Большая книга ужасов. Millennium - Усачева Елена Александровна - Страница 24

• Предыдущая
• 24/93
• Следующая

Алена схватилась за щеку, вспоминая то сумасшедшее лето.

– Если бы я знала, – быстро зашептала она, смахивая слезу. – Они же все по углам «шу-шу-шу». Не мешают – и хорошо.

Дыхание у Алены перехватило, но Матвей не шевельнулся. Сидел, замерев, смотрел в пол. Скулы напряглись. Верил? Нет?

Алена заговорила быстрее:

– Ну да, мне было немного не до их игр. У нас был роман с Кирюшей. Он тогда еще не был Кирюшей, был нормальным парнем, все говорил, какой у меня замечательный, дружный отряд. А я не знала, что дружный он потому, что все играют в смертельную любовь.

Алена спрятала лицо в ладони. Матвей молчал. И ей пришлось продолжить:

– Выбрали они какой-то там день, типа, полнолуние. А мальчишки же вместе ходили, Пашка с Петюней. Вот Штангин все и рассказал приятелю. Тот, дурак, вместо того чтобы ко мне пойти, Славке разговор передал. Была у нас такая девчонка. Славка Бойко. Очень ей нравился Петюня. Бродила за ним бледной тенью. Ну, как наша Аня за Королевым. И та, недолго думая, пустила слух, что Зинка по уши влюблена в Пашечку. А Зинка дружила с этой Канашевич, что-то они там вечно колдовали – живую воду искали, одолень-траву собирали, и вот тоже какую-то ботву все время жевали. Девчонки поругались, Канашевич все проклятья на бывшую подружку насылала. Славка при всех стала целоваться с Пашкой. Канашевич от расстройства чуть ли не жидкости для туалета глотнула. Сделали ей промывание, положили в изолятор, вызвали родителей. А у нее какие-то таблетки с собой были. Короче, выпила она их как раз в то самое полнолуние. Не откачали. Пашку еле успокоили. Он все орал, что Ленка предательница, что она всех обманула, а его бросила.

– Почему обманула? – дернулся Матвей.

– Потому что ничего романтичного в смерти нет. Мы же тогда ездили на похороны. Пашка как гроб увидел, как услышал стук земли по крышке, чуть в обморок не брякнулся. Видимо, представил, что и с ним всё то же самое было бы. А тут еще мать его приехала. Он к ней близко подойти боялся. Им-то все это казалось игрой, а на деле…

Алена всхлипнула.

– Кирюша тогда страшно перепугался. Это же подсудное дело – недоглядели! Могли и посадить. Но мать не стала никаких заявлений писать. Сказала, что Лена уже один раз проделывала такой фокус, что никто не виноват. Там какая-то своя история была с умершей любимой бабушкой.

– А что с бабушкой? – прошептал Матвей, которого эта история, видимо, зацепила. Он рассеянно смотрел на притихших подопечных.

– Бабушка была единственным человеком, который по-настоящему любил Лену, родителям было не до нее. Мать вышла замуж второй раз, и у нее родился сын. Лену оставили с бабушкой, которая вскоре умерла, вот Канашевич и стала после этого бредить смертью. Мол, умерших любят больше, чем живых.

Алена перевела дух. Сейчас, в рассказе, все выстроилось ровно и гладко, все объяснялось. Не было понятно одно – почему сейчас, почему они. Матвей, видимо, тоже об этом думал.

– А где все то, что Лена писала? – тихо спросил он.

– Не знаю. Тогда суматохи столько было, полиция постоянно приезжала.

– Ты говорила, у нее были дневники.

– Да много чего было. Наверное, все передали родителям. Не помню, вещами уже не я занималась.

– Возможно, это все осталось в лагере, у ее подружек.

Алена вздрогнула, неестественно выпрямилась.

– Не у подружек…

Автобус замер, продолжая нутряно дергаться и фырчать. Двери с недовольным хлопком распахнулись. Встречала их Вера Павловна. Если смотреть с верхней ступеньки автобуса, то выглядела врач какой-то совсем уже маленькой. Тем более рядом с долговязым сутулым Кирюшей. Отряд столпился у выхода, не решаясь преодолеть внезапную преграду.

– Ну что, мать моя, – начала первой врач, – веди всех в изолятор. Смотреть буду твоих бойцов.

Вера Павловна выразительно повела бровью, давая понять, что осмотр затянется.

– А ты, Аленушка, сразу иди к Семену Семеновичу, объяснительную писать, – ласково запел Кирюша. – Матвейка, посмотри за ребятами. Витюша, как твои дела? – спросил он проходящего мимо физрука.

