Шпион, выйди вон - ле Карре Джон - Страница 86

• Предыдущая
• 86/95
• Следующая

Лок-Гарденс был для него чем-то вроде pied-a-terre (Временное, непостоянное жилище, пристанище). Te из соседей, кто удосуживался обратить на него внимание, нашли его скромным и респектабельным. Точно такое же впечатление, пожалуй, они составили бы и о Джордже Смайли, если бы случайно заметили его в тусклом свете крыльца в девять часов того самого вечера, когда Милли впустила его в гостиную и задернула свои пуританские занавески.

Это была сухая и жилистая шотландская вдова: она носила коричневые чулки и коротко стриглась, а ее морщинистая кожа была, как у многих стариков, словно отполирована. В интересах Господа и Цирка она в свое время вела занятия в христианских школах в Мозамбике, а также занималась миссионерской деятельностью среди моряков Гамбурга, и хотя с тех пор вот уже двадцать лет работала профессиональным «слухачом», до сих пор была склонна считать весь мужской род грешниками. Для Смайли оставалось загадкой, что она думает по поводу его прихода. Ее поведение с самого начала было проникнуто глубоким скорбным спокойствием; она показывала ему дом, словно смотритель замка, обитатели которого уже давным-давно умерли.

* * *

Сперва она провела его по цокольному этажу, сплошь заставленному комнатными растениями, там жила она сама; старые открытки, попадающиеся на глаза то тут, то там, медные столешницы, черная резная мебель – все это с некоторых пор, кажется, стало характерным для обиталищ повидавших мир англичанок определенного возраста и социального положения. Совершенно верно, подтвердила она, если Цирку требуется связаться с ней ночью, они звонят ей по телефону, установленному здесь, в цокольном этаже. Совершенно верно, наверху есть отдельный телефон, но он предназначен только для исходящих звонков. К телефону внизу дополнительно подключен еще один аппарат в столовой наверху. Затем они поднялись на первый этаж, где вся обстановка будто нарочно была подобрана так, чтобы продемонстрировать дурной вкус администрации, преклоняющейся перед дорогими вещами: кричащие полосатые портьеры в стиле ампир, золоченые стулья под старину, древние плюшевые диваны с бахромой по углам. Кухня хранила свою изначальную убогость: судя по всему, хозяйка сюда почти никогда не заходила. Оттуда они вышли на застекленную террасу – что-то среднее между буфетной и оранжереей, из окон которой был виден неухоженный сад и канал. На кафельном полу вперемешку стояли старый отжимной каток для белья, медные тазы и ящики с тоником.

– А где «жучки», Милли? – Смайли вернулся в гостиную.

– Они установлены попарно под обоями, – пробормотала Милли. – По две пары на каждую из комнат первого этажа и по одной – на каждую из верхних комнат. Каждая пара подключена к отдельному магнитофону.

Смайли поднялся вслед за ней по крутой лестнице. На верхнем этаже мебели не было совсем, за исключением того, что в спальной комнате на чердаке стоял стальной стеллаж с восемью ленточными магнитофонами в два яруса.

– А Джефферсон знает обо всем этом?

– С мистером Джефферсоном, – поджав губы, сказала Милли, – сотрудничают на основе взаимного доверия. – Это было самым сильным для нее способом выразить Смайли свое неодобрение либо свою приверженность христианской этике.

Когда они снова сошли вниз, старуха показала ему, как управляется вся система. В каждый настенный выключатель света вмонтированы дополнительные контакты. В любое время, когда Джефферсон или кто-нибудь из ребят, как она выразилась, хотели записать что-нибудь, им достаточно встать и повернуть вниз левый рычажок выключателя света. С этого момента система начинала работать в режиме акустической активации: иными словами, катушки вращались только тогда, когда кто-нибудь говорил.

– А где обычно находитесь в это время вы, Милли?

Она остается внизу, сказала она так, будто только там и положено всегда быть женщине.

Смайли начал выдвигать разные ящики комодов, открывать шкафчики, переходить из комнаты в комнату. Затем он снова вышел на террасу, откуда открывался вид на канал. Достав из кармана фонарик, он коротко мигнул в темноту сада.

