было себе представить, что настолько важное убийство не сопровождалось отдельным наблюдением.

Если есть сомнения, говорится в руководстве, действуй по инструкции. Ведется ли наблюдение за домом? Надо было исходить из того, что да, хотя за таким домом, как этот, было нелегко вести наблюдение, поэтому его-то для Теодора и выбрали пятнадцать лет назад. Дом стоял в конце заросшего глухого переулка и задней стороной выходил на реку. В сад можно было проникнуть по заброшенной тропинке. Но главный вход был виден любому прохожему, и скорее всего те, кому надо, уже заметили, что Латци вошел внутрь.

Я поднялся наверх и из окна, выходящего на лестницу, внимательно исследовал дорогу. Соседние дома были погружены во мрак. Я не увидел никаких случайных машин или прохожих. Моя собственная машина была припаркована в соседнем переулке прямо у реки. Я вернулся в гостиную. Телефон стоял на книжной полке. Я дал Латци трубку и смотрел, как он набирает боннский номер. Его девичьи руки были влажны. Он услужливо повернул трубку в мою сторону, а вместе с ней повернулся и сам. От него пахло старым одеялом и русским табаком. Номер соединился, и я услышал сердитый мужской голос, ответивший по-немецки. Для того, кто ждет известия об убийстве, подумал я, ты очень хорошо делаешь вид, что не имеешь к этому никакого отношения.

Сильный акцент, скорее всего венгерский:

– Але? Да? Кто это?

Я кивнул Латци, чтобы он говорил.

– Добрый вечер, сэр. Мне нужно поговорить с господином Питером, пожалуйста.

– О чем?

– Извините, господин Питер? Я по личному делу.

– Что вы хотите?

– Это Питер?

– Ну, зовут меня Питер!

– Это в отношении Сюзи, господин Питер, – объяснил Латци, подмигнув в мою сторону. – Сюзи сегодня ночью домой не придет, господин Питер. Боюсь, что она останется у друзей. У хороших друзей. О ней позаботятся. Спокойной ночи, господин Питер.

Он хотел было положить трубку, но я задержал его руку и услышал ворчание то ли презрительное, то ли непонимающее, прежде чем на том конце повесили трубку.

Латци, очень довольный собой, улыбнулся мне.

– Хорошо играет, герр Доктор. Я сказал бы, настоящий профессионал. Прекрасный актер, вы согласны?

– Вы узнали голос?

– Нет, герр Доктор. Увы, голос мне незнаком.

Я толкнул дверь в кабинет. Профессор сидел за своим столом, положив перед собой кулаки. Хелена на жестком диванчике. Я почувствовал необходимость познакомить Профессора с причиной моего скептицизма. Я зашел в комнату, закрыв за собой дверь.

– Этот человек, Латци, как вы его называете, – преступник, – сказал я. – Или он что-то вроде самоуверенного ловкача, или зарвавшийся убийца, приехавший по фальшивым документам в Германию, чтобы убить вас и вашу жену. В любом случае вы вправе передать его в руки западногерманской полиции – и дело с концом. Выбирайте. Или вы оставите решение за нами? Так как?

К моему удивлению, он впервые за весь вечер встревожился по-настоящему. Вероятно, он не ожидал, что ему бросят вызов. Возможно, до его сознания дошло, что смерть его близка. Так или иначе, у меня создалось впечатление, что он придавал моему вопросу больше важности, чем я сам. Хелена отвела от меня глаза и тоже стала смотреть на него. Осуждающе. Как женщина, ожидающая расплаты.

– Делайте все, что считаете нужным, – проговорил он сквозь сжатые губы.

– Тогда вы должны делать то, что я скажу. Оба.

– Мы в этом деле вместе. Мы будем – да, будем вместе. Мы и были – вместе – много лет. Слишком много.

Я взглянул на Хелену.

– Мой муж ответит за это, – сказала она.

У меня не было времени размышлять над тайнами этого зловещего заявления.

– Тогда, пожалуйста, сложите кое-какие вещи на ночь и будьте готовы через пять минут у двери в сад, – сказал я, возвращаясь к Латци в гостиную.

Думаю, он стоял у двери, поскольку, когда я вошел, быстро отпрянул назад, всплеснул руками, поднеся их к подбородку, и лучезарно улыбнулся мне, спрашивая, что мне gefallig – что мне угодно.

• Предыдущая
• 36/87
• Следующая