Сингл и Сингл - ле Карре Джон - Страница 45

• Предыдущая
• 45/79
• Следующая

«Расправь грудь, Оливер! Не сутулься! Ты так и заваливаешься вперед, Оливер! Пытайся больше походить на Джеффри! Он не заваливался вперед, не так ли? Сидел в седле с прямой спиной, как солдат!»

«Джеффри, родившийся пятью годами раньше. Джеффри, который все делал правильно, тогда как я — нет. Джеффри, идеал во всем, умерший от лейкемии, не успев победным шагом войти во взрослый мир». Оливер миновал ледник, сложенный из песчаника. Его привезли в трех зеленых фургонах, построили за неделю, и с той поры он стал для Оливера сущим наказанием. За каждый невыученный неправильный латинский глагол — пробежка до ледника, сто семьдесят шагов с касанием стенки и обратно. Новые пробежки за то, что не мог сравняться с Джеффри как в латинском, так и в беге. Мистер Ревильос, учитель Оливера, нумеролог, большой знаток науки о магических числах. Как и Тайгер. В долгих междугородных телефонных разговорах они обсуждают очки, отметки, расстояния, часы, потраченные на учебу, и положенные наказания, их соотношение, которое позволит Оливеру поступить в Драконовскую школу, в которой Джеффри стал чемпионом по крикету и получил право учиться дальше в еще более ужасном месте, зовущемся Итон. Оливер ненавидит драконов, но восхищается мистером Реви-льосом за его бархатные пиджаки и черные сигареты. Когда мистер Ревильос убегает с испанской служанкой, Оливер ему аплодирует среди всеобщего осуждения.

Отдав предпочтение длинному маршруту вокруг огороженного стеной сада, он обогнул холм со срытой вершиной, не кладбище и не метка, но вертолетная площадка для тех гостей Тайгера, которые выше поездок по земле. Таких гостей, как Евгений и Михаил Орловы, с пластиковыми пакетами, набитыми лакированными шкатулками, бутылками лимонной водки и копченой мингрельской колбасой, завернутой в вощеную бумагу. Гостей с телохранителями. Гостей со складными бильярдными киями, уложенными в черные кейсы, потому что кии Тайгера не вызывают у них доверия. Но только Оливер знает, что вертолетная площадка — секретный алтарь. Вдохновленный историей об индонезийском племени, которое ставило на заброшенном военном аэродроме деревянные макеты самолетов, чтобы привлекать богатых туристов, пролетавших над ними, он приносил на площадку любимые блюда Джеффри в надежде выманить его с Небес. Но на Небесах, похоже, кормили лучше, потому что Джеффри так и не вернулся. И Джеффри — не единственный, кого нет. В сгущающихся сумерках ярко белеют перекладины препятствий для прыжков на лошадях, поле для игры в поло размечается и выкашивается круглый год, в конюшне каждое седло, уздечка, стремя содержатся в идеальном порядке, на случай, который никак не представится, что Тайгер вернется из двадцатилетней деловой поездки и возобновит заработанную тяжелым трудом жизнь английского феодала.

Дорога вывела Оливера к букам, которые, как часовые, стояли по обе ее стороны. За ними виднелись два кирпичных коттеджа для слуг. Проходя мимо них, Оливер сбавил шаг в надежде увидеть Крафта, дворецкого, и его жену, сидящих за чашечкой чая. Крафтов он любил и использовал их как окно в мир, лежащий за стенами «Соловьев». Но миссис Крафт умерла пятнадцать лет тому назад, а мистер Крафт вернулся домой, в Халл, где были его корни, прихватив с собой шкатулку Фаберже и комплект миниатюр восемнадцатого века с изображением вечно меняющихся предков Тайгера, на этот раз голландцев из Филадельфии. Оливер спустился с холма, и перед ним возник особняк, сначала трубы, потом серые каменные стены. Дорожка, усыпанная гравием, который хрустел под ногами, словно тонкий лед, привела его к парадному крыльцу. Он увидел перед собой рукоятку звонка — бронзовую руку со сведенными вместе кончиками всех пяти пальцев. Схватившись за нее, с гулко бьющимся сердцем потянул вниз. Уже хотел дернуть второй раз, когда услышал шаркающие шаги по другую сторону двери, запаниковал, не зная, как ее называть, потому что слово «мама» она ненавидела, а «мамик» терпеть не могла. Тут до него дошло, что он забыл ее имя. И свое тоже. Ему было семь лет, он сидел в полицейском участке в шести милях от дома и даже не мог вспомнить название поместья, из которого убежал. Дверь открылась, и на него надвинулась темнота. Он улыбался и бормотал что-то несвязное. Уши у него заложило. Он почувствовал, как мохеровый кардиган обнял его лицо, а ее руки — шею. Он прижал ее к себе, чтобы защитить. Закрыл глаза и попытался остаться ребенком, но не вышло. Она поцеловала Оливера в левую щеку, и ее дыхание донесло до его ноздрей запахи мяты и гнили. Она поцеловала его в другую щеку, и он вспомнил, какая она высокая, выше любой женщины, которую ему доводилось целовать. Он вспомнил, как ее била дрожь и как от нее пахло лавандовым мылом. Задался вопросом, всегда ли ее била дрожь или лишь в тот момент. Она отстранилась. Ее глаза, как и его, наполняли слезы.