Гусев скорчил недовольную мину, махнул рукой и зашагал к своему домику. По спине с рюкзаком было видно, что он очень рад избавиться от такой сумасшедшей компании.

– На, выпей! – сунула Алене в руку таблетку Вера Павловна. – Это успокоительное. Тебе сейчас пригодится. – И выждав приличествующую моменту паузу, спросила: – Всех привезла? Пересчитывать не надо?

– Не надо, – мотнула головой вожатая. И от этого движения у нее в мозгах словно что-то щелкнуло. Она вернула врачу таблетку и крутанулась на месте.

Кабанов!

Поискала глазами среди еще стоящих толпой ребят. Заметила идущую к ним Карину, добрую улыбчивую Карину. Показала ей руками. Она поняла, замотала головой.

– Матвей! – задержала напарника Алена. – Кабанова нет.

– А вот это плохо, – добродушно протянул напарник. – Кто его последним видел?

– Пося. И вроде как Карина.

Матвей с нежностью взглянул на Алену.

– Подожди волноваться. До скольких у него увольнительная? До семи? Вот и будем ждать семи. Он мог просто сбежать. Еще не вечер – вернется.

– А если не вернется? Если она его увела?

– Опять ты про свою Канашевич. Прямо гаммельнский крысолов, а не покойница. Не в ней дело. Она орудие. Ею кто-то управляет.

– Королева не было сутки, Пося не помнит, как из изолятора выбрался…

– Ждем вечера! – с нажимом повторил Матвей. – И не паникуй, милая. Паника порождает лишние страхи.

Алена хотела ответить. За свои страхи, за чужие. Но Матвей как-то незаметно испарился, говорить оказалось не с кем, нужных слов она так и не подобрала. Зачем повторять одно и то же человеку, который тебе не верит? Никто не верит. Души вожатой коснулась тревога. Та самая, что рождает панику. Но порождать ее не надо было. Она уже была. Противная липкая паника. Алена растерла грудь, глянула на свои перепачканные руки. В душ, что ли, сходить? Или отпросить весь отряд на речку?

Вожатая побрела к корпусу, от усталости, от расстройства забыв, что сначала надо всех собрать, пересчитать… Хотя кого считать? Считай не считай, все равно одного не хватает. И как об этом сказать начальнику?

Вот и оставшихся около изолятора двоих Алена попросту не заметила. Нет, ей непременно пора брать отпуск и ехать отдыхать.

– Пойдем, что ли? – предложил Королев замершей в сторонке Аньке.

– Подожди!

Моторова привстала на мысочки, заглядывая на второй этаж административного корпуса.

Вера Павловна увела всех, кто имел синяки и ссадины. Ушли Ирка с Кривым, к большому удовольствию последнего. Похромал Постников. Дождавшись, когда все ушли, на ступеньки поднялись Томочка с Кузей. Это был тот редкий случай, когда Миленькая не улыбалась – разбитая губа, кровоподтек на скуле, прореженная челка, согнутая в локте рука – поводов для радости не было. Обойдя их, в корпус вошли гвардейцы во главе с Герой. Он прихрамывал, но вид имел такой, как будто шел за витаминками.

А Моторова стояла. Она не принимала участия в драке, не заметила, как затесалась в потасовку Ирка, поэтому сейчас немного винила себя – остановила бы подругу тогда, и они с Зайцевой сейчас были бы вместе. А теперь… Только бы Иру не задержали в изоляторе.

Лешка долго не решался подойти к Ане. Все смотрел на нее, смотрел… А когда на площадке перед изолятором они остались одни, смотреть уже не имело смысла. Вот он и подошел.

– В корпусе подождем, – предложил Королев и сделал шаг в сторону, приглашая Моторову пойти вместе с собой.

Прежняя Аня сразу пошла бы с ним. Затарахтела бы, заговорила, заулыбалась. Жизнерадостный она вообще-то человек. Была… Но эта, новая и незнакомая, мазнула взглядом, вздохнула и качнула головой.

– Я, наверное, буду Ирку ждать. Она скоро придет.

Королев помрачнел, оглянулся, словно искал что-то.

– Ну а вечером в кино пойдешь?

– Я как Ирка. Если врач ей разрешит…

Лешка поджал губы, придумывая, чем бы еще заинтересовать Моторову. Ведь было же все по-другому! Что сейчас происходит?

• Предыдущая
• 24/93
• Следующая