– Каковы сигналы безопасности? – спросил Смайли, вернувшись в гостиную и сосредоточенно ощупывая выключатель у двери.

Ее монотонный ответ прозвучал как заупокойная проповедь:

– Две полные бутылки с молоком на крыльце – можно входить, все в порядке. Нет бутылок с молоком – входить нельзя.

Из глубины террасы донеслось едва слышное постукивание. Вернувшись туда, Джордж открыл застекленную дверь и после торопливого приглушенного диалога появился вместе с Гиллемом.

– Вы ведь знаете Питера, не так ли, Милли?

Может быть, и знает, а может, и нет; ее маленькие колючие глаза презрительно сверлили новоприбывшего. Он осматривал крышку выключателя, шаря при этом в кармане.

– Что он делает? Он не имеет права этого делать. Остановите его.

Смайли сказал, что, если у нее есть какие-то опасения, пусть позвонит Лейкону из своей цокольной комнаты. Милли Маккрейг не пошевелилась, но на ее словно задубелых щеках вдруг проступили красные пятна, и она в гневе начала нервно щелкать суставами пальцев. Гиллем осторожно вывернул винтики по обе стороны пластмассовой крышки и, сняв ее, стал пристально изучать проводку.

Потом очень аккуратно поменял контакты, перекрутив между собой проводки, и прикрутил крышку на место, оставив остальные выключатели нетронутыми.

– Давай попробуем, – сказал Гиллем, и, когда Смайли поднялся наверх, чтобы проверить работу магнитофона, Питер зарычал низким хриплым голосом Поля Робсона его знаменитую песню о Миссисипи.

– Спасибо, – с содроганием произнес Смайли, снова сойдя вниз, – этого больше чем достаточно.

Милли спустилась в свою комнату, чтобы позвонить Лейкону. Смайли же начал устанавливать декорации. Поставил телефон рядом с креслом в гостиной, затем расчистил себе путь отхода на террасу. Он принес две бутылки молока из холодильника, что стоял на кухне, и выставил их на крыльцо, чтобы обозначить, как эклектично выразилась Маккрейг, что можно входить, все, мол, в порядке. Он разулся, оставив туфли на террасе, и, выключив везде свет, занял свой пост в кресле. Как раз Мэндел сделал пробный звонок.

Тем временем Гиллем возобновил свое дежурство у тротуара рядом с каналом. Эта пешеходная дорожка закрывается для публики за час до наступления темноты; после этого она может превратиться во что угодно: начиная от места свидания для влюбленных и заканчивая ночным пристанищем для бродяг; и тех и других по разным причинам привлекала кромешная тьма под мостом. В эту холодную ночь, однако, Гиллем никого не заметил. Время от времени мимо, грохоча, пролетал пустой поезд, оставляя после себя еще большее ощущение пустоты. Нервы Питера были так напряжены, а ожидания так разнообразны, что на какое-то мгновение все предметы этой ночи предстали перед ним в каком-то зловещем обличье: семафоры на мосту превратились в виселицы, железнодорожные склады, расположенные в зданиях викторианской эпохи, – в гигантские тюрьмы с зарешеченными сводчатыми окнами, высившиеся на фоне туманного неба. Где-то рядом слышалось шуршание крыс и воняло застоявшейся водой. Затем огни в гостиной погасли; теперь весь дом погрузился в темноту, и лишь узкие желтые полоски светились по краям занавесок в цокольной комнате Милли. С застекленной террасы, пробившись через запущенный сад, ему мигнул узкий лучик. Вытащив из кармана фонарик, Гиллем снял дрожащими пальцами серебристый колпачок, направил фонарь так, чтобы с террасы было видно, и посигналил в ответ. С этого момента им оставалось только ждать.

* * *

Tapp швырнул Бену пришедшую в ответ шифровку из Лондона, прихватив заодно из сейфа одноразовый шифроблокнот.

– Давай, – сказал он, – отработай свою зарплату. Разгрызи этот орех.

– Это лично для вас, – возразил Бен. – Посмотрите: «Тарру от Аллелайна, расшифровать лично». Я не имею права прикасаться к этому. Здесь гриф сверхсекретности.

– Делай, что он говорит, Бен, – сказал Макелвор, наблюдая за Тарром.

• Предыдущая
• 86/95
• Следующая