— Олли, дорогой. — «На этот раз ты ничего не перепутала», — подумал он, потому что иногда она называла его Джерри. — Почему ты меня не предупредил? Мое бедное сердце. Что ты натворил теперь?

Надя, вспомнил он. «Не зови меня мама, Олли, дорогой. Зови меня Надя, а не то я чувствую себя такой старой».

Кухня просторная, с низким потолком. Медные сковороды, купленные на аукционе дизайнером по интерьерам, свисали с древних балок, появившихся во время одной из бесчисленных перестроек. За столом хватало места для двадцати слуг. У дальней стены — голландская печь, так и не подсоединенная к дымоходу.

— Ты, должно быть, ужасно голоден, — заметила она.

— Честно говоря, нет.

Они заглянули в холодильник, чтобы найти что-нибудь из съестного. Бутылку молока? Ржаной хлеб? Банку анчоусов? Ее трясущаяся рука лежала на его плече. «Через минуту я тоже начну трястись», — подумал он.

— О, дорогой, у миссис Хендерсон сегодня выходной, я пощусь по уик-эндам. Всегда постилась. Ты забыл. — Их взгляды встретились в полумраке кухни, и он понял, что она его боится. Задумался, пьяна ли она или только на подходе к этому состоянию. Иногда язык начинал у нее заплетаться чуть ли не после первого стакана. А бывало, она держалась уверенно и после двух бутылок. — Ты не очень хорошо выглядишь, Олли, дорогой. Перерабатываешь? Если ты что-то делаешь, то всегда с полной отдачей.

— У меня все нормально. И ты прекрасно выглядишь. Просто невероятно.

Конечно, невероятным тут и не пахло. Каждый год перед Рождеством она уезжала, по ее словам, в короткий отпуск и возвращалась без единой морщинки.

— Ты шел пешком от станции, дорогой? Я не слышала шума автомобиля, да и Джако тоже. — Так звали ее сиамского кота. — Если бы ты позвонил, я бы за тобой приехала.

«Ты ведь уже многие годы не садишься за руль, — подумал он. — С тех пор, как врезалась на „Лендровере“ в сарай и Тайгер сжег твое водительское удостоверение».

— Мне нравится ходить пешком, честное слово. Ты знаешь, что нравится. Даже под дождем.

«Через минуту нам обоим будет не о чем говорить».

— Поезда обычно по воскресеньям не ходят. Миссис Хендерсон вынуждена делать пересадку в Суиндоне, если она хочет повидаться с братом.

— Мой пришел вовремя.

Оливер сел за стол на свое привычное место. Она осталась на ногах, глядя на него, дрожа и волнуясь, шевеля губами, словно младенец перед кормлением.

— Есть кто-нибудь в доме?

— Только я и кошки. А кто должен быть?

— Спросил из любопытства.

— Собаку я больше не держу. После смерти Саманты.

— Я знаю.

— Перед смертью она просто лежала в холле, в ожидании «Роллса». Не шевелилась, не ела, не слышала меня.

— Ты мне рассказывала.

— Она решила, что у нее может быть только один хозяин. Тайгер велел похоронить ее рядом с вольером для фазанов, что мы и сделали. Я и миссис Хендерсон.

— И Гассон, — напомнил Оливер.

— Гассон вырыл могилу, миссис Хендерсон сказала, что положено. Грустная история.

— Где он, мама?

— Гассон, дорогой?

— Тайгер.

• Предыдущая
• 45/79
• Следующая